1) «Но дайте протокол!» /5; 80/ = «Дать-подать мне сейчас парашют!» (АР-7120); «.. Но я как заору. / “Чего строчишь? А ну, покажь / Секретную муру!» /5; 78/ = «Друг орет: “Предъяви парашют!”» (АР-7-124).
2) «.. Но я как заору: / “Чего строчишь? А ну покажь / Секретную муру!” <.. > Я требовал и угрожал, / Молил и унижался» /5; 78, 80/ = «Он гнул винты у ИЛа-18 / И требовал немедля парашют» /5; 236/, «Объявили какой-то маршрут, / Но не наш. Друг орет: “Проучу! / Не предъявите мне парашют — / Я вам винт в рог бараний скручу!”» (АР-7-120) («заору» = «орет»; «требовал и угрожал» = «требовал… Я вам винт в рог бараний скручу!»). Причем если друг героя «гнул винты у ИЛа-18», то в ранней песне сам герой говорил: «Я гну своё — на нем держусь»[2781] [2782].
В черновиках песни «Ошибка вышла» предстает «с похмелья» лирический герой, а в «Аэрофлоте» — его друг: «Стоял я голый, как сокол, / [Слегка дрожа с утра] Похмельный со вчера»201 = «Друг с похмелья дрожит, баламут» (АР-7-143). При этом в черновиках первой песни баламутом называет себя сам герой: «И раньше был я баламут, / Мне ёрничать не внове!» /5; 391/, - так же как и в песне «Две судьбы»: «Не везло мне, обормоту, / И тащило баламута / по течению» /5; 467/.
Если в «Аэрофлоте» друг героя дрожит, то и сам герой в песне «Ошибка вышла» «дрожал всем существом своим». Кроме того, здесь он характеризует свои действия следующим образом: «Я, обнаглев, на стол кошу» /5; 374/, - а в «Аэрофлоте» так же ведет себя его друг: «Друг мой смел, хоть и глазом косит» (АР-7-125).
Во второй серии медицинской трилогии — песне «Диагноз» — лирический герой говорит врачу: «Доктор, мы здесь — с глазу на глаз», — а в черновиках «Аэрофлота» он также оказывается один на один со своим начальником: «Хотя бы сплюнул: все же люди — братья, /Мы ж с глазу на глаз…» (АР-7-118).
Если в «Диагнозе» в кабинете врача висят портреты светил науки (то бишь — «отцов-основателей» марксизма-ленинизма), то в «Аэрофлоте» начальник героя сидит под портретом Ленина: «Но кресло у него — под Ильичом» (АР-7-118). В другом варианте — под портретом Брежнева: «Стоит под Леонидом Ильичом» (АР-7-126).
Наконец, в трилогии власть представлена в образе нечисти: «Все рыжую чертовку ждут / С волосяным кнутом. <.. > Шабаш калился и лысел…», — а в «Аэрофлоте» герой называет своего начальника чертом: «Уверен черт, что я для предприятья / Ну хоть куда, хоть как и хоть на чем» (АР-7-118).
***
Теперь сопоставим с «Аэрофлотом» песню «Мишка Шифман» (1972).
Про Мишку сказано, что он «гут же впал в экстаз / После литра выпитой», а герой-рассказчик «Аэрофлота» говорит о себе: «Я хоть литру могу, не моргнув» (АР-7-119), — так же как и другой авторский двойник: «Может быть, выпив пол-литру, / Некий художник от бед / Встретил чужую палитру / И посторонний мольберт» («Про любовь в эпоху Возрождения», 1969)[2783] [2784].
В обоих случаях герой был заворожен рассказом своего друга: «И такое рассказал, / До того красиво! — / Я чуть было не попал / В лапы Тель-Авива» = «Мы от его рассказа обалдели…». И ведет себя герой тоже одинаково: «Я сперва-то был не пьян, / Возразил два раза я» /3; 247/ = «Я возражаю другу-демагогу» /5; 560/.
Однако то же самое применимо и к его другу, поскольку ситуация в обеих песнях симметричная: «Мишка даже впал в экстаз — / Правда, литра выпита, — / И кричит: “Они же нас / Гнали из Египета! / Оскорбления простить / Не могу такого!» (АР-2-36) = «Друг орет: “Проучу!”» (АР-7-120), «Друг мой честью клянется спьяна, / Что он всех, если надо, сместит» (АР-7-118) («литра выпита» = «спьяна»; «кричит» = «орет»; «Проучу!» = «всех, если надо, сместит»).
В обоих случаях друг героя начинает вести себя так, уже порядочно выпив (вспомним еще на эту тему «Путешествие в прошлое», где лирический герой, напившись, начал всех терроризировать: «А наутро я встал — / Мне давай сообщать, / Что хозяйку ругал, / Всех хотел застращать, / Будто голым скакал, / Будто песни орал…»): «Мишка тут же впал в экстаз / После литра выпитой» = «Друг мой не просыхает с Минвод — / Так и садит одну за второй» (АР-7-143).
И оба начинают гнуть: «Мишка Шифман круто гнет / Мягкими манерами»2°3 /3; 457/ = «Он гнул винты у ИЛа-18» /5; 236/, - что, как мы помним, происходило и в стихотворении «Мы живем в большом селе Большие Вилы…», где сам лирический герой (Николай) рассказывал: «Я еще чуть-чуть тренировался — / Гнул дула на танке».
Кстати, скандальное поведение друга героя в «Аэрофлоте»: «Он гнул винты у ИЛа-18 / И требовал немедля парашют», — напоминает поведение самого Высоцкого в посвящении к 60-летию Валентина Плучека (1969): «Я долго за билетами скандалил, / Аэропорт поставил “на попа”» (совпадает даже стихотворный размер).
Кроме того, реплика Мишки Шифмана: «Станем, Коля, через год / Мы милли-ионерами!» /3; 457/, - год спустя получит развитие в черновиках «Баллады о Кокильоне»: «Хотел он заработать миллион — / Любитель-химик Кокильон» (АР-17-8).
Вот еще несколько примеров взаимозаменяемости героя и его друга. Если про Мишку герой говорит: «У него предвиденье», — то и сам он выступит в роли провидца: «Я где-то точно наследил — / Последствия предвижу» /5; 205/, «Я вам расскажу про то, что будет, / Вам такие приоткрою дали!.. <…> Это будет так и не иначе, / Не скажу, когда, но знаю — будет. / Если плачут северные люди, / Значит, скоро южные заплачут /5; 125/. Мишка «что мы видим, — говорит, — / Кроме телевиденья? / Смотришь конкурс в Сопоте / И глотаешь пыль…», — и сам герой в «Жертве телевиденья», написанной в том же году, упоминает зарубежный конкурс, показанный по телевизору: «Там кто-то выехал на конкурс в Варне».
Кроме того, Мишка Шифман наделяется еще одной важной чертой, характерной для друзей лирического героя: «Ты же меня спас в порту!», — обращается к Мишке герой-рассказчик. А годом ранее лирический герой так охарактеризовал своего друга: «Он спас меня от пули / И много от чего» («Нет друга, но смогу ли…»). Но Мишка не просто спас героя, а «спас в порту», что вызывает в памяти некоторые морские произведения, где таким же спасителем оказывается капитан: «Мой капитан, мой друг и мой спаситель…» («Ну вот и всё — закончен сон глубокий!», 1969), «Никто меня не бросится спасать <.. > Пусть в море меня вынесет, а там <.. > За мною спустит шлюпку капитан» («Человек за бортом», 1969). Да и сам лирический герой нередко выступает в роли спасителя: «Уйди в облака! Я прикрою!» /2; 89/, «Потерпи! — я спешу, и усталости ноги не чуют» /4; 221/, «Крик этот о помощи эхо подхватит, подхватит проворно, / Усилит и бережно в руки своих донесет» /4; 223/.
В «Мишке Шифмане» и «Аэрофлоте» герой называет своего друга скромным: «Хоть кого он убедит, / А по виду — скромненький» /3; 457/ = «Герой, — болтает скромно, делово» /5; 561/. Таким же героем оказываются и Мишка Шифман, который «спас в порту» Колю, и Козел отпущения: «Но заметили скромного Козлика <…> “Героическая личность — Козья морда!”», — и сам поэт в песне «Я скоро буду дохнуть от тоски…»: «Мне тамада сказал, что я — родной, / Что скромный я, что мною мир гордится» (АР-10-20). Такой же характеристикой наделяются авторские двойники в «Балладе о Кокильоне» и «Письме с Канатчиковой дачи»: «Жил-был / Учитель скромный Кокильон» = «Вон по виду скромник Рудик, / У него приемник “Грюндиг”»[2785] [2786]. Вот еще некоторые сходства между этими персонажами: «И по ночам над чем-то там химичил Кокильон» = «Он его ночами крутит»; «И закричал безумный» = «И подвинулся рассудком»; «Бульон изобретателя потряс» = «И сообщеньем нас потряс»; «Хотел он заработать миллион — / Любитель-химик Кокильон» (АР-17-8) = «Рудик шастал по валюткам» (АР-8-36), «Он сказал: “Милъон истратив / В пифагоровых штанах, / Двух безумных наших братьев / Подобрали на волнах”»205; «Титан / лабораторию держал / И там / творил и мыслил, и дерзал» = «Там большая контра Рудик» (АР-8-48).
