Глафира сделала очередную пометку на папирусе. Ксантия, казалось, слушала рассеянно, уделяя куда большее внимание мечу, но это была лишь видимость.
– Одну из рабынь Эдии продали моему дядюшке. Она и обнаружила после его смерти чернофигурную амфору в спальне, на большом сундуке. Сосуд исчез.
– А имущество перейдет к детям Финея, – закончила за него Ксантия.
– Верно.
– Нехорошая история, – покачала головой Глафира. – Жаль, что нельзя увидеть трупы, но удовольствуемся описанием лекаря. Он говорил о ранках в носу, лопнувших сосудах в глазах и посинении лица.
– Верно, – подхватил Мегакл. – Моя двоюродная сестра нанесла толстый слой церуссы20, чтобы скрыть синие пятна, когда обряжала дядю перед похоронами.
– Есть яды, парализующие дыхание, – продолжила Глафира. – Но если всех этих людей вульгарно отравили, то к чему спектакль с амфорой? Ее ведь надо незаметно поставить, потом унести.
– Зато проклятие отвлекает от мыслей об убийстве, – не согласился мужчина. – Люди суеверны.
– Хорошо… – пробормотала девушка, побарабанив пальцами по столу. – Предположим, постарались тут вовсе не Ниоба и не первый владелец сосуда, а любящие родственники покойных. Но тогда это настоящий заговор: яд одинаковый, ритуал с появлением и исчезновением амфоры – тоже. Представим, что какой-нибудь запутавшийся в долгах внук решил избавиться от деда и подсыпал ему отравы. У него все получилось, он живет припеваючи – никаких проблем с полицией нома. Станет такой человек делиться своей тайной? Я думаю, нет.
– Лекарь спрашивал, что дядя ел и пил, – уточнил Мегакл. – И проверил остатки ужина: маленький кусочек пирога и несколько капель ослиного молока. Там не было яда.
– Обратите внимание на одну вещь, – подала голос Ксантия. – Слухи о проклятой амфоре появились недавно, да и то с легкой руки какой-то городской сплетницы, сумевшей сопоставить факты. До этого умерли шесть человек. Если на посудину хотели взвалить вину за смерти, почему она исчезала так быстро? Со стороны убийцы было бы разумнее убедиться, что ее разглядели и как следует запомнили слуги и домочадцы.
– И? – Глафира сосредоточенно нахмурилась.
– Складывается впечатление, что убийца, кем бы он ни являлся, сам верит в силу сосуда, – пояснила брюнетка.
– Но травит настоящим ядом? – усмехнулась Глафира. – Не сходится.
– Он может и не знать про яд, – задумчиво ответила Ксантия.
Глава 9. Отчаяние
Пожилой, но довольно крепкий мужчина расхаживал по комнате, заложив руки за спину и сверкая грозным взглядом из-под кустистых бровей. Его сын стоял напротив и мял в руках шляпу, словно собирался изодрать ее в клочья.
– От тебя ни в чем нет толку! – заявил пожилой. – Мне самому приходится разъезжать по миру и заключать сделки, и это в моем-то возрасте! Но, даже оставляя тебя дома, я не могу быть уверенным, что ты не натворишь бед. Перед отплытием я просил купить у лекаря раствор и обработать им склад, не так ли? Я дважды напоминал об этом в письмах! И что я увидел, когда вернулся? На агаровом дереве завелись грибы! Бесценная древесина пропала, мы потеряли ее и должны вернуть деньги заказчику!
– Прости, – молодой наклонил голову, его пальцы еще яростнее вцепились в шляпу.
– Ха! Ты что, ребенок? Пообещаешь вести себя по-другому, и все исправится? Это я скажу тебе на смертном одре: «Прости, Главк, но у тебя нет наследства». А теперь убирайся отсюда, чтоб глаза мои тебя не видели!
Юноша, бормоча извинения, попятился к двери, нащупал спиной ручку и выпал в коридор. Его лицо тут же преобразилось: разгладилась беспокойная морщинка на переносице, а губы растянулись в улыбке. Обман удался!
Месяц назад, как раз перед отъездом отца, Главк проиграл в кости две тысячи драхм. Он извелся, придумывая способ достать деньги, и, в конце концов, продал партию дорогого дерева другому крупному торговцу, а у него забрал пораженное грибковым паразитом. Молодой человек боялся, что управляющий, писец или кто-нибудь из рабов догадается, что произошло, и доложит хозяину. Но нет, все прошло гладко. Он свободен!
– Благодарю тебя, о, Гермес, покровитель воров, – прошептал юноша, чуть не подпрыгивая от радости. – Клянусь жизнью – больше никогда не стану играть.
Главк с аппетитом поел, выспался и с утра проснулся в великолепном настроении. Он решил сходить в общественную баню и немного размяться: помимо парных, массажа и услуг парикмахера, там были прекрасные спортивные площадки.
Новый хозяин бань хорошо знал Главка – они вместе учились. Поэтому, встретившись, юноши обнялись.
– Твое дело процветает, Загрей, – отметил гость, покупая у разносчика пиво. – При старике Гелеоне тут царила скука смертная.
– Отец придерживался старых порядков: ни тебе акробатов, ни музыкантов, ни танцев. Особенно в женском здании. Но, поверь мне, девушкам гораздо веселее принимать процедуры, когда их развлекают милые молодые люди, – он подмигнул. – Никогда не догадаешься, кто стал моей самой частой посетительницей.
– Кто же?
– Агенора.
– Эта столетняя черепаха? Врешь!
– Даже столетней черепахе нужно время от времени стряхнуть пыль со своего панциря.
Они расхохотались, хлопнув друг друга по спине в знак полнейшего понимания.
– Ну а ты чем занимаешься? – спросил, отсмеявшись, Загрей. – Вникаешь в семейное дело?
– Пытаюсь, хотя отец постоянно мною недоволен.
– Звучит знакомо. Мой старик тоже в меня не верил. И, посмотри, как он ошибался. Хочешь еще пива? Или сыграем? Что предпочитаешь: сенет, кости?
– Давай лучше побросаем мяч.
К полудню Главк вернулся домой и ощутил какое-то странное беспокойство. Ему словно чего-то не хватало, только он не мог понять, чего именно. Он ел и не наедался, пил и чувствовал жажду. Пальцы тревожно искали мелкие предметы и вертели их без остановки. Чтение начатого накануне трактата Цицерона21 «О нахождении риторики» не успокаивало, для ответа на письма друзей не изыскивалось подходящих слов.
После заката он бродил по ночному городу, убеждая себя, что прогулка ему поможет, в то время, как ноги несли его в известном направлении – к капелее22 на окраине. Это было одно из самых грязных и опасных заведений. Помещение кое-как освещали лампы, подвешенные к потолку, и светильники на ножках. Тесно прижатые друг к другу столы почти не оставляли места для прохода. За ними сидели подозрительные личности: пили, играли, бранились и дрались.
– Это ты, Счастливчик? – приветствовал его лысый здоровяк в мятой и оборванной кожаной кирасе, из-под которой торчал подол короткой серой туники. – Мы скучали по тебе.
Главк плюхнулся на лавку напротив него, проклиная себя за слабость. «Ты еще можешь уйти, – билась в голове мысль. – Пока не поздно». А язык уже соглашался сыграть.
– У меня шесть, – ухмыльнулся лысый, обнажая ряд почерневших зубов. – Твой черед.
Рука Главка сжала кости и привычным движением бросила их на столешницу.
– Один!
Через час он очнулся. Пелена исчезла, разум заработал четко, как мельница, из которой вытащили застрявшее зерно. Его со всех сторон окружали хищные оскаленные физиономии. «Капкан захлопнулся, – подумал Главк. – Сколько же я теперь должен?».
– Две мины 23серебра, – озвучил лысый. – Жду неделю. Ты ведь человек слова, Счастливчик? Не подведи меня.
Тяжелая рука легла на плечо юноши. На мгновение ему почудилось, что острые когти стервятника вцепились в кожу. Он судорожно сглотнул и кивнул.
– Еще вина? – предупредительно осведомился хозяин капелеи, держа наготове кратер24 с дешевым местным пойлом из разных сортов винограда.
– Нет, мне пора.
Главк встал и побрел к выходу, спотыкаясь о лавки и вытянутые ноги пьяниц, валявшихся на полу. На улице стрекотали ночные насекомые, звездное небо было удивительно синим, сказочным, луна сияла серебристым светом. «Я вижу это в последний раз», – тоскливо заметил про себя юноша, возвращаясь домой. Требуемую сумму он не смог бы достать при всем желании: отец не даст, занять не у кого, заложить нечего – драгоценности, доставшиеся в наследство от матери, давно ушли на уплату предыдущих проигрышей.