Раздался слабый стук, оторвавший Этиена от размышлений.

– Войдите, – тихо сказал он и поразился тому, кто оказался на его пороге.

В дом, слабо освещённый парой свечами и каминами, вошла девушка. Это красивая рыжеволосая женщина в сером платье, полностью закрывавшем тело, кроме шеи. Она филигранно переступила через животное, чем вызвала его ярое недовольство:

– Ш-ш-ш-ш!

– Тише, Ларс, – потянулся к коту инспектор, но его опередили.

Дама быстро развернулась, провела слегка освещённой мистическим сиянием рукой и кот успокоился. Юноша отметил исключительную высоту чудесной леди, её насыщенно-зелёные глаза цвета изумрудных лугов с двойным зрачком, а так же отточенные слишком заострённые черты лица, словно вышедшие из-под руки верховного небесного ювелира. И, тем не менее, она была прекрасна. Ранее её не удалось разглядеть, но теперь Этиен мог полностью насладиться её красотой.

Она протянула руки к пушистому животному, взяла успокоившегося котика удлинёнными пальцами и положила себе на колени, когда села на небольшой скрипящий стульчик.

– Я хотела сказать тебе – «спасибо», за то, что ты спас меня от того идиота, – раздался звучный мелодичный голос.

– Не за что. Я был только рад тому, что смог остановить насилие, – улыбнулся парень, с изумлением смотря на то, как девушка гладит кота. – Но как ты меня нашла?

– Знакомая рассказала. Она узнала тебя. Вы вместе с ней разговорились недавно на церковной службе, и ты поведал ей, где живёшь.

– Люссия, правильно?

– Да… но моё истинное имя – Люссиэль, – ярко-алые насыщенные губы украсила улыбка.

Этиен понял, какой расы этот «цветок». Он протяну к ней руку и убрал прядь шелковистых волос, втянув носом приятный аромат фиалковых духов. Его глаза наслаждались видом прямых острых, чуть-чуть оттопыренных ушей, слегка раздвоенных на конце.

– Эльфийка, – изумился инспектор, услышав какой-то шорох за окном, но всё его внимание мистическим образом приковала к себе Люсси. – В Церковном Государстве? Да ещё и в публичном доме?

– Это печальная история, – прекрасная гостья заметила нарезанный сыр, а парень подметил её голодный взгляд.

– Бери.

– Моя мать приплыла в Штрффаль, спасаясь от преследования на родине. Она должна была стать помощницей спиритофора9 при храме Духа. Её готовили, блюли девственность… но она оказалась беременна мной, – обворожительная особа усмехнулась, съев кусок сыра. – Она никогда не рассказывала мне об отце. Это было её тайной. И ты сам понимаешь – всё детство мы жили практически впроголодь. Из богадельни мы смогли выбраться в ветхое жильё, когда местный диакон ходатайствовал пред епископом том, чтобы нас признали горожанами. Знаешь, мой милый защитник, матери пришлось… отдать семейную реликвию, чтобы он пошёл на это.

– Да, – грустно произнёс Этиен. – Не самая светлая страница.

– Мать рано заболела. Практически зверские условия работы на полях землевладельца подкосили её здоровье. Как раз мне было четырнадцать лет… ну и чтобы выжить… ты понимаешь, – она опустил голову, филигранные пальцы коснулись блеска у глаз.

– Хорошо. Тебе не нужно продолжать. Я всё понял.

Двое были бы рады продолжить разговор, но спокойствие было разорвано пронзительным криком:

– А-а-а!

Этиен не стал медлить. Он схватился за рукоять своего бастарда и выбежал на улицу, едва не вынеся хлипкую дверь. Железный меч заискрился, покрылся паутиной электричества. Пространство наполнилось щекочущим запахом озона.

То, что он увидел, являлось картиной ужаса, невозможного действия. Народ, крича и вопя, разбегался от существа, которое ранее было человеком – нищим. Жёлто-фиолетовая туша, покрытая мясистыми наростами, в лохмотьях и рванье, неуклюже перебирая ногами, выперлось на улочку. Буйный мертвец поднял распухшие руки и потянулся за визжащими людьми, разинув чёрную пасть, исторгающую ощутимое зловоние.

Инспектор, получивший пару уроков владения клинком, ринулся в бой. Он двумя руками обхватил рукоять одноручного оружия и вступил в противостояние. Тварь, заприметив его, развернулась и поковыляла к ручейку, исторгая рычание и хлюпанье.

Лезвие, направленное наотмашь, рассекло кожу на руках. Парень водил им неумело, внутри него всё сжималось… это его не первый бой, но он и не воин – для него непривычно убивать, даже если противник уже умер.

Нежить будто бы ощутила слабость духа «ученика» архиепископа и стала напирать. Юноша чуть ли не отпрыгнул, когда существо неумолимой массой плоти двинулось на него, разведя руки с большущими уродованными ногтями.

Отойдя, Этиен ещё раз махнул бастардом, и на этот раз и острозаточенное железо рассекло брюхо, а электричество поджарило плоть. На серо-грязные плиты хлюпая, посыпалась бурая масса внутренностей, а воздух наполнился страшной вонью и дымом.

Приложив неимоверные ментальные усилия, инспектор сдержал себя, чтобы не протошниться. Из горла существа вырвался то ли хрип, то ли стон, в рыбьих заплывших глазах сверкнуло нечто от блеска ярости и снова мертвец пошёл в бой, переступив через месиво, испачкав в нём и без того грязные ноги.

Парень отвёл конечность монстра, закрывавшей лицо и свершил прицельный выпад одной рукой. Острие клинка вошло в глаз, а силы заряда хватило, чтобы превратить бывшее вместилище рассудка в прах. Мертвец дрогнул, что-то покинуло его тело, лишая псевдожизни и противник рухнул наземь, распластавшись.

Этиен отшагнул назад. В голове что-то звенело, было ощущение, будто его огрели мешком по голове. Он не воин, и близко им не был, несмотря на то, что уже сражался. Во двор влетели стражники, тыча копьями и арбалетами во все стороны, ища противника, но находя лишь ещё один повод напиться – их дело – решили за них.

– Молодец, ты прикончил неуклюжего мертвяка. Епископская индульгенция прям ждёт тебя, – съехидничал воин. – А каждый трактирщик нальёт бесплатно такому герою.

Впрочем, Этиен не особо его слушал. Он взглянул на серое небо, выдохнул и пошёл домой. Его завтра ждёт ранний подъём и трудная дорога.

Спустя две недели. Лациасс

Над головой простёрлось светло-голубое, ярко-лазурное небо, украшенное россыпью чудесных облачков. В зените торжествующим царём установилось приятное осеннее солнце, не жарящее, но всё ещё достаточно тёплое. Свет мягкими лучами падает на золотисто-огненный лес, покрывший колоссальные территории южной части Империи. Всматриваясь в пересветы между деревьями, в пожухший подлесок и указательные столбы, по усыпанной грунтом и песком дороге, идут несколько фигур. Мужчина в чёрном перистом камзоле, поверх кожаного жилета, в высоких сапогах, с мечом на бедре и в фетровой шляпе шагал рядом с рыжеволосой девушкой, сменившей платье на походный наряд. Её с виду хрупкое тело защищала кираса из укреплённой кожи, уплотнённые тканые штаны и короткие сапоги. Пышный рыжий волос и отточенный лик скрывались за широким капюшоном зелёной накидки. Сзади, посматривая за лесом и ожидая возможного нападения, идёт высокий крепкий мужчина, громыхающий кольцами брони, металлом стальных перчаток и сапог. А на его бедре красуется искусной работы оружие, украшенное дорогой отделкой, чудесной гардой и надписью из Писаний.

– Совсем скоро мы будем, Люссиэль. Ещё несколько минут, и ты сможешь отдохнуть в лучшей сельской таверне, – Этиен опустил руку в большую сумку, весящей на лямке через плечо и достал сверкнувший бутыль. – Если хочешь, бери, выпей.

– Спасибо тебе за заботу, – на тонких губах расцвела улыбка. – Но я – чистокровная эльфийка и во много раз выносливее любого из вашего рода. Ты знаешь, даже некоторые мои клиенты были удивлены, что они выдыхаются, а я как будто… и не приступала к делу. Но ты понял, о чём я.

– Конечно, – фыркнул человек.

Странно, но эта фраза кольнула сердце молодого инспектора. Никогда ещё его не задевало то, что девушки из бедноты, не нашедшие себя, лишённые благосклонности Церкви или по другим причинам, отдают себя на столь неприятную работу. Он был в Брэтоннии, Едином Фарцузсском и Анагалийском королевстве, Шпании и Республике Венцо, и всюду встречал подобную картину и ситуации. Но никогда это не вызывало столь странных чувств и смущения, как с Люссиэль. Это отдавало веянием грядущего бунта, нечто крайнее неприятным, лежащим за пределами осознания. Но, впрочем, сейчас эмиссар Штраффаля отбросил все мысли и чувства, помня, что священники учили его – «эмоции смущающие и мятеж порождающее, вкладываются в сердце лукавым. Кинь их прочь!».