1

На самом деле меня зовут Инной, но Анюта при первой встрече назвала меня Бэмби, из-за сходства с мультяшным олененком. "Такие большие карие глаза" – говорила она. Но потом я стала постепенно забывать настоящее имя, и даже в дневниках я описывала свои приключения от лица Бэмби.

Но Олег зовет меня Наташей. Я живу у него с поздней осени, и не разу я не слышала, чтобы он звал меня Натой, или игриво Наташкой, или Натусиком. Наташа. В том, как он произносит это имя, я слышу уважение и боготворение. Мой маникюр – его новое божество, а мои ноги – колонны величественного храма Артемиды. Анюте он не нравился. Так как она спала с ним тоже, она чувствовала его бесхребетность, а так-же золотое колечко на безымянном пальце. Я понимала, что от женатых мужчин не стоило ждать чего-то хорошего, но Олег снимает мне квартиру, и приезжает несколько раз в неделю, чтобы признаться в любви и дать денег. И я знаю, что его жена знает о моем существовании. Испытываю ли я вину? Ну разумеется. Но и поделать ничего с этим не могу. Если я брошу Олега, я попросту окажусь на улице.

Если быть до конца откровенной, то я – проститутка. Самая обыкновенная проститутка. В теплое время года я живу и работаю в придорожном комплексе, а зимой кочую по теплым койкам клиентов. Денег зарабатываю достаточно. Предвосхищу ваш вопрос ответом: да, я пробовала жить нормальной жизнью, но я не смогла найти работу, за которую платили бы 15 тысяч рублей в ночь. Нет, я не чувствую себя грязной и падшей. Я много раз обсуждала этот вопрос с Анютой, и мы пришли к выводу, что тонкокожая девочка или мальчик долго на нашем поприще не выдержит. А мы уже закоренелые плечевые, нам уже грешно жаловаться.

Что я буду делать, когда стану старой? Стану сутинеркой, или примерной женой для своего будущего мужчины.

Еще будут вопросы?

Выгляжу я как помесь модели Твигги и героиновой наркоманки. Волосы выбеленные. Я худая. Одеваюсь по разному. Анюта выглядит как рыжий ангелочек, с детскими чертами лица. Она носит цыганскую юбку, расшитую бисером и бусинами из полудрагоценных камней. С нами еще тусуется Нэнси, и вместе мы составляем трио самых молодых проституток в придорожном комплексе "Рысья гора". В теплое время года мы снимаем номер на троих, как и другие проститутки. Кто-то живет в кабинах у дальнобойщиков. Сейчас я подробней все расскажу.

В двадцати минутах от Рысьегорска у подножия скалы, среди сосняка расположился придорожный комплекс "Рысья гора", в котором есть гостиница, заправка, кафе "У Сулико", стоянка для фур, а так-же небольшой магазинчик-музей с сувенирами, и до кучи еще летний мотель в два этажа. Это место, разумеется, пользуется спросом, и с весны до осени здесь постоянно останавливаются люди и отдыхают. Тут живем и мы – проститутки, под покровительством нашего сутинера Давыдихи. В рабочих отношениях мы свободны. Просто платим за проживание, и башляем часть заработка за защиту, и прочие бонусы. Я бы это назвала социальным пакетом. Но обо всем по порядку.

2

Я лежу на спине. Он гладит кончиками пальцев мой живот. Слишком сосредоточено, будто ведет свой черный крузак. Я пялюсь в потолок, но чувствую, что он смотрит на меня, и фантазирует о том, чтобы обналичить все деньги, сесть в машину, и укатить со мной на юг, подальше от жены и детей, подальше от бизнеса, с которым постоянно какие-то проблемы. Я знаю о чем он думает, потому что свои мысли он не раз озвучивал, когда мы напивались. Или после секса, как например сейчас. Его пальцы доедут до ложбинки моих грудей, и он скажет:

– Я так от всего устал.

Я вздыхаю. Указательный палец снова соскальзывает на живот, и огибая пупок, приближается к лобку. Потом снова поднимается, и меня передергивает, будто от щекотки.

– Я не чувствую себя свободным, – говорит Олег. Я поворачиваю голову, и вижу его небритое лицо. Мне интересно, всегда ли он кажется таким печальным, или тридцатилетие всех клеймит выражением грусти на лице?

– Что ты называешь свободой? – спрашиваю я. Когда его пальцы покидают мое тело, я переворачиваюсь на бок и смотрю на него.

– Жить как ты. Кататься из города в город, и не думать о проблемах на шиномонтажке. Не думать, что дети опять болеют, или что у них проблемы в садике.

– Но это же твои дети, – возражаю я.

– Наташа, я не люблю их.

В комнате нависает тишина, в которой каждый из нас смакует чувство собственной ущербности. Я чувствую себя той самой стервой, которая по собственной прихоти уводит мужиков, и губит семьи. Интересно, признается ли он себе в том, что сейчас сказал? Осознает ли Олег то, что он сознался в самом страшном грехе, который может совершить родитель?

Я хочу, чтобы он покинул это помещение. Мне хочется в одиночестве принять ванну, и завернувшись в одеяло смотреть телевизор до самого утра. Зимой это мое самое любимое занятие: просиживать у телека, пока не поплавятся мозги. Очарованная страстями на экране, я забываю про свои проблемы.

***

Днем я звоню Анюте. Спрашиваю, не появился ли какой-нибудь мужик, который мог бы приютить меня, хотя бы на пару недель.

– Есть один хач, но он воняет, – говорит Анюта, и на заднем фоне я слышу музыку из какого-то торгового центра.

– Нет, не покатит, – говорю я.

Анюта говорит:

– А че у тебя с твоим? Бьет? Ты только скажи, и я приеду, чтоб ему мошонку оторвать.

– Да не, просто он постоянно ноет, что его все задолбало. Я хочу отдохнуть от него.

– Я же тебе говорила, чтоб ты не мутила баунти с клиентом. Очень редко это заканчивается хорошо. Особенно этот Олег… Он же нюня. Хватило ума два раза кончить в пизду своей постоянной шлюхи, а теперь ноется.

– Да, детей он не любит, – говорю я.

– Бери с него деньги за психологические услуги. Ты тоже не железная.

– Анют, маякнешь, если нарисуется мужик с хатой?

– Конечно, курочка моя.

Мы могли бы встретиться с Анютой и обговорить все в живую, если бы не расстояние. Она еще в начале года укатила со своим "масиком" в Сочи, и Анюте там хорошо. Она притворяется дочерью своего мужика, и с благодарностью принимает все его подношения. И еще Анюта по секретику говорила, что у него не стоит, и судя по всему никогда не встанет.

– Куни каждый день, – восторженно кричала в трубку моя подруга, – А еще он называет меня своей девочкой. Еще немного, и я сменю отчество.

Иногда Анюта звонила прямо во время секса. Она спрашивала "че делаешь? " а потом сообщала, что сейчас сидит на лице своего масика, и что, между прочим, ей сейчас хорошо. Обычно я ругала ее, и клала трубку. Потом смеялась. Благо, не одну меня она донимала своим чрезмерным экстравертизмом.

***

Нэнси говорил про Анюту:

– Эта сучка рада всяк сюда входящему пизду наизнанку вывернуть. И это я молчу про ее невероятный внутренний мир. И Бэмби, я тебя заклинаю именем Христа – отходи подальше, когда эта тифозница чихает. Иначе она выстрелит в тебя своим пролапсом матки.

– Больной ублюдок, – ругалась Анюта, – Мне матку еще в 14 лет удалили, когда я залетела. Мне нечего больше выворачивать наизнанку.

– Буть я твоей маткой, я бы сам от тебя отрезался, и пошел искать ту, которая бы использовала ее строго по применению, а не как пепельницу.

И это был жаркий июль прошлого года. Мы торгуем в родном придорожном комплексе, курим, и от скуки припираемся друг с другом. Я жду весну, чтобы снова жить на вольных хлебах.

А Нэнси транс. То есть, когда я встретила его впервый раз, я и подумать не могла о члене, который скрывается за тонкой тряпочкой его стринг. Он азиат. Подведенные обсидиановые глаза, тонкие красные губы, а в манерах женственность на уровне Джей Харлоу. Порой на фоне его я чувствовала себя недостаточно женственной. Мои высветленные волосы и наравне не стояли с его желтыми шелковыми прядями. И на солнце казалось, что Нэнси состоял из золота.