Мне нравится эта фраза: «под тяжестью неба земля сжимается, словно израненная». Вот что я чувствовала на открытии выставки Бруно вчера вечером – боль в моем сердце была необъятной, как небо. Художник Колтер Джейкобсен стоял в коридоре снаружи. Колтеру можно доверять, поэтому с ним я говорю откровенно. Колтер рассказывал о своем неумении писать проектные заявки. Когда прошли все сроки, он наконец нашел силы написать две вдохновенные заявки, но они напоминали скорее стихи, чем проектные заявки необходимого формата. Работа принимает форму, которая кажется тебе естественной. Иногда я думаю, что гетеросексуальность – форма, которая мне никогда не казалась естественной. Кевин появился в моей жизни как дар, чтобы это промежуточное состояние оказалось возможным; наш брак напоминает поэзию, а не перегруженную проектную заявку.

Картины Бруно были очаровательны, и сам Бруно был очарователен в своей винтажной синей клетчатой рубашке из вискозы, к которой мне так нравилось прикасаться, ощущая его бицепсы под тканью. Бруно, прости развратницу. Видела Донала Мошера и Майка Палмиери – они приехали на показ своего документального фильма «Осенняя страна», а также на съемки материала для нового проекта об участниках клинических испытаний и потребителях рецептурных лекарств в городе Санта-Крузе. Это грустный и пугающий проект: капитализм вторгается в тело, чтобы разрушить его.

К концу вечера я вышла из образа суровой страдающей героини и начала получать удовольствие. Была рада видеть Брэдфорда Нордина и Дерика Карнера, которые приехали в город, помимо прочего, еще и на открытие детского магазина одного из их друзей на Валенсиястрит в районе Мишен. Говорила с художником Мэттом Гордоном и его приятелем Патриком, молодым куратором в Центре искусств Йерба-Буэна. Мэтт ироничен, добродушен и весел, и при этом нисколько не навязчив, что кажется мне любопытным. Он может говорить самые диковинные вещи, не моргнув и глазом; меня словно приглашают сыграть в игру, ну вот я и играю. Мастерская Мэтта находится в подвале его дома, и иногда во время работы он включает музыку на полную громкость, чем очень мешает соседям за стеной, но совсем не испытывает угрызений совести по этому поводу. Будь он моим соседом, я бы терпеть его не могла. Как интересно: не чаять души в ком-то, кого при других обстоятельствах возненавидела бы. Меня бы он тоже ненавидел, потому что я бы вела себя с ним как сука. Вспоминаю, как много лет назад я прочитала у Лакана о том, что все отношения – это поиск верной дистанции. Время и память не щадят никого, так что я не претендую на точность. А теперь я снова вспоминаю тот приближающийся горизонт.

27/9/10

Записки из постели больной

Провела день в кровати с Сильвией и Тедом. С пятницы мне было то плохо, то плоховато, но я всё равно выходила из дома. А сегодня проснулась совсем без сил и никуда не пошла. Отменила занятия, залезла обратно в постель и проспала до двух. Сильные симптомы прошли, но я всё еще чувствую себя истощенной и не могу нормально есть. После недели эмоциональных потрясений, достойных иной дивы, я подозрительно спокойна. Смотрю на котов, лежащих на индийском синем пододеяльнике с набивным узором ручной работы, который я купила пару лет назад в Ванкувере, и чувствую удовлетворенность. Как-то раз мы остановились у Скотта Уотсона, и у него в комнате был похожий пододеяльник, так что я отправилась на Коммершл-драйв и тоже купила себе такой. Когда я приехала домой, Сильвия была настолько взбудоражена нашим возвращением и возмущена отсутствием, что, пока я запихивала одеяло в пододеяльник, она присела и написала на него. То, что она по-прежнему рядом, – доказательство моей способности любить.

Во вторник вечером Айлин Майлз читала в книжном Modern Times отрывок из нового романа «Инферно». Я уже много раз слышала, как она читает отрывки из этой книги, но мне не надоедает. Публика состояла из юных модных дайков, а также поэтов и художников постарше. После чтений мы с Айлин отправились пить чай в Ritual Cafe, а потом есть тако на ночь глядя. Разговор выдался восхитительно личным: сплетни, отношения, писательские проекты и как со всем этим жить. Когда я рассказывала ей о своих эмоциональных потрясениях, она слушала меня внимательно, с сочувствием. Айлин рассказала о духовных практиках, которыми занялась в последнее время, и заметила, что стоит ей их забросить, как она начинает верить тому, что у нее на уме. На прошлой неделе я размышляла об этой премудрости – не верить каждой возникшей в голове мысли. Я спросила ее, как она справляется с вторжением личного в рабочее пространство – то есть в психологическое состояние потока, необходимое для письма, – и она отреагировала так, будто не поняла вопроса. Похоже, Айлин ничему не позволяет туда проникнуть. Она по-прежнему мой кумир.

В пятницу вечером Кевин и я ужинали с Брэдфордом Нордином в Mystic Cafe на Кастро-стрит. Кастро была забита гуляками, приехавшими накануне открытия Ярмарки Фолсом-стрит[1]. Возле трамвайной остановки толпились совершенно голые, преимущественно немолодые мужчины; они слонялись без дела, словно щуплые белые голуби. У некоторых были примечательно длинные члены. Позже, когда мы с Брэдфордом со смехом вспоминали их, Кевин переспросил: «Какие голые мужчины?» А Брэдфорд и я опешили: как он мог не заметить? Не торопясь, мы болтали о фильмах, гомосексуальных художниках и журналах для геев, сплетнях, текстах об искусстве, отношениях. Брэдфорд сказал, что я всегда могу написать ему, если вдруг начну терять из виду жизненные цели, и он поможет мне вернуться в нужное русло. Я попробовала написать в субботу, и он действительно сказал мне взять себя в руки. К тому моменту от дурноты, прежде маячащей где-то на заднем плане, стало совсем невмоготу и, когда я добралась домой, мои внутренности крутило.

В субботу стало хуже, с самого утра болела голова и подташнивало, но я всё равно собралась и поехала с Кевином в Сокел, что рядом с Санта-Крузом, на свадьбу Сюзи Маркэм и Терри Олсона. Дорога вдоль берега, как и следовало ожидать, была восхитительна. Мне было приятно вспомнить о том триместре, когда я преподавала в Калифорнийском университете в Санта-Крузе и ездила по этому шоссе дважды в неделю: эйфорические пейзажи, горы и прибой. Каждый вечер после занятий я смотрела, как солнце садится за океан. Я наслаждалась жизнью. Нагрузка была небольшой, что тоже было суперклассно. Мой стиль преподавания тогда был более радикальным – вернее, это сейчас моя радикальность проявляется по ситуации, а раньше от нее было некуда деться. С возрастом я стала способна учитывать разные точки зрения помимо «такая уж я, нравится вам это или нет». Хотя в некоторых ситуациях – и сейчас это мучительно больно признавать – позиция «такая уж я, нравится вам это или нет» мне бы не помешала.

На свадьбе мы с Кевином были в компании поэтов Брента Каннингэма, Мелиссы Бенэм и Синтии Сейлерс. Это уже третья свадьба за год, на которой оказались мы впятером: сначала свадьба Брента и Мелиссы, потом Стефани Янг и Клайва Уорсли, и вот теперь – Сюзи и Терри. С каждой свадьбой доля поэтов уменьшалась, так что здесь, у Сюзи, мы были последними выжившими, как финалисты реалити-шоу. Мы сели за столик ужинать и, смеясь, болтали друг с другом несколько часов. Синтия всё восторгалась одним экстрасенсом, к которому обращались многие местные поэты, и, хотя меня никогда не интересовала эта тема, я написала ему на почту, как только добралась до дома, и запросила телефонную консультацию.