— Проверь, — коротко посоветовал Лин.

— Проверю, — лед в глазах не таял. — Прямо здесь.

Первый насторожился, готовый биться против любого обращенного в его сторону оружия, но вместо этого Нил шлепнулся обратно на ложе.

— Валяй, маэстро. Срифмуй портретик.

— Мне… Нарисовать тебя?

— Ты видишь здесь кого-то другого, более достойного твоей кисти? — Нил повернулся, демонстрируя гордый профиль.

— Н-нет, но моя одежда…карандаш, блокнот… Все пропало.

— Какая чушь, скажите пожалуйста, — Крокодил, насмешливо фыркнув, притянул к себе растрепанную сумку — лениво и ловко подцепив ее мысом ботинка, откинул клапан, порылся, засунув руку по самый локоть, — вот, пожалуйста. Это тебя устроит?

Лин задохнулся от восхищения.

— О-о-о, да-а-а…

— Я смотрю, тебя легко порадовать, — по-доброму усмехнулся Нил. — Но кончай пускать слюни и покажи мне себя.

Впервые Лин рисовал, потому что его попросили. Раньше портреты он больше воровал украдкой, срисовывал тайком, редко кто позировал ему специально, да и не интересовались его «художествами».

Нил стал первым.

Оловянный волновался, чувствуя, что от его доморощенного мастерства, от того, как он себя зарекомендует, зависит ближайшее расчетное будущее. Крокодил терпеливо выждал, а потом бесцеремонно отнял набросок.

Долго молчал. Лин не выдержал и нервно влез:

— Нил, я еще не закончил, это просто…

— Это просто чудесно, хвостатый. Кто учил тебя?

Первый покраснел — от шеи до ушей.

— Никто. Я сам. Сам себя учил.

— Самоучка, значит, — Крокодил кинул на него острый, по-взрослому заинтересованный взгляд, — поздравляю, ты принят. Теперь моя очередь удивлять.

***

Сурдо давался Лину относительно легко. По меньшей мере, он умел объясняться на нем без явных ошибок, погрешность была самой относительной. Акцент можно было списать на удаленность Хома.

Полихромный язык Эфората был куда сложнее, целая палитра откликов, отбликов, смысловых оттенков, люди так не усложняли.

Но кожа. Но волосы. Но глаза.

Нил задумчиво и выразительно-сухо пощелкал ножницами. Оловянный невольно втянул голову в плечи, косясь на старшего товарища. Первому не нравилось вдохновленное лицо музыканта, но идти на попятную было поздно.

— Ты со своей породливой белизной как голый Третий на снегу, очень выделяешься. Острижем косички, перекрасим, как сведенного коня, и можно будет думать о маскировке.

— А теперь о ней нельзя думать?

— А теперь, ихо, просто молись, чтобы краска взялась черной, а не синей в ультрамарин. Тогда придется брить под ноль.

Оловянный зажмурился и искренне попросил у Лута милосердия и понимания. Старался сидеть на заднице ровно, не вертеться и не волноваться, пока музыкант вволю дербанил его волосы, хрипловато напевая и периодически ругаясь.

— Ну, как-то вот так, — заключил Нил.

Лин открыл глаза. Уставился на свое отражение в почерневшем осколке зеркала, любезно подсунутом Крокодилом.

Глубоко вздохнул.

Он был темноволос истово, изо всех сил. Казалось, воронение даже на кожу бросало отблеск. Крокодил без сантиментов обрезал длинные волосы чуть ниже мочек — сначала хотел отхватить пряди по плечи, но малость просчитался и пришлось укорачивать. Стрижка получилась довольно оригинальной, с характерным почерком художника.

Гаера бы удар хватил, подумал Лин. Брат любил плести ему косички в перерывах между зверствами. С надеждой уточнил, осторожно трогая пальцами собственное отражение:

— Теперь я не сильно похож на Первого?

— Ну… Если сильно не присматриваться… не придираться… то да, почему нет? — расплывчато ответил Нил, и Лин ничего не понял. — Так говоришь, у тебя корабеллка в порту?

***

Судьба любила и баловала Нила с самых ссаных пеленок — по крайней мере, так верил сам парень. Вот и тут на росстани метнула ему под нос справную тарелку паэльи. Кушай, мол, не обляпайся.

Ну правда, кому бы еще выпал шанс ухватить такого Первого?

То, что юноша слеплен из другого теста, Крокодил понял с той первой, ответной улыбки. Его можно было приручить. Воспитать. Нил разбирался в людях. С таким ртом и такими глазами парень сам напрашивался.

Люди, подобные Фату, на раз чуяли слабость и болезнь инаковости.

Нил не стал бы влезать — еще не хватало строгать себе врагов — но мальчишка был Первым, а значит, его можно было разыграть на благодарность Эфората, или на личную привязанность. Все Первые воины, а это полезно и хорошо — благодарный спасенный под рукой, что в ситуации Нила было — ха-ха — спасением. В общем, аргументы «за» перевесили контраргументы и Нил едва успел. Парень и без него прекрасно бы ушел, тем более, как оказалось, у него была своя корабелла.

Пришлось Нилу пустить в ход свой длинный язык.

Мальчик слушал, развесив уши — доверчивый оказался.

Крокодил всегда был везунчиком.

— Воронку пасут, — шепнули ему, когда они с Лином продирались через мощный встречный поток спешащих на работу; множество людей приезжало на Хом с соседних, не столь богатых, зато более дешевых для проживания и жизни вообще.

Занывшая с утра мокрель никому не прибавляла настроения, зато ослабляла бдительность.

За что Крокодил любил дождь, так это за возможность спрятать в нем свою рожу.

— Кто? — Нил поймал за мокрые пуговицы взъерошенного, остроносенького Говоруна, дружески приобнял, ровняя шаг.

Первый скосился, но промолчал. Уже хорошо.

— Гвардейцы и детушки Ведуты, — сипло упредил парень, пришмыгивая и крутя башкой. — Шмонают люто, идите с черного.

— Забери их Лут, — проворчал Нил, лучезарно улыбаясь, — а тебе спасибо на добром слове, омбре. Бывай.

Говорун одобрительно лапнул потяжелевший карман и слился в переулок, виртуозно лавируя в толпе.

***

— Надеюсь, корабеллу ты запарковал под творческим псевдонимом?

— Да,— бодро откликнулся юноша, — я назвался Волохой.

Нил вытаращился через плечо и едва не загремел вниз по хлипкой лестнице. Уцепился за веревочные перила в последний момент. К счастью, никого не зашиб: черный вход в зону швартовки, самодельная тощая лестница, разбирающаяся в два приема одной рукой, пользовался в основном контрабандистами и вороватыми грузчиками.

— Волохой?! — прокаркал.

— Ну да.

Нил схватился за голову, с риском таки загреметь вниз. Теперь-то стало понятно, отчего в порт набилась туева хуча гвардейцев под командованием Мишель-мать-ее-Джальеро и люди Ведуты. Крокодил понадеялся, что хотя бы лично Вартон или церры не припрутся.

Этот пацан совсем ничего не соображает, или ничего не боится?

— Нил, что не так?

— Ты хоть знаешь, под чьим флагом укрылся?

— Волоха? — имя юнец произнес легко и без запинки, словно знакомое, многажды говоренное. — Ну да, знаю, он не будет сильно сердиться, уверен.

— О да, конечно, он не будет, — пробормотал Нил, возобновляя подъем.

С сумасшедшим капитаном Еремии и его не менее чокнутой командой он расстался самым горячим образом. Мягко говоря, едва успел откреститься навахой от прощальных объятий цыгана.

Как и предупреждал Говорун, раскисший в теплый дождь порт усиленно пасли. Нил, зоркий Крокодил, высмотрел несколько прикинутых под цивилов гвардейцев, щедрую разнородно-разнонародную россыпь людей Ведуты. Обе стороны артистично делали вид, что друг дружку не замечают, старались ради общей цели.

Счастье, что высматривали все зеленоглазого русого, а не парочку идиотов.

До места парковки корабеллы Первого прогулялись чин-чинарем.

Честно говоря, Крокодил опасался, что мелкий заплутает или про корабеллу сбрехал, но тот вел уверенно и скоро они стояли перед малюткой нежно-серебристого цвета. Совсем малышка, не больше веллера на короткие маршруты.

Истинная, с рисунком на плавной арфе, но таких молодых в Луте Нил никогда не видел.

Мелодично присвистнул, заслужив восторженный взгляд Оловянного.

— Где ты ее спер, Первый?