Отсюда следует, что жизнь в СССР — это ад. Как сказано в той же «Песне мужиков»: «И это жисть? Земной наш рай? / Нет! Хоть ложись и помирай!» (АР-11126). А Никита Хрущев признавался в своих воспоминаниях: «Что же это за социализм, в котором надо держать человека на цепи? Какой же это справедливый строй, какой же это рай? В рай все сами хотят попасть. Это не рай, раз из него люди хотят убежать, да дверь заперта»[499].
Об этом же лагерном рае говорится в «Райских яблоках»: «Я подох на задах, не стрелялся, не дрался на саблях» (АР-3-158), — и еще в одной песне 1977 года, где речь ведется от лица погибших в сибирских лагерях: «Мы здесь подохли — вон он, тот распадок» («В младенчестве нас матери пугали…»). Здесь дело также происходит зимой, и герои говорят о своей посмертной судьбе. Между тем все эти мотивы уже были предвосхищены в песне «Отпустите мне грехи / мои тяжкие…» (1971): «Вот поэтому и сдох, весь изжаленный <…> Горло смерзло, горло сперло: / Мы — покойники. <…> Мародерами меня раскопаете. / Знаю я ту вьюгу зимы / Очень шибко лютую! / Жалко, что промерзнете вы, — / В саван вас укутаю». А мотив вторичной смерти, который разрабатывается в «Райских яблоках» («Я вторично умру — если надо, мы вновь умираем») впервые встретился в песне «Не заманишь меня на эстрадный концерт…» (1970): «А не то я вторичною смертью помру, / Будто дважды погибший на фронте». В обоих случаях лирический герой говорит о своей смерти и посмертной судьбе: «Буду я помирать — вы снесите меня <.. > Через западный сектор, потом на коня…» = «И ударит душа на ворованных клячах в галоп»; «Все равно я сегодня возьму и умру» = «Я когда-то умру — мы когда-то всегда умираем»; «Пронесите меня, чтоб никто ни гу-гу» = «Молчать негоже, брата хороня!» /5; 508/; «Закопайте меня вы в центральном кругу» = «Закопайте путем да поплачьте, да певчие чтоб» (АР-17-204); «Лучше гимны болельщику пойте» /3; 299/ = «Пусть надорвется колокол, звеня!» /5; 508/.
Но самой ранней песней, с которой прослеживаются связи у «Райских яблок», является «То ли — в избу и запеть…» (1968): «То ли взять да помереть…» = «Я когда-то умру — мы когда-то всегда умираем»; «То ли счастье украсть…» = «Ну, а я уж для них украду бледно-розовых яблок»; «То ли просто упасть / В грязь…» = «В грязь ударю лицом…»; «Лучше — в сани рысаков / И уехать к “Яру”» = «И ударит душа на ворованных клячах в галоп».
Стоит обратить внимание также на совпадение стихотворного размера в «Райских яблоках» и песне «Я из дела ушел» (1973), где лирический герой выступает в образе пророка, которого «нет в своем отечестве», а в «Райских яблоках» он называл себя «божьим сыном», который «не к Мадонне прижат, а к стене». Поэтому совпадают и настроение, и некоторые речевые обороты: «Я не продал друзей — без меня даже выиграл кто-то» = «Мне — чтоб были друзья…»; «Жаль скакать по овсу, но пора закусить удила» (АР-17-200) = «Скачу — хрустят колосья под конем»; «Конь падет подо мной — я уже закусил удила» = «Кони просят овсу, но и я закусил удила» (впервые подобную конструкцию автор применил к себе в стихотворении «Что сегодня мне суды и заседанья!», 1966: «Мчусь галопом, закусивши удила»);.
В обоих случаях происходит слияние лирического героя со своими конями, символизирующими судьбу. А поскольку первый набросок к «Райским яблокам» — «Я, когда упаду, завалясь после выстрела на бок…» — датируется 1975 годом, время написания обоих произведений сближается еще больше.
***
Теперь сопоставим с одним из набросков к «Райским яблокам» (1975) песню «Про черта» (1966[500]), в которой лирический герой говорит: «Насмеялся я над ним до коликов / И спросил: “Как там у вас в аду / Отношенье к нашим алкоголикам — / Говорят, их жарят на спирту!'"». А в «Райских яблоках» он уже намерен сопротивляться пыткам: «Там не примут меня. / Я не дам себя жечь или мучить'. / Я читал про чертей — / Я зарежу любого на спор» (АР-3-157), — что сразу вызывает в памяти песню «Ошибка вышла» (1976) и стихотворение «Палач» (1977): «Ведь скоро пятки станут жечь, / Чтоб я захохотал», «Когда он станет жечь меня и гнуть в дугу, / Я крикну весело: “Остановись мгновенье!”». Кроме того, «черти» упоминаются в черновиках «Побега на рывок»: «Зря пугают тем светом — / Там лишь черти с кнутом: / В лоб удар — я на этом, / В печень бьют — я на том» (АР-4-14). А «в лоб» героя застрелят и в «Райских яблоках»: «И за это меня застрелили без промаха в лоб»; «в печень» же его били в «Затяжном прыжке» и в песне «Ошибка вышла»: «И кровь вгоняли в печень мне, / Упруги и жестоки, / Невидимые встречные / Воздушные потоки», «Нажали в пах, потом — под дых, / На печень — бедолагу, — / Когда давили под ребро — / Как екало мое нутро! / И кровью харкало перо / В невинную бумагу».
Кроме того, если в песне «Про черта» говорится об аде и чертях (что логично), то в наброске к «Райским яблокам» — о рае и чертях. Этот прием «смешения» восходит к песне «Переворот в мозгах из края в край…»: «Известный черт с фамилией Чер-ток — / Агент из Рая <.. > Давно уже в Раю не рай, а ад…», — и к «Песне про плотника Иосифа» (1967): «Потому что, мне сдается, этот ангел — сатана!». А из основной редакции «Райских яблок» мы знаем, что рай оказывается лагерной зоной[501] [502] [503], которой также управляет советская власть. Поэтому закономерно, что и здесь для описания власти используется образ чертей (но все же такой сюжетный ход показался Высоцкому чрезмерным, и он отказался от него). Таким образом, и потусторонняя жизнь, и земная (в Советском Союзе) являются адом. Причем обе они саркастически именуются раем, так как именно его обещали построить коммунисты: «И это жисть? Земной наш рай? / Нет! Хоть ложись — и помирай» (АР-11-126), «Рай для нищих и шутов, / Мне ж — как птице в клетке» /2; 80/ (черновик: «Чистый рай для дураков, / Тень на пятилетки» /2; 379/), «В Аду решили черти строить рай / Как общество грядущих поколений» (АР-9-16), «Вот следы песьих лап. Да не рай это вовсе, а зона! / Всё вернулось на круг, и Распятый над кругом висел» /5; 176/.
Еще один важный мотив из процитированного наброска к «Райским яблокам»: «Там не примут меня — / Я не дам себя жечь или мучить!» (АР-3-157). Такая же ситуация возникала в «Песне Билла Сигера»: «В аду бардак и лабуда, / И он опять — в наш грешный рай. <.. > Владыка тьмы / Его отверг, / Но примем мы — / Он человек». «Отверг» — то есть «не принял» и прогнал обратно, на землю. Данный мотив фигурирует также в стихотворении «Я прожил целый день в миру / Потустороннем…» (1975): «А там порядок — первый класс, / Глядеть приятно. / И наказание сейчас — / Прогнать обратно» («прогнали» же его потому, что «там вход живучим воспрещен, / Как посторонним», а поскольку лирический герой Высоцкого — «живучий парень», — то и «прожил» он там всего один день); в «Побеге на рывок» и в «Райских яблоках»: «Зря пугают тем светом: / Тут — с дубьем, там — с кнутом. / Врежут там — я на этом, / Врежут здесь — я на том», «Как я выстрелу рад — ускакал я на землю обратно!»^78.
Итак, лирический герой неудобен для власти всегда и везде: «Но я уже не верю ни во что — меня не примут» («Москва — Одесса») = «Там не примут меня — я не дам себя жечь или мучить» («Райские яблоки»; АР-3-157). К тому же оба эти «света» закрыты: «Я скоро буду бредить наяву27<9 / Объявлена посадка Волгограду, / А сердце нашей Родины — Москву — /Закрыли вдруг, как будто так и надо» /2; 381/ = «Да куда я попал — или это закрытая зона?» (АР-3-166). Об этом же идет речь в «Дне без единой смерти»: «Вход в рай забили впопыхах, / Ворота ада на засове», — и в «Аэрофлоте»: «Всёзакрыто — туман, пелена…»/5; 560/.
