ЭМ

Палец зависает над клавишей мышки. Один щелчок и пути назад не будет. Как же это страшно. Вот так взять и выставить себя на общественное обозрение – всё равно, что выйти на улицу голой. И ладно, если обсуждать будут только посторонние. Самое отвратительное – это, если увидят знакомые. Так и вижу тонну презрения в глазах тёти Лесли и перемывающих мне косточки «подружек». Но перед глазами всплывает злое лицо Тима, требующего начать зарабатывать деньги, и указательный палец таки опускается на злосчастную мышку. На экране появляется надпись «Вы успешно разместили объявление» и меня немного трясёт. Словно тётя Лесли всё это время сидела за своим компьютером именно на этом сайте и ждала именно моё объявление. «Она, скорее всего, вообще не увидит его», – успокаиваю себя. Ну кому в нашем захудалом городишке может прийти в голову покупать картины? Максимум постеры. И вообще, я имя указала то, которым пользовалась до замужества, и лица на аватарке не видно. Всё будет хорошо. Продам парочку своих «шедевров», муж успокоится и перестанет выносить мне мозг. Как будто мы голодаем. Нет, просто его бесит, что я сижу дома, в то время, как он не может высунуть нос из офиса. И раздражает моё увлечение рисованием. «Это никому не нужная хрень!» – именно так он сказал вчера. Точнее крикнул. Довольно громко, Грег даже заплакал. Правда, муж тут же взял себя в руки, подхватил сына и стал успокаивать. А потом добавил абсолютно спокойным голосом: «На твою мазню денег больше не дам». Хотелось пнуть его неимоверно, Тима спасло только присутствие сыновей. Бруклин потихоньку предложил мне пользоваться своими карандашами и обнял в знак утешения, на что Тим только зло рассмеялся. Моя семейная жизнь с каждым годом становится всё чудеснее. То ли чая выпить, то ли повеситься – это про то, с каким настроением я просыпаюсь изо дня в день уже больше трёх лет.

К вечеру водоворот стандартных дел домохозяйки заставляет забыть о выложенных на продажу картинах. Поэтому на звонок с незнакомого номера отвечаю довольно грубо, предполагая, что это очередной телефонный мошенник или рекламщик:

– Слушаю.

– Мисс Джордан? – вопрошает низкий, словно бархатный, мужской голос. И я немного туплю, потому что за последние семь лет привыкла отзываться исключительно на миссис Смит.

– Да, слушаю вас, – соображаю наконец.

– Меня зовут Хейден Эверетт, – представляется незнакомец. – Я хотел бы встретиться и обсудить ваши картины, – что тут обсуждать, недоумеваю я, либо покупаешь, либо нет. Но мистер Эверетт развивает свою мысль. – Ваши работы прекрасны, и я знаю, как продать их гораздо дороже, чем двести баксов за штуку. У меня будет к вам деловое предложение, от которого вы не сможете отказаться, – даже не видя этого человека ни разу, я слышу, как он улыбается на том конце провода. – Как насчёт встречи завтра в два часа дня в «Дьявольской кухне»?

– О каком городе сейчас речь, мистер Эверетт? – «Дьявольская кухня» – сеть весьма недешёвых ресторанов и в нашем захолустье такого точно нет.

– Арана. Вы ведь разместили объявление в этой локации, – ну вот, он явно принял меня за идиотку.

– Точно, извините. Хорошо, завтра в два, – соглашаюсь, не подумав, а он тут же прощается. Блин. А с кем я оставлю детей? Не ехать же с ними. До столицы три часа на электричке.

После ужина рассказываю Тиму о завтрашней встрече, ожидая услышать, какая я молодец. Но он тут же начинает наезжать на меня:

– Ты с ума сошла, Эм? Это наверняка извращенец какой-нибудь, кто ещё клюнет на твои картины. Ищи потом твоё тело по подворотням! – от обиды слёзы застилают глаза – так «сильно», как собственный муж, в меня ещё никто никогда не верил. – Я понимаю, если бы ты рисовала акварели, как раньше! Хорошо же получалось. А это хрень и извращение сплошное, – продолжает бушевать Тим.

Я не хочу доводить до конца этот разговор, поэтому встаю и ухожу к себе в студию, чтобы поработать над ещё одним «извращением» – его очередь укладывать детей. Я итак от них за целый день вешаюсь. Но Тим плетётся за мной.

– Я запрещаю тебе ехать! – не унимается муж.

– Ты же сам велел начать зарабатывать! – от возмущения голос срывается на визг.

– Нормальную работу я имел в виду, в офисе, как у всех людей! – орёт он, ни капли не заботясь, что дети могут услышать.

– Мы сто раз это обсуждали, Тим, – я честно пытаюсь успокоиться и построить нормальный конструктивный диалог. – Мы не получили квоту на государственный сад, а частный сожрёт практически всю мою зарплату. И в чём тогда смысл?

– Смысл в том, что ты не будешь сидеть дома!

– Зависть – грех, – пробую свести всё к шутке.

Но ему не смешно:

– Я всё сказал. Ты никуда не едешь завтра, – и муж хлопает дверью.

Злые слёзы жгут глаза. Поворачиваюсь к картине, над которой корплю уже вторую неделю. Как и всё, что я писала в последние годы, она выполнена в акриле довольно крупными мазками. Как и всё, что я писала с тех пор, как разлюбила акварель, она изображает секс. Красиво, между прочим, получилось, мне нравится. Мужчина и женщина, почти полностью обнажённые на краю крыши. А сзади ночной город в огнях. Осталось проработать детали. Возня со шпателями и кистями успокаивает, так что к моменту, когда возвращаюсь в реальность из придуманного мира, я уже приняла решение. С детьми Рита посидит – соседская девчонка-подросток. Она часто подрабатывает няней, думаю, не откажет. А я поеду. Пусть извращенец, но он хотя бы проявил к моим творениям интерес.

ТИМ

– Смысл в том, что ты не будешь сидеть дома! – именно так, и никак иначе. Стала вести себя как домохозяйка лет пятидесяти. Не вытащить её никуда, не красится, не хочет ничего, кроме своих дебильных картин. Задолбала.

– Зависть – грех, – нарывается Эм. Если я и завидую, то совсем немного и в основном по утрам, когда надо на работу вставать в шесть, а на улице ещё темнота.

– Я всё сказал. Ты никуда не едешь завтра, – раз уж я здесь единственный, кто приносит деньги, то и командовать тоже буду я. Какой-нибудь маньяк привяжется к ней, а мне потом одному детей воспитывать? Да пусть на хрен идёт.

Пока укладываю мелких спать, распаляюсь ещё больше – Грег капризничает, требует маму. А где я её, бля, возьму? Её за уши от этих красок теперь не оттащишь. В итоге просто прикрикиваю на пацанов, и они испуганно замолкают. Выключаю свет в детской, иду в душ, размышляя, как так получилось, что мы с женой из самых близких людей превратились в соседей, которые бесят друг друга. Грегу уже два с половиной, пора выползать из послеродовой депрессии. И вообще, машину ей поменять надо, сейчас каждый цент пригодится. Не то чтобы нам не хватает, но и не шикуем ведь. В этом году либо машина, либо отпуск. И то и другое никак не потянем.

Завтра рано вставать, а я никак не могу успокоиться и заснуть. Когда Эм залезает под одеяло пару часов спустя, у меня всё ещё ни в одном глазу.

– Ты же не поедешь? – спрашиваю, поворачиваясь к ней. Мы давно уже не обнимаемся перед сном. Когда это началось? Не помню.

– Поеду, – так, главное, не сорваться.

– Прирежут в подворотне, домой не приходи, – отворачиваюсь снова и считаю до тысячи в тщетной попытке успокоиться.

Мы давно спим под разными одеялами. Это удобно, никто не раскутывает тебя среди ночи. Это… одиноко.

ЛИ

Утром Тим демонстративно игнорирует меня. Да иди на хрен! Сделаю так, как решила! Когда он уезжает, даже не поцеловав меня на прощание, звоню соседям узнать, свободна ли сегодня Рита. И мне, для разнообразия, везёт. Чтобы точно не опоздать, надо ехать на девятичасовой электричке, времени в обрез. А что надеть? Что вообще носят богемные художницы? Собственно, какая разница. Если ему нравятся работы, какое ему дело, как я выгляжу? Май в этом году холодный, поэтому без заморочек надеваю джинсы, толстовку и кожаную куртку. И кеды – не планирую я по булыжным мостовым Араны ноги на каблуках ломать. С трудом успеваю на нужный поезд. Ну всё, на три часа можно расслабиться, книжку почитать. И никто не будет дёргать и требовать кашу-мультики-погулять. Я люблю свою жизнь, люблю своих детей, просто как-то усталость поднакопилась. Будем считать, что у меня заслуженный выходной. Я ведь уже и не помню, когда куда-то выходила без них. Редкие встречи с друзьями не в счёт – там я всегда с Тимом, а это как третий ребёнок. Время в дороге пролетает незаметно, слишком быстро. Но у меня будут ещё три часа обратного пути, супер.