В 1967 году была написана и сказка «Про джинна», которую мы уже сопоставляли в предыдущей главе с «Сентиментальным боксером» и шахматной дилогией.
Здесь герой открыл бутылку с вином, но «оттуда вылезло что-то непотребное»: «И виденье оказалось грубым мужиком». Таким же эпитетом наделяются «дядька ихний» в «Лукоморье»: «С окружающими туп стал и груб», один из глупцов в стихотворении «Про глупцов»: «Третий был непреклонен и груб», и слуга Кащея в «Сказке о несчастных лесных жителях»: «И Кащей бессмертный грубое животное / Это здание поставил охранять» (кстати, «грубый мужик» тоже сравнивается с животным: «Может быть, зеленый змий, а может — крокодил»). Но, несмотря на это, им выражается сочувствие: «Жалко духа, вот беда, где он, бедный, мается?» (АР-9-106) = «Но по-своему несчастное и кроткое, / Может, было то животное — как знать?!» /2; 30/. А об одинаковой внешности Кащея и холеры мы также говорили в предыдущей главе: «От любви к царице высох и увял, / Стал по-своему несчастным старикашкою» = «Ее я встретил бледную, как смерть, / И хилую, как тысяча скелетов» («Не покупают никакой еды…»).
Предшественницей же песни «Про джинна» можно считать песню «Про черта» (1966), поскольку и черт, и джинн появляются в результате пристрастия героя к алкоголю: «У меня запой от одиночества» /1; 176/ = «Откровенно говоря, выпить я любитель, но…» /2; 327/, - причем появляются внезапно: «Слышу вдруг — зовут меня по отчеству» = «Вдруг оттуда вылезло что-то непотребное»; оба являются нечистой силой: «Глянул — черт, — вот это чудеса!» = «…ты на то и бес!»; и ведут себя неприлично: «Черт мне корчил рожи и моргал <.. > Целовался лез, вилял хвостом» = «Прыгало по комнате, ходило ходуном». А лирический герой одинаково обращается к ним: «Испросил: “Как там у вас в аду…?”» = «Испросил: “Товарищ ибн, как тебя зовут?”»; «А я ему тихонечко сказал: / “Я, брат, коньяком напился вот уж как!”» = «Ты, брат, хитрость, — говорю. — брось свою иудину» (вариант исполнения[1834]) (сравним также с его обращением к всемогущему блондину в стихотворении «Снова печь барахлит…», 1977: «Слышь, браток, забирай-ка машину!»; С5Т-4-201).
Кроме того, джинн появляется так же неожиданно, как главврач в песне «Ошибка вышла»: «Вдруг оттуда вылезло что-то непотребное = «Огромный лоб возник в двери»; «И виденье оказалось грубым мужиком» = «И озарился изнутри / Здоровым недобром» /5; 77/, «В глазах — круги, в мозгу — нули. / Видение, исчезни!»[1835]. Причем в обоих случаях это «видение» связано с мотивом алкоголя: «У вина достоинства, говорят, целебные. / Я решил попробовать: бутылку взял, открыл…» = «И это был не протокол: / Я перепил вчера» /5; 400/.
Вообще между этими произведениями существуют многочисленные сходства: «А оно — зеленое, пахучее, противное» = «И вот мне стали мять бока / На липком топчане <…> Мне муторно, отвратно» /5; 379 — 380/ (этот неприятный запах, исходящий от джинна, объясняет атмосферу всей страны: «Запах здесь… А может быть, вопрос в духах?..», — как сказано в стихотворении «И душа, и голова, кажись, болит…», 1969); «Но к этим шуткам отношусь очень отрицательно» = «У вас, ребятки, не пройдет / Играть со мною в прятки!»; «Вспомнил детский детектив…» = «И, как в дешевом попурри…» (АР-11-44); «Товарищ ибн, как тебя зовут?» = «Вы, как вас там по именам?»; «Прямо, значит, отвечай» = «Отвечай, как на духу» (АР-11-48); «От кого скрывался ты и чего скрывал?» = «Не долго вам скрывать!»[1836] (этот же мотив встречается в черновиках «Невидимки»: «Сейчас она скрывается, огласки не любя, / Ноя теперь надеюсь на поимку» /2; 375/); «…ты на то и бес!» = «Все рыжую чертовку ждут»; «Дух вздохнул: “Таким делам мы, брат, не обучены”» (АР-9-106) = «Вздохнул осатанело» /5; 77/[1837] [1838]; «Вдруг я понял: это джинн» (АР-5-120) = «И вдруг я понял — боже мой, / Мне, видимо, не лгут»179 (данную конструкцию использовал в жизни и сам Высоцкий: «…это был Булат. И вдруг я понял, что впечатление от стихов можно усилить музыкальным инструментом и мелодией»[1839]); «“Врешь!” — кричу. “Шалишь!”, - кричу» /2; 13/ = «Я возражаю: “Нет, шалишь, / Ведь я пока на воле <…> Кричу: “Начальник, не тужи, / Ведь ты всегда в зените, / Не надо вашей грубой лжи!”» /5; 381/ («врешь» = «лжи»; «“Шалишь!”, - кричу» = «шалишь… Кричу»). При этом словосочетание «грубой лжи» напоминает, с одной стороны, написанную вскоре «Притчу о Правде», где поэт будет говорить об отношении к себе со стороны властей: «Грубая Ложь эту Правду к себе заманила», а с другой — «Песню про джинна», где противник героя назван «грубым мужиком», и вдобавок — стихотворение «Есть мениски, вывихи, и шалит аорта…» (1970): «Мне не страшен серый волк и противник грубый» /2; 600/, то есть тот же джинн, та же Ложь, тот же главврач и то же семиголовое чудище из «Сказки о несчастных лесных жителях» («грубое животное»). Сравним также последнюю цитату с «Песней мыши» (1973): «Мне не страшен серый волк и противник грубый» ~ «А я эти ужасы слушаю / Про грубых собак и кошек» (АР-1-128).
Однако на первых порах джинн демонстрирует свою вежливость: «Тут мужик поклоны бьет, отвечает вежливо», — и уже потом «стукнул раз». Подобное сочетание наблюдается и в «Песне Бродского», написанной в том же 1967 году: «И будут вежливы, и ласковы настолько: / Предложат жизнь счастливую на блюде, / Но мы откажемся, — и бьют они жестоко…». Кстати, и «жизнь счастливая на блюде» тоже фигурирует в «Песне про джинна»: «Он же должен мне сказать: “Враз озолочу!”».
Продолжим обзор параллелей между «Песней про джинна» и «Историей болезни»: «Вдарил он, и понял я: “Да, специалист”» (АР-9-106) = «Вот мне ударили под дых» (АР-11-44), «Он дока, но и я не прост» /5; 392/; «Он мне вдарил — я бежать» (АР-9-106) = «Сейчас не дать ли тягуН» /5; 376/; «Убивают, — говорю, — прямо на дому» = «Думал, до смерти забьют» (АР-11-52); «Он же должен мне сказать…» = «Вы вслух мне прочитать должны / Весь протокол допроса» (АР-11-60); «Жалко духа, вот беда, где он. бедный, мается?» (АР-9-106) = «Трудился он над животом, / Взмок, бедолага. а потом..»/5; 394/.
Такую же жалость демонстрирует лирический герой по отношению к холере, которой «объявлена смертельная война», и к Борису Буткееву, который, подобно джинну, избивает его: «Жалко духа, вот беда, где он. бедный, мается?» = «И я холеру даже пожалел, / Ведь ей, бедняге, некуда деваться!» /2; 544/, «Жалко мне противника — очень я корректен» (АР-17-182). А о палаче, который собирается его казнить, герой скажет: «И посочувствовал дурной его судьбе» /5; 140/.
Отметим заодно важное сходство между холерой и главврачом: «Ее я встретил бледную, как смерть, / И хилую, как тысяча скелетов» = «Вот в пальцах цепких и худых / Смешно задергался кадык». Кроме того, оба эти персонажа появляются внезапно: «На битву с новоявленною порчей» = «Огромный лоб возник в двери». Но и лирический герой говорит о своей большой силе: «Себя я ощущаю Гулливером» = «Я был здоров, здоров как бык, / Как целых два быка».
Завершая сопоставление «Песни про джинна» с медицинской трилогией, обратим внимание, что и джинн, и врачи обладают сверхъестественными способностями: «Туг я понял: “Это джинн, он ведь может многое”» = «Но анестезиолог смог — / Он супермаг и голем» /5; 405/. Между тем лирический герой называет врачей гадюками: «Мне кровь отсасывать не сметь / Сквозь трубочку, гадюки!» /5; 402/, а джинна — аспидом: «Вот они подъехали — показали аспиду!». Тут же вспоминается «Песня-сказка про нечисть», где Соловей-разбойник назвал Змея Горыныча гадом: «Свистнул, гикнул: “Ах ты, рожа, гад, заморский паразит!”» (АР-11-8). В начале предыдущей главы мы приводили множество примеров, когда этим словом в произведениях Высоцкого именуются представители власти.
