Поддавшись словам оценщика, художник стал работать днём и ночью, совсем забыв о сне. Он совсем одичал от своего искусства, лицо обросло и стало похоже на морду зверя. Исхудал он сам, стал похож на вешалку, на которую накинули пальто и забыли, одежду он так и не поменял после той встречи. После той встречи он тут же, переступив порог накинулся на холст и макая кисть в краску, создавал новые идеи. От всего мира он отгородился и забылся, будто и нет никого вокруг, только он сам и его холсты. Время для него также пропало и перестало быть. Смену суток он толком не замечал, лишь тогда, когда надо было зажечь свечу, чтобы в комнате стало светлее, он понимал, что прошел день и на смену ему опустилась ночь. И лишь старая хозяйка квартиры приходила к нему и требовала деньги за жильё, так он и понимал, что прошло определённо большое количество время, чем ему казалось.
Сколько прошло с того случая уже и не сосчитать, художник стал искуснее в своём деле, но всё равно, его картины были бездушны и скучны. Столько холстов он сжёг из-за разочарования своих работ; сколько кистей сломал от злости, когда краска шла не так как он хотел; сколько ночей он не спал чтобы закончить работу и снова её сжечь; а сколько времени он ждал и ждёт свою музу, что подарит ему своё внимание. Он ждет, когда же напишет что-нибудь стоящее, что-нибудь, что не стыдно было бы показать миру.
Однажды к нему пришел его друг. Давно они с ним не виделись, наверное, с тех пор как художник бросил учёбу и выбрал жизнь искусства. Друг до сих пор обучается в том университете, он и не собирался бросать обучение. В отличие от Художника, его студенческие годы проходили весело и запоминающееся. На кружки он записывался и менял как перчатки, не мог усидеть в одном -всё хотелось ему побывать в каждом. Обучение у него проходило весело и со всеми преподавателями он находил общий язык. Был душой компании и за всегдатым авантюристом. Но была у него одна привычка, скорее не привычка, а особенность, любил он всё новое и престижное. Его всегда привлекал престиж и он следовал толпе поэтому он и хотел, чтобы и художник одумался и бросил свою живопись, как никах – эта профессия непрезентабельна в обществе.
Друг зашел в квартиру, на удивление та была не заперта. Старая разваленная комната, деревянные полы были в слое грязи и пыли, их не мыли уже очень долго; краска на стенах стала отколупываться, будто кто-то делал это специально; в углах комнаты виднелись следы плесени, она нарастала как мох и разрасталась всё больше и больше; пыль застоялась и осела: на мебели, подоконнике, старых книгах, на всем, кроме мольберта, на котором был холст, с начатой картиной, и красок, что стояли рядом; не задёрнутая штора, создавала полу мрак в комнате – это ещё больше угнетало друга. Всё было захламлено. Осмотрев все вокруг он сделал для себя выводы и обратил свой взгляд на Художника, который даже не шелохнулся, чтобы поприветствовать своего друга. Сам вид Художника был не лучше.
–Как же ты себя запустил. Когда в последний раз выходил на улицу? -Спросил друг.
–Некогда мне гулять, я жду вдохновение.-Даже не посмотрев в сторону товарища, сказал Художник.
–Сидя в четырёх стенах? Вдохновение нужно искать, оно само к тебе не придёт.
–А ко мне придёт, – наконец Художник повернулся лицом к собеседнику. – Я жду свою музу, свою прекрасную музу. – В его голосе читалась надежда. Невольно и сам друг поверил в успех своего друга Художника, но быстро опомнился.
–Поешь хотя бы. А то от мертвого тебя, толку нет, так твоя муза подумает.
–Моя меня и мертвого любить будет! Моя муза не такая как ваши нимфы, моя муза так прекрасна и чудесна, что сравнима с богиней. Её внимания никто никогда не добивался, потому что не один творец не достиг того мастерства, что привлекло бы её, а я смогу. Вот увидишь, она придет ко мне, она ждёт, когда я стану достаточно готов к встрече с ней. -Эти слова были похоже не на слова художника, а на слова фанатика, верящего во что-то невероятное и пытающего убедить в этом остальных. Эти речи напугали друга, поэтому он решил сменить тему дабы не уйти от реальности происходящего.
–Господи, ну хотя бы окно открой, а то воздух совсем застоялся, запах плесени из всех щелей идет.
Друг открыл окно. Свежий ветерок подул в комнату. Пыль поднялась вверх и тут же куда-то испарилась. Казалось, будто в комнату вдохнули жизнь, и она снова стала как прежде. Белая штора колыхалась от ветерка – то поднималась, то опускалась, создавая впечатление того, что какая-то невидимая рука брала ткань за низ и натягивала её, чтобы сорвать с колец, но этой силе не хватало мощи.
Друзья решили сесть и перекусить и снова продолжили разговаривать, но теперь их беседа была обычной, земной, идеи искусства они ни разу не затронули. Расспрашивали о семьях, об учёбе, о планах, рассказывали друг-другу интересные случаи, которые с ними были и лишь могли произойти. И проговорили они так до позднего вечера, и продолжили бы если бы не заметили, что уже темнело. Друг решил уложить Художника спать, потому что знал, что тот давно не смыкал глаз (это было ясно по его мешкам под глазами и нервному поведению, которое очень сильно бросалась в глаза), да и сам Художник точно не уснёт, а продолжит мазать холсты. После того как убедившись, что Художник лег спать, друг ушел.
Художник уснул быстро, видимо недостаток сна сказался на нем. Но спал он так, будто что-то ему мешало, наверное, это всё из-за открытого окна, которое проветривало помещение. Его так и оставили, потому что Художник жил на третьем этаже, и домушник к нему не доберётся, переживать было не о чем, а свежий воздух в комнате не повредит. Ветерок всё время колыхал штору, поэтому она издавала странный звук. Раньше девушки так шуршали своими платьями, когда кланялись кавалерам на балах и званых вечерах. Атлас, шелк или какая-нибудь другая дорогая ткань их любили девушки и носили с удовольствием. У Художника сразу всплыли зарисовки тех дней, ему вспомнилось его детство, когда матушка показывала его своим гостям и ждала комплиментов в свой адрес о том, какого хорошенького сыночка она вырастила. Мать каждый раз краснела и прятала свою победную улыбку и смущающиеся глаза. От этих постоянных ритуалов матери, Художнику было не по себе. Этот звук возвращал его в прошлое, когда его использовали как куклу, для показа своим подругам. «Смотрите какая у меня красивая кукла, она и двигаться может и глазки закрывать, а ещё спит, когда я ей говорю» -именно так Художник воспринимал слова матери, когда она приводила его к гостям и вертела как хотела. Из-за этих воспоминаний он часто просыпался, вертелся и не мог отогнать такие мысли, чтобы уснуть вновь. И вот в очередной раз он проснулся от звука ветра, который вновь колыхнул штору, да так сильно, что казалось и вырвал её с корнем.
Лежал он на своей кровати и ждал, когда придёт к нему сон. И когда наконец он стал засыпать, почувствовал в полудрёме, как кто-то сел к нему на край кровати. У него перехватило дыхание. Всё его тело покрылось мурашками, волосы встали дыбом. В комнате кто-то есть. Он ощущал всё, что происходит вокруг него и это его пугало. У него возникла такая мысль, что, если он претворится спящим это что-то уйдёт. Он не мог пошевелится, страх сковал его, даже открыть глаза и посмотреть кто же это. Неужели кто-то поднялся к нему на третий этаж и решил убить? Неужели кто-то пришел за его картинами? Или может это его друг, может он что-то забыл и вернулся? Точно, дверь то он не закрывал, скорей всего это он вернулся за чем-то. Пока Художник проваливался глубоко в страх и надеялся, что всё это ему чудится, что это всё из-за переутомления, холодная рука слегка до коснулась до его кожи и убрала волос с его лба. Художник, поняв, что это происходит на самом деле и что в комнате и вправду кто-то есть, нерешительно открыл свои глаза. Сегодня была лунная ночь, на небе не было ни облачка, а звезды светили так ярко и чисто на черном фоне, что казалось будто именно так и выглядел снег, что усыпает землю, если бы он был черным. Луна освещала комнату, её серебряный свет струился из открытого окна. Эти нежные расплывчатые лучи освещали ту, что сидела на кровати художника. Перед ним была девушка неописуемой красоты. Таких красавиц ни в жизнь не встретишь. Её белое платье было такое лёгкое и так сияло от света луны, как серебром. Оно открывала её плечи и ключицу, такие идеальные линии тела он ни у одной девушки не видел; её светлый волос, также как и платье, сиял при свете луны, они были такими же белыми, белые словно снег. Её нежные пальчики касались щеки Художника. Эти пальчики были такими холодными, что он подумал, что за ним пришла смерть и от этого сильно сжал глаза, но не смог продержатся долго, уж больно красивая она была, а когда открыл, то след незнакомки исчез. В его голове остался лишь её прекрасный белый образ, и нежная улыбка, которую он получил от неё. Такая нежная и холодная одновременно, что-то в этой улыбки его пугало и в то же время притягивало.
