Ничего божественного. Значит ли это, что Бесы умерщвляются так же просто, как и простой народ?

Кровь с когтистого пальца капает в огонь и тот темнеет, от лазурного он очень скоро становится насыщенного пурпурного цвета.

– Гордыня, корона из всполохов небесных,

Украденное сердце из камня в руках.

Мертвые, одни, среди стен тесных.

Трое, захороненные не в гробах.

– Кто-нибудь объяснит мне почему все Боги говорят стихами?! – возмущается Катунь, подскочив с постели.

Сияра улыбается и я замечаю заостренные клыки. Стивер, совсем посеревший на фоне темных стен, отшатывается в дальний угол, поближе к двери.

– Ведаю лишь то, что Бесы мне поют из-под воды.

Трое, захороненные не в гробах – это Бесы. Сияра представилась пятым Бесом, падшим Богом. По всей видимости, она общается с остальными и те дают ей ответы на вопросы. «Мертвые, одни, среди стен тесных.» - вероятно, тоже относится к Бесам.

– Чужой здесь не место. Бесы отзовутся на её мольбы, если та будет звать от чистого сердца. Они подскажут.

Вздрагиваю. Инесса продолжает смотреть на меня, не моргая. Потом улыбается. Натянуто. На лице проглядывается отчаяние.

«Она не сумасшедшая. Она просто хочет умереть.» – эхом всплывают в памяти слова Катуня. И глядя на воровку я понимаю, что он ещё никогда не был так близко к истине.

Инесса поднимается, отряхивает камзол и закатывает мятые рукава, потемневшие от собачьей слюны.

– Ну и где мне их звать? Покричать в котел?

***

До Черного озера мы шли в тишине. Стивер назойливо вился вокруг меня, то и дело мешаясь под ногами. Ландау уговаривал отказаться. Просто уйти. Но я шел за Ведьмой, а Смертники за мной следом. Я не готов всё бросить. Только не сейчас.

Инесса бодро шагает впереди, припрыгивает, играет с гончими. Ведьма отстаёт от воровки и, глядя на черное пятно водной глади впереди, тихо обращается ко мне:

– Твой путь тернист, ты знаешь сам, что многим жертвовать пришлось ради амбиций, готов ли ты оставить больше позади?

Куда уж больше? У меня ничего не осталось.

Сияра, словно прочитав мои мысли, горько усмехается. Деревья постепенно расступаются, и мы выходим к берегу. Серому, безжизненному. Ни травы, ни деревьев на добрый десяток косых саженей вокруг.

– Давно не видела столь отважных глупцов.

В промозглом воздухе слова ведьмы зависают облаками пара. Инесса встаёт у самого берега. Собаки не подходят к воде. Поджав хвосты, гончие жмутся к Сияре и тихо поскуливают. Ветер треплет волосы Инессы, когда она склоняется над блестящей черной гладью воды, кажущейся стеклом.

– Долгие проводы – лишние слёзы.

Инесса снимает кафтан и швыряет его Катуню. Он набрасывает его на плечо. Следом идут ботинки. Их ловит Стивер, точнее, собирает с берега. Следом в пожухлую траву летит книга в кожаном переплете, куда Инесса записывает все свои наблюдения.

– Зови от всего сердца и Бесы откликнутся. – наставляет ведьма, скрестив руки на груди. Когти блестят, растекаясь чернилами под кожей длинных тонких пальцев.

– Не лги, не таи и они отпустят тебя.

Слежу за тем с каким спокойствием Инесса завязывает волосы подаренным мной шарфом. Каждое действие – аккуратное, неторопливое. Ведьма говорит тихо:

– Вы зовёте себя Смертниками, но готовы ли умереть? Вот так – безвозвратно.

Тело покрывается мурашками. Прячу руки в карманы.

Она просто поговорит с Бесами, и я буду уверен.

Инесса шагает к воде, закатывает рукава. Гончие вьются у меня под ногами, почти ползая по сырой земле.

«Она просто хочет умереть.»

– Готов. – на одном дыхании шепчу я, когда Инесса наконец обращает свой взор от озера ко мне. Она улыбается, мягко, но в то же время с явной издевкой. Подворачивает широкие штаны. Бледные стопы увязают в угольно черной земле.

– И что ты вспомнишь первым, если спросят обо мне?

Звонкий голос распугивает воронов позади. Они пролетают над нами, тихо каркая. Словно шепчутся.

О чём вообще могут шептаться вороны?

– Что ты не умела плавать. – говорю я, не подумав. Инесса хмурится и без промедлений шагает в воду. Она исчезает в один миг, поглощенная Черным озером, словно чудовищем. Катунь, подошедший совсем тихо и незаметно, хлопает меня по плечу, а я не могу отвести взгляд от ряби на воде.

Я вспомню, что требовал слишком много от той, которая отдала себя без остатка ради воплощения моих идей в жизнь. Не забуду колкости, широкую улыбку и тягу помочь тому, кто готов отгрызть протянутую ладонь. Впервые повстречал подобного человека и никогда не прощу себе, если моя догадка была ошибкой и Инесса не вернется, похороненная под толщей вод. Одна. Так, как она и боялась.

Глава 11. Шепот Бесов под водой. Катунь.

Амур поспешно садится на землю, словно та грозится уйти у него из-под ног. Гончие утыкаются своими несуразными длинными мордами в его камзол, поджав уши.

Точно с царской псарни.

Ведьма не сводит глаз с Черного озера. Невозмутимая, как изваяние, она что-то беззвучно шепчет. Только выкрашенные алым губы едва заметно подрагивают.

Вот такие они, эти Боги?

Тихие, нелюдимые, жуткие и похожие на грустных птиц?

Сияра не выглядит устрашающе, пусть с когтями, жуткими глазами и ненормальной тягой к стихосложению. На постоялых дворах видел компаньонок в сотню раз непригляднее, да ещё и с наценкой! Куда вообще глядит наш доблестный царь и князья, когда в борделях творится такой беспредел?

– Вы правда его наплакали? Ну, озеро. – с глупым придыханием шепчет Стивер, без стеснения рассматривая Беса.

Толкаю Амура ногой в плечо, дабы обратить внимание на дурачка Ландау, но Разумовский никак не реагирует. Вертит компас Селенги в руках. Гравировка то появляется то исчезает с глаз долой. Сосредоточенности Амура можно только позавидовать.

Будто если смотреть на котелок он скорее закипит. Да и причём тут компас, если мы ждём пока Инесса не всплывёт?

– По-моему, Богу неприлично задавать подобные вопросы. – никогда не думал, что буду самым тактичным в наших кругах из отбросов, головорезов и бывших аристократов.

Я ведь даже не бывший аристократ!

Стивер дуется, но тут же выдаёт новую гениальную мысль:

– Почему вы помогаете нам?

Ну зачем? Вдруг она сейчас передумает?

Ведьма едва заметно улыбается. Когда она оборачивается к нам – её глаза становятся обычными, карими, цвета крепкого заваренного чая. И лицо в миг превращается в обычное, совсем человеческое. Сияра родом с восточных земель. Когда-то была, во всяком случае, точно.

– Я ещё помню, что значит «быть человеком» и в том моя вина.

Пинаю Разумовского, чтобы он увидел изменение ведьмы, но друг не двигается. Гончие подвывают, то и дело прыгая перед Амуром в попытках привлечь внимание. Друг же задумчиво разглядывает неподвижную воду. Сам он стал похожим на камень, будто бы даже не дышит.

Водобоязнь передалась ему от Инессы?

– Поэтому вы назвали себя «падшим Богом»? – не унимается Ландау. Вновь толкаю Амура. Тот не реагирует. Глядит то на озерную гладь, замершую и мертвую, то на компас.

Что с ним такое?

Отступаю на шаг назад. Думал, он повалится наземь, потеряв опору, но Амур лишь покачивается и вновь замирает.

Замерз? Устал?

Ведьма едва заметно пожимает плечами, обтянутыми красными бархатом, подбирая длинные рукава. Разумовского она игнорирует, как и он нас. Глаза ведьмы темнеют. Сияра отворачивается.

– Причин на то есть сотня. Забытая ведьма лишь потому, что отвернулась, прокляв благословение. Кому-то дар, кому-то крест. И свой нести давно не в силах я. Быть может от того и пала.

Вода всё ещё неподвижна. Гляжу на Амура. Он, ссутулившись, протирает пальцами гравировку на обратной стороне компаса.

«Никогда не сбивайся с пути и компас выведет тебя к свету. Он приведёт тебя ко мне.»