I

Каждая история из тех, что я когда-либо слышал, начиналась с введения; это, с вашего позволения, предуведомление о том, о чем будет эта история и кто что в ней делает. Мое введение будет по возможности кратким – будь это возможным, я бы вовсе от него отказался!

Я родился в Сент-Луисе, штат Миссури, 5 января 1845 года. Мой отец, Чарльз Стоунхэм Эллис, был одним из представителей старого Род-Айлендского семейства, а моя милая матушка до замужества с моим отцом носила имя Амели Мари де ла Рю, и была дочерью знатной креольской семьи из Нового Орлеана. Именно там мой отец ее и встретил. Они полюбили друг друга, и, поскольку ее родственники противились ее браку с янки и протестантом, им пришлось бежать, и, обвенчавшись, они перебрались в Сент-Луис, где мой отец стал содержателем гостиницы. Сам я никогда не встречался ни с кем из семьи моей мамы, как и из семьи отца.

Мы трое были очень счастливой семьей. Все у нас было хорошо. Мой отец вел успешную и постоянно растущую торговлю с торговцами и трапперами, которые каждую весну приезжали в Сент-Луис, чтобы избавиться от своих мехов. Моя мама очень любила наш маленький дом и делала все, чтобы нам в нем было уютно. Я рано пошел в школу и делал хорошие успехи в учебе. Увы! Когда мне было четырнадцать лет, моя мама слегла с лихорадкой и более от нее не оправилась. Мы с отцом горько оплакивали нашу потерю, и теперь я знаю, что он был на грани сумасшествия. Дела он забросил, и они начали приходить в упадок.

Часто он говорил мне:

– Я не могу больше тут жить! Я все продам! Мы уедем далеко, в новую страну!

Нашими близкими друзьями были Антуан Биссетт и Анри Надо, свободные трапперы. Следует сказать, что промышляли они только для себя, а не для Американской Мехоторговой компании, которая была монополистом в торговле и добыче мехов по всей Миссури и ее притокам до самых Скалистых гор. Антуан и Анри прибывали в Сент-Луис каждую вторую весну с плоскодонкой, груженой шкурами, добытыми за два охотничьих сезона, и всегда, будучи в городе, останавливались у нас. Они прибыли в очередной раз весной, последовавшей после смерти моей матушки, и, как настоящие друзья, погоревали с нами вместе о нашей потере. Мой отец сказал им, что они останавливаются у нас в последний раз, поскольку он уже готов расстаться со своей гостиницей и хочет уехать куда-то в другой город, где ничего не будет напоминать ему о годах счастья, покинувшего его навсегда.

– Раз так, Чарльз, – сказал Антуан, – если ты намерен так поступить, то можешь отправиться с нами. У тебя будет капитал; у нас тоже кое-что есть, так что мы станем партнерами в торговле с индейцами.

– Но мой сын Ричард – ведь он должен ходить в школу. Я не могу его оставить, – возразил отец.

– Он возьмет свои книги и отправится с нами. Он сможет изучать их без помощи учителя, а нам он будет полезен, – ответил Анри.

Отец повернулся ко мне:

– Обещаешь ли ты хорошо учиться, если я возьму тебя с собой? – спросил он.

– Да! Да! – воскликнул я. – Позволь мне только пойти с тобой, и я буду хорошо учиться. Купи мне целый ящик книг, и я выучу их все наизусть.

Затем последовало долгое обсуждение всех подробностей, и еще до отхода ко сну все было решено. Мой отец продавал гостиницу и становился партнером наших друзей, а я шел с ними. Я был так возбужден открывшимися перспективами, что не мог уснуть. Ведь я увижу земли Дикого Запада, его индейцев, его животных – все это казалось слишком хорошо, чтобы быть правдой.

На следующий же день отец продал гостиницу за двенадцать тысяч долларов – часть получил наличными, остальное ему должны были выплатить в течение двух лет – и менее чем через месяц после этого мы покинули Сент-Луис на пароходе «Эмили», на котором находилось около десяти тонн принадлежащих нам товаров для торговли с индейцами. За нами следовало судно поменьше – «Шреверпорт». Оба они принадлежали капитану Джозефу Ла Баржу и его партнерам, и были первыми «судами оппозиции», направлявшимися в форт Бентон. Понятие «суда оппозиции» обозначало, что эти суда составляют конкуренцию Американской Мехоторговой компании, которая вплоть до этого времени имела монополию на навигацию на пароходах по Верхней Миссури. Одно из судов компании, «Парящий Орел», отплыл из Сент-Луиса за три дня до нас. Мы обогнали его недалеко от поселения арикара, и когда его капитан увидел, что мы готовы его обогнать, то попытался нас утопить, столкнувшись с нами борт в борт, и ему это едва не удалось. Мы с трудом уцелели. Он бы нас все же утопил, если бы капитан Ла Барж, Антуан, Анри и другие не навели ружья на него и его рулевого, грозя выстрелить, если он не стравит пар. Мы поплыли дальше, «Шревепорт» следовал за нами, и больше мы не видели ни капитана, ни его парохода.

Представьте только, чем было для меня путешествие по Великому Западу протяженностью двадцать три сотни миль! Я видел множество индейских племен, тысячи и тысячи бизонов и других животных. Все мои представления об этой великой стране, мое стремление попасть туда становились реальностью. Без всякого сомнения, я был самым счастливым и самым взволнованным мальчиком во всем мире! Я хотел, чтобы это путешествие никогда не закончилось, но конец ему все же настал 17 июня 1862 года, на тридцать второй день после отправления из Сен-Луиса.

После полудня в тот день мы высадились на берег со всеми нашими товарами у форта Бентон, конечного пункта навигации, и прямо среди, как оказалось, лагеря примерно шести тысяч индейцев из племени черноногих. Немного ниже находился сам глинобитный форт, принадлежавший Американской Мехоторговой компании, а чуть ближе – три или четыре домика, глинобитных или из жердей, вывески на которых гласили, что это были салуны и гостиницы. Это было все, из чего в те времена состоял форт Бентон.

Мы вошли в один из отелей. Номера его располагались на открытом воздухе, постели – то, что привезли с собой путешественники. Меню на завтрак представляло бизонье мясо, бобы, кофе, хлеб и тушеные вяленые яблоки; на обед и на ужин то же самое. Стоила такая трапеза два доллара за раз.

Полки торгового зала Американской Мехоторговой компании были пусты, так что мы оказались тут вовремя со своими десятью тоннами товаров – порохом и пулями, табаком, ножами и одеялами, и всякими безделушками, до которых индейцы были большими охотниками. Они столпились вокруг нас со своими бизоньими шкурами, бобровыми шкурками, шкурами других животных, умоляя Антуана и Анри взять их в обмен на товары, которые так им были нужны. Оба они хорошо говорили на языке черноногих, поскольку прожили с входившим в их конфедерацию племенем пикуни много зим.

Поговорив немного с вождями, они повернулись к отцу, и Анри сказал ему:

– Чарльз, эти вожди пикуни и другие воины – наши настоящие друзья. Мы с Антуаном провели с ними много зим, вместе с ними путешествовали, охотились и ставили капканы, и даже сражались с их врагами. Теперь они просят нас торговать с ними, а потом пойти вместе с ними на юг. Давай так и сделаем. Если мы поторопимся, то сможем избавиться от наших товаров еще до вечера, и отправить полученные меха вниз по реке на «Шреверпорте», который до завтра не отправится. Ну, что ты на это скажешь?

– Будет так, как скажете вы двое, – ответил отец.

– Тогда начинаем торговлю прямо сейчас! – крикнул Антуан, и, схватив острый топор, стал сбивать крышку с ящика с нашими товарами.

Мы тоже принялись за работу, открывая ящики и выкладывая их содержимое прямо на землю, делая из ящиков ограждение для разложенных товаров. Антуан и Анри занялись торговлей, а мы с отцом помогали им, передавая нужные товары.

Никогда еще мы не работали так быстро; бизоньи шкуры и бобровые шкурки, волчьи и другие меха потоком шли внутрь нашего импровизированного круга из ящиков, и таким же потоком уходила за его пределы наши товары. Десять тонн товаров – это много, но к закату мы продали все, что привезли, оставив себе только хороший запас пороха и пуль, несколько капканов для бобров и много табака. И сколько же мехов мы получили! У нас не было времени упаковывать их для погрузки на судно. Пока экипаж судна переносил все это на борт, мой отец и корабельный служащий и считали, и, когда последняя шкура была погружена, мы посчитали, что за наши товары, которые обошлись нам в девять тысяч долларов, включая стоимость перевозки в пятнадцать центов за фунт, мы получили, по самой скромной оценке, шкур и мехов на тридцать тысяч долларов!