— Это… это всего лишь спекуляции! — взрывается сотрудник СИБ: — нам нет нужды погружаться в ваши выдумки!

— И не было бы. Если бы не некоторые факты. Знаете, меня поразило насколько оперативно вы появились на месте преступления… нет, я не жалуюсь, но этот райончик… это же пригород, здесь живут люмпены и бедняки, это чертово гетто. Понятно, что начни такая заварушка на правительственной площади или в центре города — сразу же кто-нибудь появится. Однако тут? Поглядите вокруг — я обвожу окружающий пейзаж рукой: — никого. Как только начались разборки с применением магии — все попрятались и все тут. Я очень сомневаюсь, что хоть кто-то побежал в ближайший полицейский участок и еще сильнее сомневаюсь, что в этом квартале хоть кто-то знает где именно находится здание СИБ… до которого на автомобиле полчаса ехать. А вы уже через пять минут на месте.

— Случайность. Я проходил тут рядом по другому делу и… — следователь раздраженно мотает головой. На щеке у него — новое пятно от химического карандаша.

— А знаете, что вас выдало с головой, Николай? — спрашиваю я, наклоняя голову: — именно ваши привычки. Не знаю уж откуда вы ехали, но вы писали письмо и перепачкались в чернилах. Вы слишком близко наклоняетесь над письмом и постоянно касаетесь кожи лица. Полагаю, что это из-за глубокого чувства внутренней небезопасности, вы привыкли прикрывать лицо. Скорее всего, у вас какие-то проблемы с внешним видом. Вследствие чего — если вы пишете чернильной ручкой — у вас все лицо в чернилах. Если химическим карандашом… да, вот таким…

— Что за инсинуации⁈ Бред! — вскидывает голову следователь, прикрывая пятна от химического карандаша на щеке. Я хватаю его за руку, он пытается вырваться, но я держу его крепко.

— Но ты же убиваешь не потому, что идейный, а, Николай? — говорю я, глядя ему прямо в лицо: — у тебя какой-то другой мотив. Непохож ты на идейного… идейные сейчас сразу после перфоманса сдаются в руки правосудия, чтобы совесть гражданскую разбудить, а ты…

— Вы совершаете ошибку, Уваров! Вы оказываете сопротивление сотруднику СИБ при исполнении! — шипит тот, пытаясь разжать мои пальцы. Тщетно.

— Ты бы видел, что он с двумя первыми СИБовцами сделал. — флегматично замечает Мещерская: — тогда-то он и понял как именно у человека голова отрывается.

— Владимир Григорьевич оторвал сотрудникам СИБ головы? — перестает курить папиросу водитель Вениамин и качает головой: — ничего себе! Госпожа крута невероятно, но такого даже она себе не позволяет!

— Кстати! — говорю я: — именно в тот раз я и понял, что никакого звука «чвак!» при отрывании головы травматическим способом расплескивания по окрестностям — не происходит. Там скорее «чпок!»… хм… ну или «шмяк!».

— Да нет. Я едва помню, но уж точно не «чпок!» — качает головой Мещерская: — а «бдыщь!» скорей. Там кости. Голова вообще самая прочная конструкция в человеческом теле, уж я разбираюсь. Так ударить как ты, чтобы череп разбрызгался во все стороны — даже я не могу, а я — старалась.

— Отпустите! Я сотрудник при исполнении! Именем Императора!

— Маш, а чего, собственно, спорить? Давай проверим. — я сжимаю руку в кулак и поднимаю вверх, отводя плечо назад: — сотрудником больше, сотрудником меньше, какая к черту разница? Семь бед — один ответ. Узнаем что там «шмяк» или «бдыщь».

— Это все-таки СИБ, Владимир Григорьевич… — осторожно начинает Вениамин: — и…

— Вот! Слушайте что вам разумный человек говорит! — указывает на водителя следователь: — вы же себе не просто неприятностей, вы на каторгу! На виселицу! Двойную!

—… потому пожалуйста, чуток подождите, я в сторону отойду, а там делайте с ним что хотите. — заканчивает Вениамин.

— Что касается меня, то я пар выпустила. — говорит Мещерская, поправляя пальто на плечах: — сперва когда автомобиль разрывала, чтобы вырваться, а потом… когда его фантома придушила.

— Кстати, а что там с тобой случилось-то? Раз уж все равно пар выпустила? — интересуюсь я, держа следователя СИБ уже за шею — для надежности. Руку пока не сжимаю.

— Дома поговорим, — морщится она: — ты так с собираешься с ним в руке стоять? А если он и вправду следователь из безпеки?

— Тогда мне придется оправдываться уже за троих сотрудников СИБ. И не надо тут из себя светоч гуманизма строить. Кто в свое время предлагал Иру в овраге прикопать? Так что девы Марии из тебя не выйдет. То есть ты Мария, конечно, но насчет девы… девственности…

— Уваров! Клянусь, ты меня сейчас взбесишь…

— Хорошо. — говорит СИБовец, которого я держу за шею: — у вас на мой взгляд два варианта и оба — негативные. Первый — я все-таки из СИБ и у вас все равно будут неприятности. И второй — я действительно преступник, но тогда что мешает мне раскидать вас в стороны⁈ У вашей супруги и у шофера — откат, они умрут окончательной смертью.

— При всей своей талантливости, земляная магия не является высокоточным оружием. Создать Сонечку снова — ты можешь, приказать ей сомкнуть земляные челюсти на нас — тоже можешь. Однако это заклинание действует довольно медленно и для него нужна подготовка. Со скоростью Марии Сергеевны — ты уже не сможешь атаковать ни ее ни Вениамина.

— Спасибо, что помните обо мне, ваш благородие. — склоняет голову Вениамин: — радует что я для вас не пушечное мясо.

— Ну конечно, Вень. Ты — человек. Я далек от совсем социалистических взглядов, однако в первичное равенство людей верю. Изначально.

— Ваша кузин по-другому относится, до сих пор нас с братом Васей или Петей кличет, — хмыкает он: — а Василий Петрович и Петр Васильевич почитай годков пять как покойники. В первые Прорывы вместе с госпожой ходили.

— Надо бы серьезно поговорить с Гулькой, чего она тут творила за это время, — размышляю я вслух: — чем она вообще таким занимается?

— Но я могу атаковать земляными челюстями тебя! — кричит следователь.

— Ну нет, ты расслабился и вышел в своем собственном теле, пусть и с наложенной сверху иллюзией. Если ты прикажешь своему клону Сонечки атаковать нас с тобой — я то выживу, и не в таких передрягах бывал, а вот ты…

— Его чжурские маги в «Подземную Тюрьму Тысячи Вечностей» заключали, под землю утащили, вместе с одной непотребной девкой из Ся. — складывает руки на груди Мещерская: — везде он себе бабу найдет. Эх… курить охота, а трубку мне в автомобиле раздавило.

— Вашвысокоблагородие, не побрезгуйте… у меня папироски есть. Конечно не ваш табак венецианский, но все же… — шофер протягивает ей портсигар, она задумывается. Мотает головой, от этого движения во все стороны рассыпаются черные волосы, конечно, прическу ей тоже разметало. Берет папиросу и прикуривает от бензиновой зажигалки, которую ей ловко подставляет Вениамин.

— Нет в Венеции табачных фабрик… — ворчит она вполголоса: — я гаванский табак курю. Когда могу позволить. А нет, так нашей табачной фабрики, артель братьев Ломоносовых.

— Да я так. — признается Венеамин: — поумничать. Вроде как звучит солидно — венецианский табак.

— Вы! Вы! Что вы делаете? — дергается следователь в моей руке: — что вы творите⁈

— Разговариваем. — удивляется Мещерская, вынимая папироску изо рта: — что нам делать еще? Курим, вот. Кстати, Володя, холодно становится, может поедем уже?

— Точно. Вень, будь другом, осмотри его «Руссо-Балт», на ходу или как. На нем и поедем.

— Двойную виселицу!

— Вообще есть такая штука как двойная виселица? — задаюсь вопросом я.

— Нет конечно, это все выдумки, — отвечает Мещерская: — якобы вешают человека и тут же воскрешают, а потом снова вешают. Дескать, двойная порция по цене одной. Но это бред, никто ресурсы целителей попусту не будет расходовать, проще повесить и чуть подождать.

— Не знаю, мне вот мой брат рассказывал… — Вениамин открывает капот «Руссо-Балта» и ковыряется там с умным видом: — что якобы декабристов в свое время…. О! Работает! — и действительно, мотор автомобильчика чихнул пару раз и завелся, выпустив клуб черного дыма из выхлопной трубы.

— Масло жрет, — вытирая руки ветошью, констатирует Вениамин: — как есть жрет масло. Галлонами. Надо бы движок перебрать. Давно масло меняли? — спрашивает он у сотрудника СИБ, лицо последнего идет багровыми пятнами.