Глава одиннадцатая
ВЕЧЕР НА МАЛОЙ БРОННОЙ
Весть о таинственном происшествии в деревне Веретенниково, соответствующим образом преобразованная стоустой молвой, потрясла и без того пылкое воображение вдовы академика Рунге. Гости, обычно собиравшиеся у Дины Мироновны по четвергам, внесли немалую лепту в сотворение очередной сенсации, взволновавшей многочисленных любителей всяческих чудес. Серый солидный дом довоенной постройки с подвальными помещениями и черным ходом, каких немного сохранилось в Москве, привлекал, однако, публику более чем достойную. В подворотню, ведущую прямехонько к подъезду Дины Мироновны, шестидесятисемилетней вдовы, сохранившей благодаря поистине героическому подвижничеству известную привлекательность, слывшей не без основания тонкой кулинаркой, хаживали и солидные ученые мужи, и писатели, и корифеи медицины. Впрочем, большинство составляли все-таки лица иного плана: блиставшие дорогими туалетами модные парикмахерши и массажистки, могущественная властительница стола заказов близлежащего гастронома и, разумеется, бойкие молодые люди скромных, а то и вовсе неопределенных занятий.
Надо ли говорить, что Дина Мироновна жгуче ощущала свою особую причастность к загадочному событию. Она не только лично знала того, о ком с таким жадным апломбом судачили теперь в косметических кабинетах и химчистках, но даже пользовалась его лечебными рекомендациями. Сама судьба звала ее выйти на авансцену. Справедливо рассудив, что отрывочных воспоминаний о безвременно почившей супруге Георгия Мартыновича, с которой она столь опрометчиво ухитрилась на старости лет раздружиться, надолго не хватит, хозяйка салона приступила к решительным действиям. Узнав от состоявшего при ее особе сорокапятилетнего недоросля и адепта учений Востока Валерочки, что в дачной истории определенно не обошлось без философского камня, она принялась наводить на сей счет подробные справки.
С помощью последнего академического справочника, который по старой памяти продолжал высылать знакомый референт, ей удалось разыскать самых ведущих химиков. Однако, к великому ее удивлению, все они чуть ли не с хохотом открестились от философского камня. По всему выходило, что они вообще впервые слышат как о самом происшествии, так и о Георгии Мартыновиче. Заподозрив, будто от нее скрывают что-то необыкновенно секретное, энергичная вдова спустилась на уровень членов-корреспондентов. Здесь ей повезло чуточку больше. Один из опрошенных в алфавитном порядке ученых, специализировавшийся на биоорганике, признал свое знакомство с Оолитовым. Выбранив Дину Мироновну за легковерие, он, чтобы поскорее отделаться, посоветовал ей связаться с кем-нибудь из специалистов по истории науки.
Оторвав от дел великое множество абсолютно незнакомых людей, она получила, наконец, номер телефона Гордея Бариновича, единственного в стране знатока волнующего ее предмета. Готовясь завлечь в свои сети исследователя средневекового чернокнижья, не подозревавшего о том, какие тучи сгущаются над его головой, Дина Мироновна терпеливо собирала агентурные данные.
Вскоре ей уже было известно, что Баринович защитил кандидатскую по химии, докторскую по философии, что он в довершение всего пишет стихи.
Такой человек не может не откликнуться на призыв, решила она, хотя уговорить его будет, по-видимому, не просто. Во-первых, одержим работой, во-вторых, отец троих ребятишек и домосед, в-третьих, до неприличия принципиален.
Следующей жертвой массированной обработки намечалась Наташа Гротто. Не сумев залучить ее в прошлый раз, Дина Мироновна не отчаивалась. Мудро умалчивая об истинной причине своих домогательств, продолжала с удвоенным рвением уламывать непокорную. Разве их не связывали узы пусть дальнего, но все же родства? Или не она играла с Талочкой, когда та еще пешком под стол ходила? Помнила ее папу и маму, бывала в доме Георгия Мартыновича?
Ни давно прирученная Наташа Гротто, воспринимавшая свою семиюродную тетку как неизбежное зло, ни даже Гордей Баринович, слывший вдобавок ко всему неуживчивым грубияном, не решились на открытый бунт. Пусть не в тот четверг, как первоначально намечалось, а лишь на следующем приеме, но они были поданы к столу вместе с заливной рыбой и жареной уткой.
Гости званы были с особым разбором. За овальным павловским столом, сервированным гарднеровским фарфором и тяжелым хрусталем с неизвестными вензелями, собрались самые избранные. Каждая салфетка была обозначена отпечатанной на машинке карточкой. Правое от себя место хозяйка предназначила Бариновичу, левое, как обычно, Валерочке. Наташу усадили по другую сторону — между бодрячком гляциологом и тоже весьма почтенным писателем-фантастом Тугановым.
Ужин на первых порах протекал довольно скованно. Баринович, о котором каждому было что-то нашептано, определенно не торопился явить себя во всем интеллектуальном блеске. Зато много и аппетитно ел, явно получая от этого удовольствие.
Не спешили развязать языки и остальные гости, ожидавшие, очевидно, сигнала. Так, перебрасывались незначительными замечаниями по большей части гастрономического характера. Глазырев, например, похвалил сациви, подложив Наташе побольше орехового соуса с зернышками граната, а фантаст обнаружил недюжинную эрудицию по части солки грибов. Пожилая дама в лиловом, отделанном кружевами платье, о которой было известно, что она экстрасенс, задумчиво ковыряла вилкой. Бородач художник, работавший под Лактионова, не обращая внимания на соседей, напористо ухаживал за хорошенькой кассиршей из гастронома «Диета», и это ей определенно нравилось. Загадочно улыбаясь, Люси, как все ее называли, не забывала налегать на острые закуски и украдкой поглядывала на скучающего додекафониста в смокинге. Модный композитор, чья космически-бесстрастная музыка холодно изливалась квантованными импульсами из скрытых динамиков, вообще не раскрыл рта, отрешенно катая хлебные шарики. Что-то определенно разладилось в механизме застолья. Общая беседа никак не завязывалась. Даже балаболка Валерочка ограничился лишь одним плоским, не к месту пересказанным анекдотом и примолкал, нервно вздрагивая, когда Дина Мироновна неожиданно кидалась в кухню, откуда долетало благоухание шипящего жира.