– В Вольном Краю всегда шумно, ветер срывает листву, перелётные птицы повсюду, – согласился с ней Дамиан.

– Отсюда многие уже улетели. Лишь по вечерам последние соловьи всё ещё поют песни. Сам слышал по дороге к Квинтесберг, – сообщил некромант.

– Вспоминал Мельхиора? – поинтересовалась Анфиса. – Он любил соловьёв.

– Вот что, – приподнялся Маркус в сидячее положение. – Он ведь могучий маг. Способен применять маскировку, менять обличие. Ты должна всегда быть уверена, с кем говоришь. Нам нужно всегда определять, кто есть кто. Точно знать, что каждый из нас – настоящий. Придумай вопрос, чтобы ответ на него мог знать только я. Это в какой-нибудь ситуации спасёт тебе жизнь, если успеешь задать. Что бы ты спросила у Маркуса, сомневаясь в том, кто именно перед тобой? А?

– Где ты познакомился с Мельхиором? Я видела же в видениях, – припоминала девчонка.

– В Академии Магов, меня за скверный характер как-то оставили после уроков, – ответил Маркус, скривившись.

– Вот. А деревня, куда мы отвели малыша, как называлась? – всё погружалась Анфиса в их прошлые приключения.

– Это Шильди, – сразу же ответил ей некромант.

– О! Твоё тайное увлечение. – Блеснул в прищуренных тёмно-зелёных детских глазах хитрый блеск.

– Макеты парусников собирать на досуге… – проворчал Маркус, отвернувшись. – Пора дальше двигаться, а то ночевать придётся в поле, а не в Кутчах, – поднялся он с места, складывая покрывало. – Время идёт, а ты всё так же мало обо мне знаешь? Как интересно…

– Ты о себе не любишь рассказывать, – отметила девочка.

– Сын сапожника, очень поздний ребёнок в семье. Мать-чародейка умерла при родах, прихворала тогда. А отец прихрамывал после службы на флоте, взялся за сапожное ремесло, когда служить уже не мог, да вечно стучал клюкой по полу, требуя то и это, всегда мною был недоволен. Когда дар раскрылся, я только и рад был покинуть дом да пойти учиться в столицу. А когда потом вернулся домой – его уж пару лет как ни стало. Соседи даже весточку не прислали, чтобы явился проститься и похоронить… Вот и всё, что тебе следует знать, пожалуй, – монотонно пробубнил некромант.

– Отец служил на корабле? Это потому у тебя любовь к парусникам? – догадывалась Анфиса.

– Думаешь? Из-за его баек о встречах с морскими чудовищами и рассказов, как лихо брали на абордаж корабли контрабандистов-фералов да эльфов племени Фир Болг? Может, и да, может, и нет. Твоё увлечение сыром вон не связано с тем, что кто-то в семье был мастером-сыроваром, – хмыкнул тот.

– Это же совершенно другое! – возмутилась девочка. – Мельхиору вон апельсины нравятся.

– Потому что в детстве он никогда не мог позволить себе такую экзотику, – заметил ей некромант. – А ты сыр с детства лопаешь.

Они двинулись дальше, выходя из леса к полям и петляющим холмикам с сельской дорогой. Посёлок было ещё не видать, но на деле шагать было не так уж и далеко. Так что к сумеркам должны были быть на месте. Дамиан, к удивлению Маркуса и Анфисы, старичком был довольно бойким. Не задерживал их в пути, шагал быстро, уставал нечасто, не жаловался ни на спину, ни на боль в ногах. И при всей своей любви к выпивке, казалось, пребывал всегда в трезвом уме.

Маркус было решил, что это его пристрастившийся к браге и хмелю организм уже столь адаптировался, что одноглазому деду всё нипочём. Девочка же больше думала не о спутнике, а о том, что тот говорил. О праведности, о воспитании, о добродетелях. Надеялась на успех его миссии, ведь военных походов для прочности Империи явно мало. Захваченные территории рискуют однажды и взбунтоваться, если давление на них станет очень уж сильным.

– А священницы в Вольном Краю у вас есть? – в пути спросил Маркус. – У нас вот женские монастыри обособлены. Редко встретишь женщину-проповедницу.

– Да, у нас в этом плане равноправие. Монахи и монахини, – отвечал Дамиан.

– Как ж они уживаются, – покачал головой некромант.

– Сила воли и помощь Творца – друзья воздержания, если вы об этом. Но вообще-то никто не мешает им заводить семьи. Священники не дают обета безбрачия, это я вот такой особенный получился. И своего жизненного пути никому не желаю, – проговорил мессир-чародей.

– Да уж, я вижу, – покосился на его шрам Маркус.

– Когда я потерял Лукрецию, меня часто мучили искушения, – рассказывал Дамиан. – Было тяжело без любимой. Так ещё и демоны являлись ко мне с её лицом, провоцируя.

– С её лицом? – удивилась Анфиса.

– Спишь, думаешь только о ней, вспоминаешь… И вот уже чьё-то сладостное дыхание, чьи-то прикосновения… Открываешь глаза, а пред тобою суккуба с лицом Лукреции. Волосы огненные, крылья перепончатые, хвост из стороны в сторону раскачивается сзади. А сама нагая, соблазнительная, так и набрасывается с поцелуями, – отвечал Дамиан.

– И что вы сделали? – поинтересовался Маркус.

– Конечно же отверг это чудище! Схватил крест, святой том, читал мантры, зажавшись в углу, и прогонял из своих покоев. Очертил мелом круг, дабы постель обезопасить, всё окропил святой водой. Это суккуб! Демон похоти, вы понимаете? Его цель соблазнить, развратить, сгубить всё духовное, что в нас есть. Буквально поработить и сжечь душу. Пыталась выдать себя за мою любимую, а я с ней боролся, – рассказывал святой отец. – Заклинал, изгонял, бросал травы, читал молитвы. А она никак не хотела уйти.

– Вот у вас там битвы на кровати, конечно, – усмехнулся некромант.

– Вам-то смешно, а я был в ужасе! Чудище в виде изуродованной нагой девицы да с ликом убитой возлюбленной. Не знал, что эти твари вообще на такое способны. Более того, перед этим как раз начали загадочно во сне умирать другие священники. Мои братья, те, кто меня приютил, кто спас от сожжения, простив мне все прегрешения. И вас призываю к прощению других, – поглядел зрячим, золотисто-рыжим янтарным глазом мессир на обоих своих спутников.

– Умирали? Или их убивали во сне? – с нотками подозрительности спросила Анфиса.

– По ночам, но не во сне, – вновь повернул лицо со шрамом к ней проповедник. – Кто-то приходил к ним в кельи. Кто-то могущественный, что сумел пробраться в стены аббатства, кто-то демонический, кому не нужны были двери для входа и выхода. И когда ко мне пришла эта бестия, я понял, кто перебил всех моих братьев по духу. Она пришла и за мной. Небось к каждому и являлась, соблазняя ликом первой любви или чего-то подобного. Может, вытягивала из их мыслей греховные помыслы и фантазии, чтобы воплотить в своей внешности и одержать верх. Каждый, кто ей подчинялся, как понял я, погибал. А потому я отчаянно боролся с суккубой за свою жизнь.

– И, видимо, одолели! – с воодушевлением воскликнула девочка.

– О, это было непросто… – ответил ей Дамиан. – Плеснул в неё святой водой, хватался за посох, озаряя чистым светом. Сражение стоило мне глаза, когда она выхватила свою плеть и рассекла мне лицо, – прикоснулся он к своему шраму. – Я окончательно вывел эту тварь из себя.

– Так вот как вы его потеряли, – покачал головой Маркус.

– Это был её «прощальный подарок», я бы сказал. Жест отчаяния! Демонические чары не могли пробить мой священный барьер, мой крепкий дух и мою веру! Мою преданность той, что сожгли на костре. Я бы никогда не стал изменять с инфернальным чудовищем. И тогда в ход был пущен кнут, который купол заклятий не замечает. Материальное орудие. Будь у неё с собой кинжал, небось, метнула б мне в сердце. Но Творец миловал. Я выдержал все его испытания, и суккуба ушла навсегда, – задумчиво закончил свою историю Дамиан.

– Теперь понятно, откуда такое стремление проповедовать твёрдую веру и преодоление соблазнов. На своей шкуре подобное испытать… Мда… – вслух заметил ему некромант.

– Мой пример воодушевляет других, это да. Но я нечасто о таких вещах рассказываю на проповедях. Хотя, возможно, теперь и придётся, – вздохнул проповедник.

– Люди любят героев. Особенно живых. Поэтому в старых сказках про императора никогда не называют имён. Просто пишут его с большой буквы, словно так его и зовут – «Император». Забавно было бы дать сыну такое имечко. Император Брандт, вы себе представляете? – посмеялся чернокнижник. – Здесь, наверное, вспыхнет скандал. Заставят переименовать. А вот вне Империи Гростерн, думаю, такое вполне возможно.