— Подойдут?
Ботинки были впору.
Вечером дядя нашел на подоконнике в столовой синий конверт без марки. Он разорвал его и на пол упал листок, сложенный вчетверо.
— «Дорогой друг, пишет тебе Рукэряну…» — прочел он вслух, остановился и прочитал еще раз про себя отпечатанную на машинке строчку. Доктор просил его передать через Некулая лекарства и деньги.
— Деньги! — воскликнул дядя, и лицо его страдальчески сморщилось.
Пауль был в недоумении.
— Почему ты обманул лейтенанта?
Дядя горько улыбнулся.
— Да потому, что этот человек любит землю… потому, что я видел, как он работал… Будто молился, а не лопатой орудовал… Понимаешь?
Ужинали на веранде. Керосиновая лампа трещала и чадила, пламя трепетало в темноте. Трещал сверчок. Молда полаивала около ограды.
— Господин Константинеску…
Пришел Винтилэ, директор школы в селе Пойени, расположенном в двадцати километрах от Секу. В Пойени жила сестра тети Ортенсии. Дядя спустился навстречу директору и пригласил его к столу.
— По какому случаю к нам?
У Винтилэ, по его словам, были дела в примэрии. Надо было снять копию с какого-то документа и потом переправиться через болото в волостной центр. Это был мужчина лет пятидесяти, с поредевшими волосами, седыми висками и короткими рыжеватыми усами.
— Ну, что сейчас будет с этим отрядом солдат? Повсюду патрули шныряют… Покончат с этими?
Дядя нахмурился.
— А вы еще сомневаетесь?
Винтилэ отхлебнул вина из стакана.
— Каждый верит в свои идеалы…
— Преступления и грабежи называются идеалами?
Тетя Ортенсия снова наполнила гостю стакан.
— Что слышно у вас? — перевела она разговор. — Как поживают моя сестра и зять?
Винтилэ заерзал на стуле.
— Как раз об этом… Ваша сестра заболела… Просила меня зайти к вам и сказать.
Тетя помрачнела. Она хорошо знала свою сестру. Значит, произошло что-то очень серьезное.
— Заболела? — переспросила она.
— Ох, отвратное время переживаем, — безнадежно махнул рукой Винтилэ и встал.
— Они в чем-нибудь нуждаются?
Директор не знал. Дядя проводил его до дороги. Там они еще постояли немного и поговорили. Вернувшись, дядя объявил:
— Завтра едем в Пойени.
Тетя вздохнула.
— Просто твое присутствие там приободрит сестру, — успокоил ее дядя.
Легли спать. На другой день рано утром дядя отправился на поиски телеги. Своя была поломана. Лишь к восьми часам Войку нашел для них подходящую повозку.
— На рессорах, не тряская.
Коня накормили и напоили, чтобы бежал как следует. Тетя покрыла сиденье рядном, бросив в повозку охапку сена.
— За дом не бойтесь, — заверил их Войку. — Мы присмотрим…
Дядя повернулся к Паулю.
— Дорога красивая… Село расположено у самого подножья гор. Что касается пейзажа, не пожалеешь… В отношении чего другого не гарантирую…
Войку вытащил из-за пазухи листок, сложенный вчетверо.
— Не могли бы прочитать? Написал статью. Просили из уездной газеты.
Дядя недоверчиво повертел листок и важно надел очки. Одобрительно покачал головой, а затем исправил карандашом несколько орфографических ошибок. Повозка медленно тронулась, оставляя за собой легкий шлейф пыли. Скоро выехали в поле. Было жарко. Воздух струился. Чистое небо сверкало ярко, знойно.
— Дождь будет, — предсказал дядя, сдерживая коня вожжами.
Он сидел на скамье справа и правил. В руках держал кнут, но не пользовался им. Время от времени подгонял коня коротким свистом. Тетя предусмотрительно взяла с собой зонтик. На небе не было ни облачка.
— Польет дождь, — не унимался дядя. — Парит…
Обхватив колени руками, Пауль сидел на сене, вглядываясь в даль.
Горы казались рядом. Их зелено-голубоватые очертания растворялись в прозрачной лазури. Крытый брезентом «виллис» появился из-за поворота дороги. Остановился, резко заскрежетав тормозами. Молодой мужчина, небритый, в измятой и запыленной одежде, выскочил из машины.
— Не встречали тут двоих в охотничьих шляпах?
Дядя пожал плечами.
— Оружие есть? — Мужчина поворошил сено, ощупал дно телеги. — Как ваша фамилия? — Узнав, предупредил: — Будьте осторожны… Чтобы не случилось чего с вами…
Тетя испуганно смотрела вслед машине, которая на большой скорости исчезла за пригорком, и вздохнула. Дядя тряхнул вожжами. Дорогу перебежал серый заяц.
— Лопоухий! — засмеялся дядя.
И снова воцарилась тишина.
Дом сестры в Пойени сгорел дотла. Его подожгли. Груда пепла посередине села еще дымилась. Семью со всем, что успели вытащить из огня, приютили соседи. Все собрались в низенькой комнате и никак не могли прийти в себя.
Сестра причитала, ее рука и голень были обмотаны салфетками. Несколько головешек упали на нее и обожгли. Но больнее ожогов было другое — они оказались на улице, без крова. Все, что наживали всю жизнь, потеряли в одну ночь. Тэнасе, муж, и сыновья были в перепачканной сажей одежде.
— Как же так? — в десятый раз спрашивала охрипшим голосом тетя Ортенсия.
Тэнасе непрерывно покусывал нижнюю губу. По-видимому, это у него стало настоящим тиком. Челюсть его дрожала.
— Я им этого не прощу!
Это был крепкий, хорошо сложенный мужчина; его руки с большими сильными пальцами легко могли сломать гвоздь. Работал он слесарем на лесопилке в Бухальнице, в семи-восьми километрах от Пойени.
— Я все время боялась, — жаловалась сестра. — И все равно: чего боялась, того не избежала.
Чтобы напугать их, на стенах дома неоднократно выводили кривыми буквами слово «смерть», думая, что они угомонятся. Но Тэнасе не угомонился.
— Бандитская месть, — бормотал он, собираясь уходить. Срочно вызывали на завод.
— Да наплюй ты на него, — рассердилась тетя Ортенсия. — Хотя бы сейчас.
Тэнасе продолжал покусывать нижнюю губу. Спустя некоторое время он все-таки ушел. Дядя и Пауль задержались еще около часа.
— А я побуду здесь до завтра-послезавтра… — плача, сказала тетя.
Дядя согласился и ободряюще обнял ее за плечи.
Смеркалось. Лошадь шла шагом. Повозку тихо потряхивало. Горы исчезли в вечерней дымке. Небо окрасилось в фиолетовый цвет. Кругом стояла тревожная тишина. Правил на этот раз Пауль. Полосы жнивья и вспаханной земли простирались по пологим холмам. Пьянящий запах сена плыл по воздуху.
Молчали. Дядя оцепенело сидел, положив руки на колени. И вдруг в нескольких километрах от Пойени, вправо от них, далеко за первой полосой леса, взметнулся, как фейерверк, золотистый столб. На мгновение осел и полыхнул снова с такой же силой. Они остановились, загипнотизированные огромным пляшущим пламенем.
— Пожар, — произнес дядя.
Пауль почувствовал комок в горле.
— Где?
— В Бухальнице, на лесопилке… думаю, там.
Они стояли окаменелые и бессильные. Поле погрузилось в темноту. Опустилась ночь. Господствовала полная тишина. Пламя пожара в этой гнетущей тишине казалось еще более фантастическим. Лошадь стала проявлять беспокойство. Храпела и била копытом.
— Что будем делать? — спросил Пауль.
Дядя не ответил. Неожиданно ударил порыв ветра.
— Только ветра не хватало, — с досадой пробормотал юноша.
— Подожди! — попросил его дядя.
Порывы ветра учащались и усиливались. Пауль поднял воротник. Туча густой пыли обрушилась на них, коля лицо тысячами игл. Они не отрывали глаз от красноватых языков пожара. Прогремел оглушительный грохот и рассыпался непрерывным каскадом громов послабее. Молнии рассекли темноту ломаными стрелами. Сплошная стена шумного, крупного дождя обрушилась на высушенную зноем землю. Оба сразу промокли до нитки.
— Погоняй! — крикнул дядя.
Они поехали, высматривая в почти непроглядной тьме хоть какое-нибудь укрытие, чтобы спрятаться. Наконец с трудом разглядели очертания какого-то здания, оказавшегося складом, построенным во время войны и предназначенным для возводимых тут, но так и не завершенных сооружений. Распрягли лошадь и завели ее под навес. Съежившись, поднялись по лестнице. Дверь легко поддалась. Ощупью прошли вперед и наткнулись на скамейку. Скинули с себя одежду и стряхнули воду. Наконец уселись на пол, прислонившись к штабелю балок.
