– Я мужчина и должен защищать свою семью и землю! – и он ласково погладил по голове сына. – Кроме того, ты у нас бабушка на что? – игриво улыбаясь, сказал он и, подойдя, поцеловал свою мать в щеку. – Признайся честно сама себе: если я останусь и не возьму в руки оружие, то не только я сам потеряю к себе уважение, но и ты в глубине души перестанешь меня уважать?…

– Отойди от меня, – отстранила она сына наигранно сурово, но в глубине души она чувствовала и понимала, что он говорит ей правду.

Когда они прощались, она благословила его, перекрестивши и поцеловав на прощание в лоб. Роман прощаясь обнял Сережу и улыбаясь, подбадривающе и сына и самого себя, сказал:

– Слушайся бабушку, мы с тобой еще обязательно увидимся, и я тогда узнаю, как ты себя с бабушкой вел! – и он шутливо погрозил сыну пальцем.

С тех пор прошло более трех лет. Шел пятый год, уже казалось, что нескончаемой войны.

Роман кое-как, с горем пополам уговорил командира отпустить его ненадолго домой, одним днем – туда и обратно.

– Ладно, хрен с тобой, Ром. Но учти там укропы близко, смотри не попадись.

– Обижаешь, командир! Мы волки стреляные, – расплылся в улыбке Роман. – Разрешите идти?

– Давай, – махнул ему командир.

И Роман побежал собирать в спортивную сумку свой нехитрый скарб, а прежде всего подарок сыну, – игрушечную, железную дорогу с заводным паровозом. Он помнил, что сын мог часами сидеть у железной дороги и ждать проходящего поезда, чтобы помахать машинисту рукой, а вот ответ получить длинный, сигнальный гудок тепловоза. И тогда радости Сережи не было предела. А глядя на него и они с женою смеялись словно дети. Ах, как было сладко и горячо, пока не пришла война! Пока к власти в Киеве не пришли эти фашистские недобитки! Так думал Роман, застегивая свой рюкзак и при мысли об этом на его скулах заходили желваки. Роман на всякий случай переоделся в гражданскую одежду и, достав из бушлата гранату Ф-1, сунул ее во внутренний карман пуховика. Многие ополченцы носили с собой такие гранаты наслышанные о том, как издеваются над их братом на украинской стороне, особенно в добровольческих батальонах. Эти последние были настоящим зверьем, если не физически, то духовно уж точно почти все из них были духовными наследниками бандеровцев, а о зверствах этих нацистов в годы Великой Отечественной войны и после нее, не слышал только ленивый: лучше смерть думал Роман, чем их издевательства. Он даже молился, прося Бога дать ему мужества, если случится, что его прижмут и будет стоять выбор плен или смерть, то не дрогнуть и выбрать последнюю. Роман закинул сумку за плечо и заспешил на выход, чтобы не опоздать на трогающуюся с минуты на минуты в путь колонну ИРД: инженерно-разведывательного дозора, который как раз направлялся в сторону его города. Линия разграничения проходила совсем рядом и, как всегда в праздники и накануне их у добробатов, как то ли в шутку, то ли в серьез сказал один священник, обострялось беснование, и они то и дело начинали обстреливать расположения ополченцев и населенные пункты, находящиеся под их контролем.

Роман успел. Колонна ИРД состоящая из БМП, БТР и Урала с установленной в его кузове ЗУ-23-2 или по-простому – «зушки» уже трогалась. Когда Рома подбежал к Уралу, водитель притормозил, один из зенитчиков подал ему руку, и Роман, закинув рюкзак, вскочил в кузов.

– Отпустили? – заулыбался мужичок, затаскивая Романа в кузов.

–Отпустили.

– А мы уже думали, что у тебя ничего получилось. Счастливчик! – сказал мужичок с улыбкой и нотками грусти в голосе. Видно он тоже уже давно не был дома и не видел никого из своих родных и близких, а может и дома и близких у него уже не осталось…

Роман сел на скамейку под брезентовым пологом и в предвкушение встречи с сыном и своей матерью, всю дорогу ехал молча, задумчиво рассматривая проплывающий мимо них зимний пейзаж. Они ехали мимо большею частью заброшенных и поросших бурьяном полей, сухие палки которого выглядывали и топорщились из-под снежного покрова; мимо деревень и поселков в которых то там, то здесь чернели закопченные развалины домов или пробоины домов, словно их изгрыз какой-то лютый и страшный гигантский зверь. Иногда вдали проплывали башни и трубы шахт и заводов или укрытые снегом терриконы. Колонна двигалась медленно и периодически останавливалась: это начинали свою работу саперы. Вскоре за окном показались с детства знакомые места. А вот и его родной город. Он попросил остановиться, где-то в двух-трех дворах от его дома и еще раз подтвердив их договор, о том, что через несколько часа он будет на этом самом месте, спрыгнув с кузова, заспешил в сторону дома.

Подходя к родному двору, его сердце в волнение застучала в два раза быстрее. На лавочке возле их подъезда сидело три женщины. В одной из них Роман узнал свою мать. Он подошел к ним со спины, стараясь ступать, как можно тише, и осторожно подкравшись, закрыл руками матери глаза.

У Раисы Максимовны сразу екнуло сердце. Когда-то давно так любил играться ее сын Ромка. Она схватила его руки и прижала к своему лицу, она все поняла и сразу угадала, но словно боясь ошибиться, молчала и не поворачивалась. Несколько мгновений и она вскочила на ноги, и резко обернувшись, под возгласы соседок: «Ромка! Приехал!», увидела перед собой сына. И они ринулись в распростертые объятия друг другу. Она то и дело отнимала от него свое лицо и начинала его целовать, он отвечал ей тем же, а по ее щекам уже текли слезы радости.

– Ну, мам хватит плакать! – вытирая ее щеки, сказал Роман.

Она даже засмеялась:

– Да, ладно я, ты на себя посмотри! – и она тоже вытерла с его щеки навернувшуюся слезу. – Сережка, ты где? Глянь, кто к ним приехал! Сережка! – словно пытаясь откуда-то вытащить внука за руку своим голосом, прокричала она.

Тут же недалеко от подъезда располагался вход в подвал, его дверь открылась, и из нее показался взволнованный Сережа. Он сразу увидел и узнал отца, но растерявшись, остановился на месте, словно врос в землю.

–Ух, ты! – восхитился удивленно Роман. – Как же ты вырос!.. – и, подойдя к Сереже, он крепко обнял сына. – Какой же ты большой стал! – не переставал удивляться Роман, отстраняя и с удовольствием осматривая его и, снова крепко обнимая. – Ну, что так стоять пошлите домой! – воскликнул Роман и сделал движение в сторону подъезда.

– Подожди, Ром, – проговорила Раиса Максимовна. – Тут такое дело, ты же сам знаешь – война. Нас последнее время обстреливать частенько стали, и мы сейчас в подвал перебрались. Ты же с другой стороны, подошел и не видел, что с нашим домом сотворили: с той стороны в двух квартирах стены снарядами вынесло. Дядь Сашу с семьдесят седьмой, ты, конечно же, помнишь?.. Так вот его убило. Царство Небесное!

– Ах, так, – помрачнел Роман. Но быстро взял себя в руки и несколько принужденно улыбнувшись, сказал: – Ну, так, тогда показывайте свое новое расположение!

–Хотя, сегодня тихо, можем, и домой подняться? – как-то неуверенно проговорила Раиса Максимовна.

–Нет, – твердо возразил он. – Лучше, от греха подальше в ваше бомбоубежище спустимся. – И они втроем стали спускаться вниз.

– Ого, у вас тут и елочка есть! – засмеялся Роман.

– Да-а, это Василь нам принес откуда-то…

– Откуда, откуда? Из рощи приволок, – засмеялся пожилой мужчина в дальнем углу. – Здоров, служивый! – и он, подойдя к Роману, крепко пожал ему руку. – Как там на передовой? Бьете врага?

– Стараемся, дядь Вась, – отвечая ему, улыбнулся Роман. – А вы где себе уголок с Сережкой устроили? – спросил он, обращаясь к матери.

– Да вот, прямо рядом с елочкой и наши лежаки, – махнула она ему в сторону двух нар сбитых из досок, поверх которых лежали матрасы, одеяла и какая-то верхняя одежда: куртки и пальто. – Располагайся! – тоже, будто несколько виновата, пригласила мать сына. – И тебе что-нибудь придумаем… Ты как, надолго к нам погостить?

– Нет, я к сожалению, до вечера и не более того, – с сожалением ответил он. И Раиса Максимовна грустно замолчала и тяжело вздохнула.