На Антона Федькины действия не произвели никакого впечатления, кроме одобрения глубоко внутри. Он прекрасно знал хитрость ворот кузнеца от друга Стёпки, который как-то раз, по какой-то надобности, заходил к Митричу с дедом Тихоном.

Федька, за воротами, стоял и смотрел на два заступа, или две лопаты, как называл их Митрич, и на большой узелок из старой скатёрки учителя между ними.

«Небось, Нюрка собрала, – пронеслось в голове, а в животе противно заурчало. – Ну что ж, день длинный, путь неблизкий, будет что перекусить. Мужики порадуются».

Так рассуждал Фёдор, положив на плечо заступы и ухватив узелок.

Тихонько вышел, прикрыл ворота, и побежал к ребятам, протягивая увязанный в скатерть харч.

– Во, во! – завопил Федя. – Кому подхарчиться охота?

Игнат тут же ухватил еду, завёрнутую в зелёную скатерть, и опустился на колени. Осторожно развязал и расстелил на траве. Каравай хлеба, шесть печёных картофелин, соль, стрелки зелёного лука, шесть штук пирожков и десяток варёных яиц. Игнат вдохнул запах еды и сглотнул слюну.

– Может, сейчас вот хлеба немного и картоху? – выдохнул он.

– Не стоит, – покачал головой Антон – День длинный, а нам ещё идти и идти, чего пузо-то набивать?

– Да мы и не заметим! Даже ежли всё сожрём, идти легко будет, – поддержал Игната Серёга.

Антоха поморщился:

– Да рази в том дело, что тебе на пузе тяжело будет? Дело в пилоте.

Игнат понял, чертыхнулся и начал собирать концы зелёной тряпки, чтобы снова завязать.

– Вы блажные что ль?! – воззрился на друзей Сергей.

– Да нет вот, – возразил Санька и спросил: – Мы, Серый, зачем заступы взяли?

– Ну это, лётчика закопать, – хмуро ответил Серёга.

– Правильно, – кивнул Санька и продолжил пояснение: – А ежли он дохлый уже несколько дней валяется? Раздутый, воняет, портится, гниёт, зверьё им, может, полакомиться надумало. Лучше зароем, а опосля и подкрепиться в самый раз будет.

Потом столковались, что идти на дальние луга берегом реки, по пути коровьего стада, не стоит. Хоть в одну коровью лепёху, а точно угодишь. А тогда ноги мой, онучи стирай, потому как запах всё одно никуда не денется, а может, и в лаптях задержаться. Антон предложил срезать крюк и идти через лес, что все одобрили, и зашагали мимо надела кузнеца к лесу, возвышавшемуся за ним.

Глава 4

Стёпка лежал на пригорке, жевал травинку, уставившись в небо, и время от времени бросал взгляд в сторону стада. Тихон опять дрых, а ему строго-настрого наказал следить за коровами, чтобы ни одна неразумная животина за определённую линию не запёрлась: там, дескать, земля дюже мягкая, провалиться могут. Да только, всё это старческие бредни! Заходил он туда и ничего, не утоп. Земля как земля, такая и под коровёнкой не прогнётся. А Тихону лишь бы спать, и сколько в него этого сна влазит? Полдня спит, а то и больше. Нет, стариком Стёпка быть не хотел, никак не хотел. Прожить жизнь, так прожить! Как говаривал дядька Захар: «Лучше тридцать лет соколом, чем триста вороном». Стёпка этого раньше не понимал, но вот последние полгода думает об этом всё больше и больше, и, кажется, понимает.

Он с подвыванием потянулся, сладко зевнул да с завистью покосился на спящего в сторонке деда. Вот кому хоть потоп! Спит и только губами во сне шлёпает да похрапывает. А с утречка таким бодреньким вышагивает, иногда частушки бормочет, иногда балакает, что на ум придёт. Несмотря на то, что дед был упрямым и язвительным, он нравился Стёпке. Тихон никогда не унывал, что бы ни случилось, но очень часто дед Степана раздражал, например, сейчас. Как можно столько спать?! Жизнь идёт, жизнь кипит, а дед всё спит и спит. Правда, в их затерянном краю мало что происходит, но кое-что бывает. Стёпка покосился в ту сторону, куда упал самолёт. Тогда дед тоже дрых без задних ног и ничего не видел, а Степан ему ничего не сказал. Лишние уши – лишние люди. Может, разбудить всё же деда? Хотя… Вот придут ребята, он с ними и уйдёт, а дед пускай за стадом следит. Так что, пущай высыпается!

Подпасок обратил внимание на подопечных: две бурёнки почти пересекли обозначенную Тихоном линию. Стёпка со вздохом протянул руку к кнуту – основному оружию пастуха. Дед старался никогда не пользоваться кнутом, кричал, ругался, тягал коров за рога, но использовать кнут избегал. На вопрос Стёпки пробурчал одно: «Когда тебе шкуру попортят, понимаешь, что лишний раз и корову стегнуть рука не поднимается». Потому и доверил оружие подпаску, да и то не сразу. Присматривался поначалу, хмыкал, язвил, но немного обучить взялся. Зато теперь – без Степана и коров пасти не хотел.

Бурёнки всё же пересекли линию, и Стёпка поднялся. Посмотрел на деда, похрапывавшего на пригорке, подумал, плюнул и отправился за двумя пеструхами. От удара кнута Тихон, если спал, подскакивал, ежели бодрствовал – морщился, как от зубовной боли, а Степану становилось жалко старика.

Зная с детства, что корове лучше преградить путь, чем тянуть за хвост, он спешно забежал вперёд и стал перед ними с кнутом в руке. Ударил пару раз ремнём по земле, срезая невысокую травку, словно косой. Хлопок кнута, как и всегда, напугал смотревших с тупой покорностью животных, а суетность и крик подпаска заставил двух рогатых кормилиц повернуть обратно.

– Ну куда, куда собрались, спрашиваю?! – рявкнул Стёпка, размахивая перед коровьими мордами руками. – Поворачивай оглобли, дурищи рогатые! Ты-то ладно, потопнешь и чёрт с тобой, а ты куда отправилась? Кто Глафиру кормить будет? На кого старуху свою бросишь? С меня взятки гладки, молока у меня нет, помогать ей мне некогда, своих делов хватает, давай поворачивай, мычалки кожаные!

Стёпка видел, что Тихон проснулся и смотрит за его работой. Парню захотелось показать себя взрослее, что он уже умеет работать пастухом и может обойтись без наставника, а Тихон может гордиться своим обучением и подпаском, и Стёпка поднял кнут, хотя необходимости в этом не было. Ремень взвился в воздух, изогнулся и со щелчком опустился на пёстрый бок графской коровы. Бурёнка обиженно замычала, её товарка поспешила отбежать в сторону, а Тихон поморщился от звука кнута и неодобрительно покачал головой. Провёл рукой по редким серебристым волосам на голове, почесал обросшую седой щетиной щёку и выкрикнул:

– А оно тебе дюже нужно было?

Стёпа мгновенно сообразил, о чём спрашивает дед, но разыграл искреннее непонимание.

– Чего, нужно?

Тихон крякнул, посмотрел в невинные серые глаза паренька, снова крякнул, плюнул в сторону и гневно пробурчал:

– Запори меня граф до смерти, не пойму, когда ты, Стёпка, придуряешься, а когда взаправду дурак дураком. Вроде, умный малый, а коровёнок стегаешь. Да добро б за дело, а ты не за хрен собачий им выдал. А корова-то графова! Юрий Саныч ежели чего – ну там неудой у ней, али ещо чего, – мне ж выдаст, а не тебе обормоту. А у меня с прошлой рыболовни – спина не отошла. Выдам тебя графу, как чёрт свят, выдам. Вот и придуряйся перед ним. А что, глядишь, сработает, пожалеет он тебя, придурь такую.

Степан поначалу хотел было вознегодовать, но от угрозы пастуха засвербело под лопаткой, а потом и в копчике. Он со смиренным видом подошёл к Тихону и опустил свербящий хвостец в примятую траву.

– Да ладно тебе, Тихон, – убеждая, начал оправдываться подпасок. – Ну как же без кнута? Они за линию прутся и прутся. Там вона травка какая! А тута они сожрали усё. Как их удержишь, без кнута-то? А его они боятся. Дед, а может, пущай идут? Авось не утонут. Я вот ходил, ежевики налопался и не утоп.

Дед хмыкнул, подобрал с земли картуз и отряхнул его о выставленное к небу колено, обтянутое тёмными штанами.

– Можа, можа… Мож осенью скот жиреет, человек добреет, а наш Саныч, что ни день, то всё хмурей и злей. С тобой случись чего, никто и не почешется, а с коровой графовой?.. Моя спина к приключениям стара, а твоя этаких приключений не вынесет. Хотя прав ты, конечно. Трава им нужна, а тут её мало. Деньков пять, тут ещо позасядаем, а там перебираться будем.