Во-вторых, поэтому звероящеры и млекопитающие несут в себе столько старых, дорептильных, устаревших, казалось бы, черт строения. Они, конечно, не произошли непосредственно от земноводных, как думали английский дарвинист Гексли и французский эволюционист Э. Перрье. Они прошли через стадию рептилий. Но прошли как бы своим путем, «по задворкам», сохранив при этом некоторые древние черты земноводных.

Российский исследователь Л .П. Татаринов перечисляет эти свойства, роднящие нас с земноводными через голову пресмыкающихся (вторично приобретенный лягушачий мыщелок не в счет).

...Почки млекопитающих больше похожи на почки земноводных.

...Выделяется из этих почек у млекопитающих мочевина (как у амфибий), а не мочевая кислота, как у большинства рептилий и птиц.

...Сердце млекопитающего совершенней, чем у земноводных и у пресмыкающихся. Но вывести его происхождение легче от сердца земноводного.

...Кожа млекопитающих, пожалуй, ближе по своему устройству к влажной, дышащей коже земноводных, чем к роговым, чешуйчатым сухим покровам пресмыкающихся. И это не вторичное сходство! Российский палеонтолог П.К. Чудинов исследовал редкость -  окаменевшие остатки кожи на узком и высоком черепе возможного предка или родоначальника звероящеров (и потомка пеликозавров) дейноцефала из слоев пермского периода в Западном Приуралье. Никаких чешуй! Кожа дейноцефала была голая и содержала огромное количество пор и желез - до 600 на квадратный сантиметр. Что выделяли эти железы - пот, слизь или еще что,- неясно. Но ясно, что эта кожа похожа, с одной стороны, на кожу млекопитающих, а с другой - на кожу амфибий. И не похожа на кожу рептилий.

Да, в науке редко что пропадает зря, даже ошибки. Млекопитающие и их предки-звероящеры не произошли от земноводных, как думали Гексли и Перрье, но прошли через «рептильность» настолько своим, особым путем, что можно сказать: Гексли и Перрье были отчасти правы, выделяя черты сходства земноводных и млекопитающих. Два пути проникновения в прошлое - сравнительно-анатомический и палеонтологический - хотя и заняты как будто одним делом (они устанавливают родственные отношения в мире живого), часто приходят в столкновение. Близкие, по палеонтологическим данным, а в последние годы XX века еще и по данным молекулярной биологии, родственники оказываются на разных полочках классификаторов. Последние зверозубы и первые млекопитающие могли быть в некоторых случаях кровно ближе друг к другу, чем разные зверозубы и разные млекопитающие с соседом по классификационной таблице. Многие ученые склоняются к мысли, что некоторые виды и роды семейства тритилодонтов-трехрядозубов были уже млекопитающими животными, а другие тритилодонты были еще звероящерами! Животные одного семейства, но из разных классов!

На страницах серьезных научных изданий уже в XXI веке можно найти такое название для группы отрядов, как «Cetartiodaktils». Русского перевода этого латинского словообразования еще нет. Наверное, оно звучало бы как «китовопарнокопытные». А как еще назвать группу, в которой киты кровно оказываются гораздо ближе к бегемотам, чем бегемоты к бесспорным собратьям по отряду парнокопытных, па-пример косулям? Такие группы животных, объединенных генетическим родством, называют кладами, а их родословные древа -  кладограммами. Некоторым ученым подобные противоречия между систематикой и родством кажется чем-то ужасным. Появляются, например, предложения продлить класс млекопитающих в прошлое, захватив всех возможных предков, и звероящеров, и пеликозавров, и чуть ли не некоторых котилозавров. Тогда, глядишь, попадут в наш класс и «лягушкоящеры», а то и земноводные наши предки. Почему бы не включить туда же и кистеперую рыбу?

Но станет ли сама эволюция понятнее от таких перетасовок названий и границ? Нет! Скорее всего и с этим противоречием эволюции ученым придется смириться. Систематика, ее полочки и разряды, хоть и помогает ориентироваться в море эволюции, это все-таки что-то искусственное, построенное людьми. А потому она всегда будет приходить в столкновение с отношениями родства, с естественным генеалогическим древом наших предков.

Так что старая Багира, называвшая Маугли лягушонком, была все-таки не права.

ГЛАВА 7

ТАИНСТВЕННЫЙ ПЕРМОКАРБОН

Вспышка жизни

Если продвинуться примерно на шестьдесят миллионов лет против течения времени от таинственного пермотриаса -  того порога, возле которого пару глав назад мы застали пустыню, охватывающую всю сухопутную планету, то выйти на берег великого потока геологической истории нам будет трудно. Болота карбона, каменноугольного периода, заросшие лесом, преградят нам путь.

Типичный пейзаж пермокарбона

Пятипалый лабиринтодонт дипловертеброн, наш возможный прямой предок из земноводных

Это была вспышка жизни. Воздух над целыми континентами был мокр, как губка, настолько влажен, что даже влаголюбивые растения тех времен задыхались и, как водолазы, снабдили себя «дыхательной смесью» - запасом воздуха, хранящимся в специальной крупнопористой ткани. Деревья-гиганты, чтобы не упасть в хлипкую жижу, обзаводились подпорками -  ризофорами. Было жарко, вечное лето, и у деревьев не было годичных колец, следов неравномерного, в зависимости от сезона, роста. Все стремительно росло, стремительно же отмирало, падало, засасывалось трясиной, превращалось в торф -  полуфабрикат угля...

Карбон был временем, когда жизнь полностью завладела планетой. В карбоне природа сделала свои величайшие изобретения. Первые сухопутные растения девона -  полуводные неказистые зеленые трубочки -  превращались в дремучие болотные леса. Болотные леса стали выпускать разведчиков и в. более сухие места - появились голосеменные растения, способные размножаться без воды, семена прорастали просто во влажной почве.

В карбоне было уже много насекомых, и они были разные. Подобно современному генетику, предпочитающему изучать вызванные им мутации на быстро сменяющихся поколениях мух, а не на слонах, природа за короткое сравнительно время заложила основные направления дальнейшего развития насекомых.

Был изобретен полет - насекомые быстро научились летать. В воздухе у них не было врагов, и стрекозы достигли огромных размеров, почти метра в размахе крыльев (правда, в современной атмосфере, по мнению многих ученых, трахейный способ дыхания насекомых не позволил бы поддерживать жизнь в таком большом теле). Атмосфера наверняка была другой. В ней было относительно больше и кислорода и углекислого газа (и, соответственно, меньше азота).

В эволюции многое кажется нам необходимым. Чтобы появился человек, нужно было за треть миллиарда лет до того из крокодилообразного влажнокожего земноводного лабиринтодонта «сделать» котилозавра, позвоночное более высокого порядка, независимое в своем размножении от воды. (Какое-то представление о том, каким был котилозавр, дают черепахи, дожившие до сего дня его ближайшие родственники (надо только мысленно вычесть черепаший панцирь). Но в том, какой именно лабиринтодонт станет котилозавровым (и нашим) предком, уже большую роль играла случайность. Конечно, эволюции нужен был лабиринтодонт-неудачник, гонимый и плохо приспособленный к борьбе за свое место в каменноугольной трясине, иначе чего ради он полез бы на сушу пробавляться насекомыми? Но то, что таким удачливым неудачником оказался один из родов лабиринтодонтов-эмболомеров (антракозавров), в большой мере случайно.

Этот род, род дипловертебронов, обладал одной мелкой, незначительной, случайной, можно сказать, особенностью: передние конечности дипловертебронов были... пятипалые. А лапы всех остальных его родичей -  многочисленных и могущественных - были устроены иначе. Передние лапы -  четырехпалы, зйдние -  пятипалы. Были и такие, что и на задних ногах имели по четыре пальца.