В некоторой растерянности я побрела через «Участок 4» в сторону станции. Уже стемнело, зажглись уличные фонари. Я была поглощена мыслями о том, стоит ли выставить господину Монага счет на нюмэн или заплатить за этот обед из своего кармана, как вдруг услышала жизнерадостный, по-молодому звонкий голос за спиной:

– Добрый вечер! С работы возвращаетесь?

Это был молодой мужчина, лет на десять моложе меня, с лицом немного детским и симпатичным, не внушающим никаких опасений.

– Правильно, – подтвердила я и уже собиралась быстро удалиться, как вдруг мне в голову пришло, что этот человек, возможно, имеет некое отношение к «Одиночества больше нет!», и я, повинуясь странному чувству долга, обернулась к нему. – А почему вы спрашиваете?

– Да просто так, без особых причин. Мы проводим здесь, в этой части города, встречи местных жителей в совершенно неофициальной обстановке. Просто собираемся вместе, рассказываем о наших увлечениях, ездим куда-нибудь по выходным. – Мужчина подошел ближе и протянул мне листовку. Он улыбнулся, но его глаза оставались равнодушными – такое могут себе позволить разве что знаменитости. На листовке вычурным, чрезмерно округлым и раздутым шрифтом было напечатано: Ayudarte![6]

– Вы здесь поблизости работаете?

– Да, недалеко, – туманно ответила я, понимая, что честно назвать место моей работы нельзя. Однако и уклоняться от вопроса не стоило.

– Вы обычно возвращаетесь домой в это время?

– Обычно немного раньше.

– А ваш муж в какое время приходит домой?

– У меня нет мужа. Работа отнимает все мое время. – Воодушевившись по той причине, что его расспросы явно становились все более бесцеремонными, я наивно захлопала глазами и позволила себе сказать чистую правду: – Когда я иду домой, мне всегда так одиноко.

– Вот как? – Его отклик прозвучал на удивление холодно, и я запаниковала, предположив, что моя ловушка оказалась слишком очевидной.

– Мне правда всегда очень одиноко.

– И вы в качестве утешения пытаетесь относиться к этому легко, да? – Незнакомец сделал еще шаг ко мне. Мне не понравилось видеть его так близко, я инстинктивно отступила на шаг. Тогда он сделал еще один шаг вперед. Вспомнив, что это моя работа, я заставила себя остаться на месте.

– И это хорошо, – сказал он.

Что же здесь хорошего, хотелось возразить мне. Какой-то неприятный холод нарастал в груди. В мои намерения входило выяснить методы работы «Одиночества больше нет!», но этот человек ухитрился застать меня врасплох.

– О нет, вообще-то ничего хорошего, – сказала я.

– Мы проводим встречи на «Участке 4», – сообщил мой собеседник и торжествующе усмехнулся, радуясь возможности пообещать мне избавление от мук. Но его глаза по-прежнему не улыбались. – Пожалуйста, приходите к нам.

– Ясно. – Я приподняла уголки губ в улыбке, и незнакомец удалился по переулку.

Дрожь пробежала по телу, я покрепче прижала к себе сумочку, вышла из переулка и продолжила путь к станции. Шла и радовалась, что уже не так молода, как раньше. Я прекрасно понимала, что будь мне года двадцать три, он бы от меня так просто не отстал. Но, на его неудачу, на своей давней работе я имела дело с несколькими коллегами такого сорта – людьми, которые ищут лазейки в чужой психике, а потом наносят по ней множество мучительных уколов, словно крошечными иголочками. Действуют они обычно по одному и тому же принципу: либо вдруг отказывают в поддержке, когда в ней особенно нуждаешься, либо полагаются на стремление людей к информации, которой они по стечению обстоятельств располагают. Так или иначе, порой они сами не сознают, что творят, поэтому, подходя в первый раз, не возбуждают ни малейших подозрений в их злом умысле.

Слушай, приятель, мысленно обратилась я к недавнему собеседнику, если мне понадобится помощь, я обращусь к специалисту или к человеку, которому доверяю, а не к постороннему, который пытается расковырять в чужой душе слабые места, чтобы самому обосноваться там. Размышляя об этом, я признавала: в том, чтобы последовать его совету, есть некая притягательная прямолинейность. Но в тот момент я работала у господина Монага, поэтому мне пришлось взглянуть на проблему «Одиночества больше нет!» под другим углом.

Поднимаясь по лестнице к станции, я вдруг увидела перед мысленным взором залитое слезами лицо госпожи Тадокоро. И решила, что на следующий день добьюсь, чтобы хотя бы один человек поменял свой плакат «Одиночества больше нет!» на один из плакатов господина Монага.

– Когда они приходят, надо предложить им чай, понимаете? А я заваривала в своем чайнике мате, так что кипятить воду было не в чем. Конечно, я могла бы просто подать им мате, да и все, но есть масса людей, которые терпеть не могут его вкус. Мне и болтать-то не очень хотелось, я в то время как раз переписывалась с племянницей. Она просила у меня на время мой DVD с барселонским концертом Il Divo и уточняла, когда можно зайти за ним. Живет она совсем рядом, мате любит, и я уже была готова сказать ей, чтобы приходила прямо сейчас, а тот человек из «Одиночества больше нет!» все твердил: «Госпожа Кохаси, мы бы так хотели, чтобы в следующий раз вы привели с собой на встречу госпожу Омаэ», – и расписывал, как весело будет всем нам.

– А вам раньше уже случалось приводить других людей на встречи?

– Да, я приводила госпожу Касима и госпожу Мураки из «Участка 3», потом еще госпожу Асакура и госпожу Сирота из «Участка 2», и госпожу Тогава из дома напротив.

– Вас просили привести их?

На листе с заголовком «Заметки» в своем планшете я записала фамилию Кохаси, обвела ее кружком, потом нацарапала фамилии Касима, Мураки, Асакура, Сирота и Тогава и соединила их с кружком стрелками.

– Если приводишь кого-то с собой, тебе дают сладости, какие просто так не купишь. Хотите взглянуть?

Я кивнула. Госпожа Кохаси скрылась в глубине дома и вернулась с картонной коробочкой изысканного оттенка лаванды. Внутри оказались десять круглых сверточков в тонкой японской бумаге. Всего упаковка содержала двенадцать штук, две уже были съедены.

– Не желаете попробовать? Если вы не имеете ничего против чашечки мате…

Нехорошо получится, если в эти сладости подложили что-то не то, подумала я, но по крайней мере это будет означать, что у меня появится конкретная информация для господина Монага. И я приняла предложение.

Госпожа Кохаси снова ушла и вернулась со стаканом холодного мате и тарелочкой для меня, чтобы положить угощение из «Одиночества больше нет!». Развернув бумагу, я увидела белый шарик, похожий на паровую булочку. Я разломила ее пополам и обнаружила внутри белую кремовую начинку. Выглядела она аппетитно и не вызывала никаких подозрений.

– Упаковку с дюжиной таких пирожных дают каждый раз, когда приводишь на встречи новеньких.

– Да, это неплохо.

– Вот и я о том же: большинство согласилось бы на таких условиях, верно?

Как бы не так, мысленно возразила я, но промолчала и очень нехотя поднесла к губам «паровую булочку». Она оказалась довольно вкусной.

– Но суть в том, что все это мне надоело. Я привела пятерых, каждый раз получала одинаковые коробки пирожных, и теперь их у меня пять.

– В таком случае можно мне еще одно?

– Да, конечно. Забирайте всю коробку, если хотите!

– О нет, что вы. Одной штучки более чем достаточно.

Второе пирожное я хотела отнести господину Монага. Этим «паровым булочкам» была присуща нежная, не слишком навязчивая сладость. Хотя раздача упаковок со сладостями за приведенных на встречи новеньких выглядела слишком напористой стратегией, я вполне могла понять, что ради такого лакомства люди готовы приложить старания.

– Все рассаживаются, едят сладости и болтают. Поначалу просто ни о чем, и все улыбаются. – Госпожа Кохаси закрыла коробку пирожных крышкой и переложила ее поближе к себе. – Но спустя какое-то время все начинают рассказывать о своей семейной жизни. Про увлечения или хобби никто и не вспоминает. Честно говоря, этим я сыта по горло. Я развелась, когда мне было сорок, с тех пор живу одна, так что о семье мне рассказать нечего.