— Ну на вот, любуйся, — Юга, сжав зубы, стянул через голову свитер. Судорожно выпрямился и нервно похвалился. — Чай, у тебя такого нет.

Выпь притянул от стены гибкую трубу с жидким электрическим светом. От некогда страшной раны остался выпуклый светлый рубец, чужеродно выделяющийся на смуглой коже. Выпь бережно коснулся его пальцами, погладил — во всю длину.

Юга непроизвольно задержал дыхание, сжался. Отвык от чужих прикосновений.

— Больно? — Выпь пытливо поднял взгляд.

— И не надейся.

— Кто тебя зашивал? Волоха?

— Да, но какое...

— Уверен?

— Почему ты спрашиваешь?

Второй опустил глаза.

— Я знаю, что иногда особо ценный или опасный скот снабжают маячками. Чтобы всегда знать, где находится тварь.

— Спасибо за сравнение... Ты думаешь?

Выпь пожал плечами.

— Просто не исключаю эту возможность.

— Все равно я не смогу сам вытащить из себя эту штуку. Разве что ты на досуге ножом пошерудишь.

Замолчали оба. Юга начал мерзнуть. После долгой дороги в снегах ему это теперь легко давалось. Второй протянул отброшенный свитер.

— Ложись. Я останусь с тобой.

— Что? Спятил?

— Предпочитаешь, чтобы тебя поймали на чем-то еще?

— Ага, на ком-то...

Но спорить бросил. Все же, это лучше, чем до рассвета пялиться в потолок или отжиматься на пальцах, доводя до предела физическую форму и набирая усталость.

Умываясь, Выпь пару раз щелкнул по зеркальному полотну — то задрожало, пошло кругами, но не просветлело. Совсем настройки сбились. Ошейник из фильтров почему-то казался особенно тяжелым сегодня. Глядя в мутную тень зеркала, собирая остатки влаги с рук салфеткой, Второй сказал:

— Юга.

— Мх?

— Ты простишь меня?

— Выпь ты... бесишь, раздражаешь и спать не даешь, но извиняться тебе все еще не за что. Я скажу, когда можно будет.

— Договорились, — слабо улыбнулся Выпь.

Юга подвинулся, уступая место на койке.

— Волоха сказал, рыжий Гаер — Хозяин Башни. Арматор. Ты знал?

— Ну.

— Как вышло, что ты оказался в его власти?

Юга глубоко вздохнул. Выпь неволить его не хотел, но Третий сам заговорил:

— Он сказал, что может взять лишь одного из нас. Меня или тебя. Что двух не позволит сгрести Лут. Я не знаю, правда или опять нет, но я решил... Ай, Выпь, я много гибче тебя. Меня можно скрутить, нагнуть, но сломать — ха, не просто. А ты другое дело. Я решил...

— Предложил себя, — хрипло подсказал Выпь.

Юга помолчал. Повернулся лицом, коснулся пальцами фильтров на горле Второго.

— Можно и так сказать.

— Не делай так больше, — попросил Выпь, прикрыл глаза, когда пальцы Юга скользнули по шее. — Я вполне способен сам принимать решения. Я могу защитить себя. И тебя тоже. Нас обоих. Хватит...

— Хватит разговоров, пастух.

***

Еремия любила плавание в Луте. Вольное скольжение в черничном пространстве, полном далекого серебра звезд ближних и дальних, бледного золота веллеров, бликующих под надежной одеждой куполов городов, морей и лесов. Хомы казались ей медузами, красивыми и чуть опасными. Т-корабеллы — глупыми рыбешками. Себе же она ощущала полновластным обитателем беспредельного пространства Лута.

Она не терпела долгую спячку в базовом облике, сносила ее лишь по необходимости.

Зато обожала открытые водоемы и просто ванну с пышной шапкой пены. Хотя бы такой вот, пошлой, гостинично-клубничной.

Дверь без стука распахнулась, в тесную комнату, набитую влажными клубами пара, заглянул человек. Корабелла с любопытством вытянула шею.

— А Волохи нет, — сообщила радостно.

— Вижу, сваливаю, — Дятел, насмешливо козырнув, развернулся на выход.

— Стой. Знаешь, о чем хочу попросить? — Еремия сощурила синие глаза.

Цыган нерадостно хмыкнул.

— Приказать?

От Волохи он уже стерпел очередную головомойку, и не собирался слушать дубляж в исполнении Еремии.

— Знаю. То-то и то-то, капитан говорит прыгать, я прыгаю, иначе за борт, и прочее, и прочее, и тому подобное.

— Да нет, дурашка, — фыркнула корабелла. Нашарила под водой мочалку. — Потри мне спинку, пожалуйста.

Дятел, ругнувшись себе под нос, подошел к ванной, здоровенному корыту на чугунных лапах. Но даже в нем немаленькой Еремии приходилось полусидеть, согнув ноги. Коленки над водой торчали, зябли.

— Что, с новенькими уже трепалась?

— Нет, еще нет, — корабелла довольно жмурилась, Дятел знал толк в натирании спинок, — но они мне нра-а-авятся. Особенно черненький. Я его поцелую даже.

Старпом хмыкнул, сбивая пену. Белоснежная кожа корабеллы была покрыта сложной, плотной вязью рисунка — такую одежду она накидывала на себя при людях. Листики-веточки таяли, вместо них проступала хитроумная сеть цветом в черный изумруд.

— Смотри, капитан заругает.

— Так я же корабелла, что мне сделается? — Еремия обернулась, хитро блеснула глазами.

Легко, двумя пальцами, дернула старпома за отросшую челку.

— Дурак дураком, еще и ревнивый.

— Ах ты, болячка эдакая, — цыган, возмущенно вскинувшись, ухватил большую девочку за плечи и надавил, отчего та мигом скользнула под воду, взбрыкнув ногами.

Вынырнула, отплевалась. Щедро окатила водой старпома.

Тот в долгу не остался и уже скоро они боролись, заливая все вокруг мыльной пеной. Еремия хохотала в голос, как самая обычная девчонка-переросток.

— Ох, ну ты и паршивка...

Дятел устало сел на край ванны, мокрый до самого исподнего.

Корабелла показала ему язык.

— Вся в папочку.

— Что-то я не замечал за Волохой подобного.

— Ну, ты вообще многого не замечаешь, — корабелла легла локтями на скрипнувший бортик, — Дятел, а почитаешь мне стихи?

— А за этим к Мусину. Или к Буланко.

— Он частушки только исполняет, с приседом... А Мусин, как стихов начитается, так потом весь вечер их декламирует и рыдает. Оно мне приятно, думаешь? — Еремия потерлась щекой о мозолистую ладонь человека.

Корабелле было ведомо все, что творилось под арфой. Единственное — в мысли проникать не умела.

— Как думаешь, куда мы дальше?

— На базу вернемся, полагаю. Больно важный груз, как бы кто не прознал.

— Ты про мальчиков?

— Нет, я про оларов, — фыркнул Дятел, поднимаясь, — ладно, пошел я портки сушить и Лешака нашего искать. Сам же зайти просил, что за муд... человек такой.

— Ветреный! Сер-р-рдце кра-са-ви-цы! — крикнула Еремия в широкую спину.

— Я не люблю иронии твоей! — отмахнулся Дятел и захлопнул дверь.

Корабелла, рассмеявшись, плюхнулась обратно. Остатняя вода широкой волной плеснула за край.

Вот хозяин ругаться будет... Хотя, полы здесь вроде губчатые, плещи сколь хочешь, все впитают-высушат, тем и подкормятся.

Когда вода окончательно выдохлась, Еремия с легким сожалением вылезла, тщательно растерлась суровым полотенцем. Подумав и повертевшись перед мутнообразным зеркалом, пустила по коже изящную кружевную сеть — на сегодня сойдет, да и перед кем гарцевать. Вот Волоха вернется, в тафл сыграть можно будет. Села прямо на пол, уже сухой и теплый. Губка, как она и думала.

Скрестила ноги, вытянула спину, прикрыла глаза. Воззвала.

О, если бы кто-то из тех, кого увел за собой Глашатай, оказался жив... Корабеллы — стайницы по натуре, по природе своей сбивались в прайды, под водительством вожачки, но единственный прайд, который знала Еремия, обитал в Башне.

По понятным причинам Еремия большой семье Башни не принадлежала. Ее фамилией стали Ивановы, ее сердцем — сердце капитана, Волохи. Но все же, иногда она глухо тосковала, никому про то не сказывая.

Кажется, ничего бы не пожалела, если бы представился шанс выручить себе подругу.

***

Завтрак проходил в ожидаемом молчании. Медяна вообще не спустилась, на глаза Дятлу лишний раз лезть не хотела. Тот ясно дал понять, что она до сих пор жива благодаря лишь заступничеству Второго. Выпь же вообще ничего не объяснял, с момента попадания в плен сам не свой был.