О святом апостоле Иоанне Богослове сказано, что, исполненный любви, он был полон и богословия. Это можно сказать и про Владыку, хотя его богословствование еще никем должно не отмечено. Все его слова и писания исполнены богословской точности и глубины мысли. В ранние годы, рассказывают, как ему кто-то сказал: “Ну что же неправильного в учении отца Сергия Булгакова?” На что он сразу же, в один присест, написал глубокий богословский разбор, доказывающий ересь софианства, на основании чего Синод вынес соответствующее постановление. Известно также опровержение новоизмышленного католического “догмата о непорочном зачатии”, написанное им еще во времена его иеромонашества. Любопытны его определения: “Религия есть совокупность чувств и мыслей к Высшему Существу и внешнее их выражение”. “Церковь есть единение разумных существ, верующих в Господа Иисуса Христа”.
“Отпевание, состоявшееся 24–го июня, — пишет один из участников, — началось в шесть часов вечера (час, назначенный вл. митрополитом Филаретом, только что перед тем прибывшим из Нью-Йорка) и закончилось, вследствие множества людей, прощавшихся с почившим Архипастырем, лишь в первом часу ночи. Возглавлял отпевание сам Первоиерарх митрополит Филарет в сослужении архиепископов Леонтия и Аверкия, епископов Саввы и Нектария, двадцати четырех священников и нескольких диаконов. Никто из участников этого поразительного по своей глубокой умилительности и возвышенного молитвенного настроения отпевания не забудет его. По признанию многих, им никогда не доводилось участвовать в таком подлинном духовном торжестве, настоящем духовном триумфе почившего. Несмотря на глубокую скорбь, вопль и рыдание бесчисленных почитателей владыки архиепископа Иоанна, над всем преобладало охватившее всех молящихся какое-то особенное радостное чувство, достигшее своего апогея во время троекратного обнесения гроба вокруг собора. Слышались толки: “Как будто это не похороны, а открытие святых мощей!” или: “Настроение, напоминающее крестный ход с плащаницей на утрени Великой субботы,” — говорили многие, выражая это свое необыкновенное настроение. Шесть дней лежал владыка Иоанн в открытом гробу и, несмотря на жаркую летнюю погоду, не ощущалось от него ни малейшего запаха тления, и рука его была мягкой, неокоченевшей. И это несмотря на то, что никаких манипуляций над его телом в похоронном бюро не производилось! Невольно вспоминались поэтому слова епископа Игнатия (Брянчанинова) в его “Размышлении о смерти”: “Видел ли кто тело праведника, оставленное душою? Нет от него зловония, не страшно приближение к нему: при погребении его печаль растворена какою-то непостижимою радостью”. Все это, по словам того же святителя Игнатия, есть верный признак, что “почивший обрел милость и благодать у Господа”” (“Православная Русь,” № 14, 1966).
“Явное нетление! — Писал позже митрополит Филарет, и добавил: — Но этого мало. Одна благочестивая женщина, достойная полного доверия, рассказала следующее. Владыка Иоанн, знавший ее двенадцать лет, часто навещал ее для духовной беседы. И вот, в мае этого года, когда Владыка по обычаю зашел ее навестить, он ошеломил ее словами: “Я скоро умру, в конце июня” (нового стиля Владыка не признавал), и — что еще поразительнее — сказал: “Умру не в Сан-Франциско, а в Сиэттле — туда приеду и там умру…” А другая набожная женщина рассказала о своем сне. Перед самой кончиной Владыки она видит сон. Видит себя стоящей в новом соборе; подходит Владыка, говорит ей: Идем,” — и ведет куда-то глубоко вниз, пока они не пришли в темную комнату в подземелье. Тут Владыка остановился и сказал: “Вот мой дом”. Она запомнила этот сон — и была потрясена, когда похоронная процессия опустилась вниз и внесла гроб в точно ту самую подвальную комнату — усыпальницу, которую Владыка показал ей во сне. Могу и от себя сказать, что в последний раз, когда Владыка был на заседании Синода, и я отслужил напутственный молебен ему, отъезжавшему со святым образом в Сан-Франциско, Владыка попрощался со мной совсем не по обычному. Вместо того, чтобы взять кропило и окропить себя, как делает архиерей, он, смиренно низко склонившись, попросил, чтобы я его окропил, после чего, вместо обычного взаимного целования рук, крепко взял мою руку, ее поцеловал и резко отдернул свою. Я погрозил ему пальцем, и мы оба улыбнулись. Тогда это у него вышло очень трогательно, но особого значения я не придал этому, а теперь мне думается, что он действительно прощался со мной — больше мы не виделись. Да упокоит Господь с праведными нашего великого молитвенника”.
Многим Владыка являлся во сне, то в ослепительном сиянии, то с таинственным вещанием. Но самое поразительное его явление, имеющее, пожалуй, церковное значение, было многолетней начальнице Свято-Тихоновского приюта М. А. Шахматовой, которая вскоре после Владыки сама умерла: “4 сентября 1966 года, в шесть часов утра, вижу сон. Идет большая процессия из собора к приюту, заполнив всю улицу 15 авеню и Балбао, несут хоругви, образа и гроб нашего архиепископа Иоанна с пением стихир. Я стою на крыльце дома и волнуюсь, думаю, как будет неудобно вносить гроб по лестнице в дом, но прислужники и наши воспитанники так приподняли, что гроб, как на волнах моря житейского, прямо пронесли мимо меня, где я заметила, что покров и митра зашевелились; я же тогда обращаюсь к толпе народа и говорю: “Господа, Владыка живой!” Гроб внесли в дом. Дальше вижу, Владыка выходит из своей комнаты в рясе и фиолетовом омофоре и епитрахили с елеем в руках, подходит к Царским вратам и говорит народу: “Я Вас всех сейчас буду елеем помазать, подходите с благоговением”. Народ битком подходит… Получив елеопомазание, расходится. Я вижу, что надо и мне подходить, размышляю, что это должна я принять с благоговением… Владыка начал помазать меня и два раза сказал: “Скажите народу, хотя я и умер, но я жив”. Проснулась с большим волнением и скорее записала его слова, сказанные так внушительно и твердо”.
И это в день памяти святого пророка Моисея Боговидца!
10. Усыпальница-свидетельница
Многим уже известно, что Владыка покоится под собором в особой усыпальнице, мастерски расписанной знаменитым иконописцем Пименом М. Софроновым. Особый мир и покой царят там. Но не многим ведомо, что там творятся знамения милости Божией, некое общение с самим Владыкой. Братство начало вести запись таких случаев, проверяло, вело переписку. Ниже помещаются первые свидетельства:
1. Проживающая в Сан-Франциско и работающая сестрой милосердия в одной из городских госпиталей молодая женщина, Гали Васильева, вдруг ослепла на один глаз. Обнаружилось это совершенно внезапно на работе, когда она должна была дать пациенту прописанное лекарство: читает и ничего не видит! Ужас охватил ее. Врачи определили, что на почве воспаления оптического нерва один глаз ее совершенно ослеп, стал мертв и требуется его удаление, чтобы спасти другой глаз. С этим, конечно, прекращается ее медицинская деятельность.
Она знала владыку Иоанна еще в детстве на Дальнем Востоке и как будто и по Европе, знала от своих родителей, его почитателей, и о его чудесах. Но Владыка давно уже умер. В полном отчаянии она помчалась в его усыпальницу как к последней надежде, и долго там со слезами молилась. Она начала часто приходить в собор, молилась у всех святынь и затем спускалась в усыпальницу и долго молилась на его гробнице, так что ее уже там заметили. На работе она пока скрывала свое несчастье, не зная, что ей делать. Так продолжалось несколько дней.
И вот как-то ночью ее одолело полное отчаяние, она предалась горячей пламенной молитве и, помолясь, открыла наугад Святое Евангелие и прочла следующее: “Мимоидый виде человека слепа от рождества. И вопросиша Его ученицы Его, глаголюще: Равви! кто согреши, сей ли, или родителя его, яко слепъ родися? отвеща Иисусъ: ни сей согреши, ни родителя его, но да явятся дела Божия на немъ; (…) Сия рекъ, плюну на землю, и сотвори брение от плюновения, и помаза очи брениемъ слепому, и рече ему: иди, умыйся въ купели Силоамсте, еже сказается, посланъ. Иде убо, и умыся, и прииде видя” (Ин. 9, 1–7).
