Между тем герой пытается перетерпеть мучения: «Молчал, терпел, крепился» /5; 380/ = «Что, мол, пройдет, терпи, всё ерунда», — и одновременно говорит о приближающейся смерти: «…Влетело что-то, кто-то сел / Кому-то на плечо. / И кто-то каркнул: “Nevermore!” — / Врешь, ворон, — больно прыток! / Он намекает — прямо в морг / Выходит зал для пыток» /5; 395/ = «.. И я со смертью перешел на ты. / Она давно возле меня кружила…» («влетело» = «кружила»; «врешь» = «перешел на ты»; «в морг» = «со смертью»; причем в первом случае «на ты» с лирическим героем перешел сам главврач: «Мой доктор перешел на ты: / “Уйми дурную дрожь”» /5; 375/).
Также для лирического героя характерно неприятие лжи своих врагов: «Не надо вашей грубой лжи!» /5; 381/ = «Но знаю я, что лживо, а что свято». Об этой же «грубой лжи» шла речь в «Притче о Правде»: «Грубая Ложь эту Правду к себе заманила…», — и в стихотворении «Я никогда не верил в миражи…» (1979): «Учителей сожрало море лжи / И выплюнуло возле Магадана».
Примерно в одно время с «Черным человеком» было написано стихотворение «А мы живем в мертвящей пустоте…», также содержащее ряд параллелей с «Историей болезни»: «И гноем брызнуло из глаз» /5; 79/, «Он надавил мне под ребро» /5; 387/ = «Попробуй надави, так брызнет гноем» /5; 230/; «По телу страх расползся» /5; 397/, «И вою, что есть сил» /5; 377/ = «И страх мертвящий заглушаем воем» /5; 230/; «И кровью харкало перо / В невинную бумагу» /5; 77/, «Он веселел, входил в экстаз» (АР-11-39) = «И запах крови, многих веселя…»/5; 230/.
***
Поведение главврача (да и всего медперсонала) напоминает также поведение манекенов в «Балладе о манекенах» (1973). Причем в этой песне, как и в «Истории болезни», присутствуют характерные для Высоцкого богоборческие мотивы: «Семь дней усталый старый бог <…> Творил убогий наш лубок <…> Он создал человека, / Как первый в мире манекен. <…> Я докажу, как дважды два: / Адам был первый манекен» (АР-6-155) = «Сам первый человек хандрил — / Он только это скрыл, / Да и создатель болен был, / Когда наш мир творил» (АР-11-58) («усталый старый бог» = «создатель болен был»; «творил убогий наш лубок» = «когда наш мир творил»; «Адам был первый манекен» = «Сам первый человек хандрил»).
В концовке обоих произведений говорится об обреченности советских людей и человечества в целом: «Болезни в нас обострены — / Уже не станем мы никем» = «У человечества всего — / То колики, то рези, / И вся история его — / История болезни» (еще более тесная аналогия обнаруживается в черновиках: «В нас — хворь, недуги, мы болъны\» /4; 370/ = «Всё население больно, / Хворает млад и стар. / У человечества давно / Хронический катар»; АР-11-58). Поэтому нормальные люди, включая лирического героя, оказываются сумасшедшими: «И нам, безумным, не чета» /4; 139/ = «Мой диагноз — паранойя..» /5; 84/, «А я — с мозгами набекрень…» /5; 382/.
Если же обратиться к сопоставлению манекенов с врачами, то станет ясно, что они — близнецы-братья, и поэтому наделяются одинаковыми чертами: «Грядет надежда всей страны — / Здоровый, крепкий манекен!»[1861] = «Здоровый лоб стоял <в> двери <…> И весь светился изнутри / Здоровым недобром» (АР-11-42); «И самый главный манекен / Стал очень важный человек» (АР-6-157) = «А самый главный сел за стол, / Вздохнул осатанело»; «Невозмутимый, словно йог» = «Мне чья-то желтая спина / Ответила бесстрастно»; «Сдается мне, они хитрят» = «Доктор мой не лыком шит — / Он хитер и осторожен»; «А он — исчадье века! — / Гляди, пустился в пляс» /4; 370/ = «Все рыжую чертовку ждут / С волосяным кнутом. <.. > Шабаш калился и лысел…»; «Они так вежливы — взгляни!» = «Врач стал еще любезней» /5; 401/ (в свою очередь, оборот «еще любезней» и особенно вариант «чуть-чуть любезней» /5; 87/ напоминают стихотворение «Мы — просто куклы, но… смотрите, нас одели…», в котором речь ведется от лица манекенов: «Элегантнее одеты / И приветливей чуть-чуть» /3; 258/); «В обличье человека, / Но — много веселее нас!» /4; 370/ = «Он веселел, входил в экстаз» (АР-11-39); «Вон тот кретин в халате / Смеется над тобой» = «Смеялся медицинский брат — / Тот, что в дверях стоял» /5; 388/ (кстати, главврач тоже одет в халат: «Раздался звон, и ворон сел / На белое плечо»); «И скалят зубы в ухмылке» = «Глядели все с ухмылкой» /5; 378/; «Вон над тобой в халате / Смеется супермен!» /4; 368/ = «Но анестезиолог смог — / Он супермаг и голем» /5; 405/ (а «голем» в переводе с иврита как раз и означает «манекен»); «Мол, что дрожишь, приятель? — / Нас вопрошает манекен» (АР-6-154) = «Дрожу от головы до пят, / Он — бегать перестал… / Сейчас, наверно, усыпят, / Чтоб я “колоться” стал» /5; 392/. Поэтому главврач скажет лирическому герою: «Уйми дурную дрожь» /5; 375/.
Еще одной отличительной чертой манекенов и врачей является их равнодушие: «Составьте поэтапный план / Хотя бы частичных обменов / В бездушный, равнодушный клан / Маньяков и манекенов» (АР-6-157) = «Но равнодушная спина / Ответила бесстрастно» (АР-11-40). А поскольку манекены — это те же врачи, лирический герой иронически заявляет о своем желании обменяться жильем с теми и другими: «Я предлагаю смелый план / Возможных сезонных обменов: / Мы, люди, — в их бездушный клан, / А вместо нас — манекенов» = «За то, что нравственно здоров, / Психически нормален, / Меняю на больничный кров / Уют бездарных спален» (АР-11-61). Причем слово «уют» употреблялось и в «Балладе о манекенов», но для описания роскоши жилища самих манекенов: «Из них, конечно, ни один / Нам не уступит свой уют». А выражение «уют бездарных спален» (АР-11-61) имеет своим источником черновик «Песенки плагиатора» (1969): «Я ненавижу тишь и узы спален» /2; 509/. В свою очередь, узы спален уже упоминались в том же 1969 году: «Чтобы сойти в той закованной спальне — / Слушать ветра в перелесье» («Грезится мне наяву или в бреде…»).
Примечательно, что мечта героя в «Балладе о манекенах»: «В приятный круг его семьи / Желаю, черт меня дери!», — реализовалась в «Истории болезни», но отнюдь не так, как он предполагал: «Моя семья — теперь врачи, / Мой <дом> — теперь палата»[1862] [1863] [1864] [1865].
А эти самые врачи, как и манекены, презрительно разговаривают с людьми: «Лицо у них лоснится, / Цедят через губу» (АР-6-156) = «Шуршанье, хмык и тишина, / И врач сказал бесстрастно…»/5; 377/.
Люди же настолько одурманены государственной пропагандой, что всячески поддерживают тоталитарную власть: «Мы скачем, скачем вверх и вниз, / Кропаем и клеим на стенах. / Наш главный лозунг и девиз: / “Забота о манекенах”». Сразу вспоминаются лозунги тех лет: «Политику партии и правительства всецело поддерживаем и одобряем!», «Еще теснее сплотим свои ряды вокруг партии коммунистов и ее ЦК!» и т. д. (Заметим, что словосочетание главный лозунг возникнет и в песне «Ошибка вышла»: «Я главный лозунг прокричал: / “Бегите за бутылкой!”»205. Аналогичная ирония имела место в «Смотринах», где «главный лозунг» был назван «основным законом» и тоже ассоциировался с выпивкой: «Сосед орет, что он — народ, / Что основной закон блюдет: / Мол, кто не ест, тот и не пьет, — / И выпил, кстати»).
Такую же «заботу о манекенах» демонстрирует лирический герой в песне «Ошибка вышла»: «Ах, как я их благодарю, / Взяв лучший из жгутов: / “Вяжите, руки, — говорю, — / Я здесь на всё готов!”» /5; 378/ (а восклицание «Ах, как я их благодарю…» вновь напоминает первую песню: «Ах, как завидую я им!»). Похожая самоиро-ния присутствует в следующих цитатах: «В приятный круг его семьи / Желаю, черт меня дери!» = «Мой милый доктор встал в двери, / Как мститель с топором» /5; 382/; «Пусть лупят по башке нам» = «Хоть по лбу звездарезни!» /5; 381/. А в рукописи обеих песен встречается ироническое пожелание манекену и главврачу: «Аля-улю, счастливый путь, — / Будь счастлив, мистер Манекен!» /4; 370/ = «Кричу: “Начальник, не тужи, / Ведь ты всегда в зените!”» /5; 381/.
