Капитан Ла Бурж согласился нести за них ответственность и продать за лучшую цену, которую сможет получить, а его слово, как было известно всем, стоило больше любой расписки. Он планировал еще дважды за наступающее лето приплыть в форт Бентон, и было решено, что мой отец отправится в Сент-Луис с нашей зимней добычей на первом судне, которое отправится вниз по реке, и вернется с большим запасом товаров для торговли. Отправления судна я не видел. Я спал, когда оно отчалило при первом свете нового дня.

Затем у нас было несколько дней безделья. На четвертый день прибыл «Парящий Орел», и индейцы потянулись в форт, чтобы купить товары, которые он привез. Даже теперь они не получили и половины того, что хотели – это касалось ружей, пороха и пуль, как и других вещей, и они остались ждать, когда их привезет второй пароход компании, «Йеллоустоун».

Во время этого вынужденного ожидания Антуан и Анри купили у индейцев верховую лошадь для моего отца, и для меня одну. Седла, уздечки и шпоры мы привезли с собой, и я почувствовал себя счастливым мальчиком, когда моя веселая маленькая лошадка была оседлана, и я сел в седло и вместе с отцом, Анри и Антуаном мы отправились к реке Тетон, где сейчас стояла лагерем большая часть племени.

Вниз и вверх по берегам реки, насколько мог видеть глаз, были разбросаны сделанные из бизоньей кожи вигвамы пикуни. Мы остановились на одном из склонов, чтобы посмотреть на них, и я услышал, как Анри сказал Антуану:

– Вот он, вигвам Безумного Пера. Наш вигвам должен быть в лесу прямо за ним.

Я посмотрел в ту сторону, куда указывал Анри, и увидел большой вигвам, на котором были нарисованы черной краской два бизона в натуральную величину, а над ними покрытие вигвама опоясывали четыре широкие полосы – черная, красная, желтая и синяя. Мы спустились по склону и миновали его – перед ним играли и работали женщины и дети, и прямо за ним подошли к почти такому же большому, но без рисунков вигваму, который стоял в тени высокого развесистого хлопкового дерева.

Когда мы остановились перед ними и спешились, две молодые и очень красивые женщины выбежали из кустов за ним, и она из них обняла и поцеловала Анри, а другая Антуана, пока мы с отцом смотрели на это с открытыми ртами.

– Небольшой сюрприз для тебя и Ричарда, – сказал Анри, повернувшись к нам – его правая рука продолжала обнимать талию женщины. – Это, друзья мои, Питаки, или, как бы мы сказали, Женщина-Орел. Моя женщина, друзья мои.

– А это моя малютка, Китокиаки, Женщина-Рябчик. Я представлю вас ей, – произнес Антуан и что-то сказал женщине на языке черноногих.

Тогда обе женщины робко приблизились к моему отцу и обменялись с ним рукопожатием, приветствуя его таким образом. Мне показалось, что он их немного напугал, потому что он не улыбался, когда произнес по-французски:

– Бонжур, мадам Бизетт. Бонжур, мадам Надо.

Они поспешили от него ко мне, поцеловали меня и сказали что-то, что звучало очень приятно, на своем мягком языке черноногих.

Ну, я тоже их поцеловал, как и они меня, потому что сердце мое устремилось к ним с того самого момента, как я увидел их, выходящих из кустов; и, когда я это делал, то заметил, что мой отец смотрит на меня так, словно ему это не нравится.

– Они сказали тебе, Ричард, – объяснил Анри, – «Добро пожаловать, не имеющий матери! Мы станем для тебя матерями!»

– Ха! – воскликнул отец, хлопнул ладонью по глазам и отвернулся, глубоко пораженный услышанным.

Я со своей стороны был очень доволен тем, как меня встретили. Я решил, что они достаточно молоды для того, чтобы быть моими сестрами; они были ненамного старше меня. Но, раз уж они захотели стать мне матерями, я был этому рад, и так и сказал; Антуан перевел им мой ответ. Тогда они подошли ко мне с двух сторон и сопроводили меня в большой вигвам; мужчины следовали за нами.

Когда я вошел внутрь через закрытый пологом узкий входной проем, то удивился, как удобно и уютно все там было, с каким вкусом и как красиво был он обставлен. Он был примерно двадцать футов в диаметре. Его подкладка, или внутренний слой, сделанный из прекрасно выделанной мягкой оленьей кожи, поднималась на высоту шести футов и была украшена замечательными варварскими узорами и геометрическими фигурами разных цветов. В его задней части – имеется в виду напротив входа – стояли две широкие лежанки, покрытые бизоньими шкурами и чистыми белыми одеялами, и в изголовье и изножье каждой были опирающиеся на деревянные треноги перегородки из ивовых прутьев одного размера, обтянутых кожей. Такая же лежанка стояла справа и слева, а в центре был обложенный камнями очаг. По обеим сторонам вигвама, между входом и лежанками, лежало множество парфлешей – сделанных из сыромятной кожи больших сумок в форме конвертов, также богато украшенных геометрическими фигурами разных цветов. В них хранилось имущество обитателей, запасы еды и разные предметы домашнего обихода.

Когда мы вошли в вигвам, мои новоявленные «матери» подвели меня к лежанке справа от очага и усадили на нее, сказав несколько слов. Анри перевел:

– Они говорят, что это твоя лежанка, – объяснил он, – и они надеются, что ты, когда будешь спать на ней, увидишь хорошие сны.

– А эта, Чарльз, что слева, – продолжил он, обращаясь к моему отцу, – твоя лежанка.

Он прошел и сел на лежанку, что была рядом с моей, и Женщина-Орел подбежала и уселась рядом с ним, а Антуан и Женщина-Рябчик сели на другую.

– Ну, Чарльз, ну, Ричард, – сказал Антуан, – что вы об этом думаете; не правда ли, он очень уютный, этот наш маленький дом в прерии?

Мы оба с этим согласились, и он продолжил объяснять нам, что и при морозе намного ниже нуля мы обнаружим, что это жилище очень удобное. Он сказал, что подкладка прижимается к земле парфлешами, лежанками и другими вещами, и что пространство между ней и внешним покрытием – в толщину вигвамного шеста – позволяет холодному воздуху проходить над нашими головами, и одновременно создает тягу, заставляющую дым от костра подниматься прямо вверх и выходить из отверстия вверху; и это отверстие прикрыто двумя большими клапанами, или ушами, которые можно поворачивать в зависимости от того, куда дует ветер. Таким образом, это не позволяет дыму попадать обратно в вигвам.

Тем временем женщины подошли к своим парфлешам, лежащим у входа, открыли несколько из них и скоро поставили перед нами несколько небольших блюд с едой, которая была непривычна с виду, но издавала приятный запах. Это были полоски тонко нарезанного вяленого мяса, полоски высушенного сала со спины бизона, белоснежные и сладкие, которые для обитателей равнин были тем же, чем для нас масло. Но лучше всего были поданные нам куски пемикана – тонко измельченное вяленое мясо, смешанное с нутряным жиром и слегка сдобренное мятой. Все мы воздали должной нашему обеду. Я думаю, что никогда не ел ничего такого, что понравилось бы мне больше; возможно, это было следствием романтической обстановки.

– Как долго вы живете с этими женами? – спросил отец наших друзей.

– Четыре года, – ответил Анри. – Четыре счастливых года. Они любят нас всей душой, и мы их тоже. У них такие добрые сердца! А уж хозяйки они выше всяких похвал. Вы сами увидите, как они заботятся о нас и нашем скромном имуществе. А теперь, когда появились вы с Ричардом, они так же будут заботиться и о вас.

Отец посмотрел на них, на их простые платья из синей материи, с низким вырезом, короткими рукавами и короткими подолами, подпоясанными на талии, и заметил:

– Ну тогда я не понимаю, почему бы вам не одеть их получше! Почему бы вам не одеть их в хорошие платья, как принято у белых женщин? И почему бы не купить им обувь и шляпы?

– Чарли, да ты как ребенок! – улыбнулся Антуан. – Что? Одеть их в ситец, чтобы они порвали его о колючки при первом же выходе за дровами для очага? Затянуть их в корсеты и упрятать в башмаки их прекрасные маленькие ножки? Нет-нет, друг мой. И шляпки! Ха! да они просто чучелами будут смотреться, если надеть эти сооружения с ленточками на их гладко причесанные волосы, которые заплетены в косы, спускающиеся ниже колен!