– усиление диспозитивности. Данное последствие цифровизации не является вполне очевидным. В то же время внедрение новейших цифровых технологий обеспечивает бо́льшую вариативность механизма правового регулирования финансовых отношений. Данный факт может быть проиллюстрирован целым рядом примеров. Так, в рамках налоговых правоотношений налогоплательщики и налоговые агенты должны представлять налоговые декларации, расчеты и иные документы. При этом по общему правилу[82] они могут выбирать форму представления таких сведений – на материальном носителе или в электронной форме. Кроме того, с 1 января 2019 года физические лица, в том числе индивидуальные предприниматели, проживающие в ряде субъектов РФ, получили право применять специальный налоговый режим «налог на профессиональный доход». Внедрение данного специального налогового режима во многом стало возможным именно благода ря развитию цифровых технологий. Например, ст. 3 Федерального закона от 27 ноября 2018 года № 422-ФЗ «О проведении эксперимента по установлению специального налогового режима “Налог на профессиональный доход”»[83] посвящена правовому регулированию порядка использования мобильного приложения «Мой налог», применяемого в целях администрирования в рамках рассматриваемого специального налогового режима;

– трансформация основных способов правового регулирования:

а) обязывание. Государство возлагает на субъектов финансовых отношений целый ряд обязанностей, связанных с использованием цифровых технологий. Например, в рамках контрольных правоотношений они традиционно могут выбирать форму представления документов контролирующему лицу. В то же время на основании п. 1.5 инструкции Банка России от 15 января 2020 года № 202-И «О порядке проведения Банком России проверок поднадзорных лиц»[84] Банк России и поднадзорные лица осуществляют обмен документами и информацией в связи с проведением проверок в первую очередь через личный кабинет участника информационного обмена и только при отсутствии такой возможности – на материальном носителе (на бумажном носителе и (или) на отчуждаемом (съемном) машинном носителе информации);

б) запрет. Право – универсальный регулятор общественных отношений. Между тем широко признается факт того, что право ограничено в своих возможностях влияния на цифровую среду. Наиболее заметным образом это проявляется на примере цифровых (крипто-) валют. Понимая невозможность эффективного регулирования обращения указанных инструментов, государство, в частности, ввело запрет на принятие цифровых валют в качестве встречного предоставления за передаваемые товары, выполняемые работы и оказываемые услуги[85];

в) управомочивание. Цифровые технологии расширяют возможности по реализации и защите прав и законных интересов субъектов финансовых правоотношений. Например, налогоплательщики на основании подп. 1 п. 1 ст. 21 НК РФ вправе получать по месту своего учета от налоговых органов бесплатную информацию (в том числе в письменной форме) о действующих налогах и сборах, налоговом законодательстве и т. д. При этом они могут реализовать данное право через личный кабинет;

– расширение возможностей регулирования трансграничных общественных отношений. Как уже было отмечено, право хотя и является универсальным, но остается ограниченным инструментом воздействия на субъектов финансовых отношений. Юрисдикция государства (т. е. пределы его компетенции) очерчена границами данного публичного правового образования. Очевидно, что попытки одного государства регулировать общественные отношения на территории другого государства есть прямое вмешательство в суверенитет последнего. Подобные действия могут иметь самые неблагоприятные последствия.

Между тем усиливающаяся глобализация обуславливает интенсификацию трансграничного движения денежных средств, что неизбежно влечет за собой ряд проблем, связанных в том числе с определением объема фискальных прав различных юрисдикций. Так, очевидно, что налогоплательщики стремятся перевести свой капитал в низконалоговые юрисдикции в целях сохранения причитающихся им доходов. Однако у государства, на территории которого данный доход извлекается, существует прямо противоположный интерес – обложить поступления налогоплательщика налогом на своей территории и пресечь факты незаконного вывода капитала за рубеж. Для определения полноты исполнения налогоплательщиком налоговой обязанности государству зачастую требуется информация, носящая закрытый характер (о зарубежных счетах, об офшорных операциях, объектах недвижимого имущества и т. д.). Помимо решения юридического вопроса о допустимости и об основаниях представления такого рода информации, требуется также техническое обеспечение возможности передачи соответствующих сведений. В этих целях в конце 2017 года в НК РФ был введен раздел VII.1 «Выполнение международных договоров Российской Федерации по вопросам налогообложения и взаимной административной помощи по налоговым делам»[86], закрепляющий порядок автоматического обмена финансовой информацией с иностранными государствами (территориями). Заметим, что подобный информационный обмен стал возможен в первую очередь благода ря внедрению современных цифровых технологий.

Таким образом, цифровизация оказывает значительное влияние на метод финансового права. Безусловно, она не затрагивает таких его существенных характеристик, как императивность и диспозитивность, – это обобщенные категории, свойственные методам любой отрасли права. В то же время внедрение цифровых технологий меняет внутреннюю суть процессов воздействия на общественные отношения, расширяя и трансформируя способы влияния на поведение участников таких отношений. Дополняя традиционные способы правового регулирования техническими средствами обеспечения их реализации, государство повышает эффективность механизма правового регулирования. Цифровые технологии предоставляют праву возможность регулирования общественных отношений принципиально новыми способами, усиливая вариативность инструментария метода финансового права. Представляется, что рассмотренные выше тенденции будут только усиливаться, приводя тем самым к изменению содержания метода финансового права.

Полагаем, что в рамках настоящего параграфа также должен найти освещение вопрос о трансформации системы финансового права и возможном выделении в ее рамках такого структурного образования, как «цифровое финансовое право». Данная проблема предопределяется существующим научным спором о понятии и сущности «цифрового права». Так, А. В. Минбалеев полагает, что «цифровое право – система общеобязательных, формально-определенных, гарантированных государством правил поведения, которая складывается в области применения или с помощью применения цифровых технологий и регулирует отношения, возникающие в связи с использованием цифровых данных и применением цифровых технологий»[87]. Очевидно, что предмет данного правового образования составляют общественные отношения, включенные в уже устоявшиеся, традиционные отрасли российского права; следовательно, оно носит комплексный характер. Между тем, в отличие, например, от банковского, страхового, предпринимательского права и ряда иных комплексных отраслей, критерием выделения цифрового права является не вид осуществляемой субъектами отношений деятельности, а используемые технологии, что достаточно ново для теории права. Таким образом, в основу выделения цифрового права положен принципиально иной критерий. Продолжив цепь логических рассуждений, мы можем прийти к выводу о возможности выделения, например, «цифрового публичного банковского права» и «цифрового частного банковского права». Однако подобного рода правовые образования будут лишь перегружать систему права.