Сюда же примыкает стремление героев убежать из-под надзора государства: «Мы бегством мстим, / Мы — беглецы!» = «Скандал потом уляжется, / А беглецы все дома» (АР-3-16), — поскольку отношение к ним — отрицательное: «Владыка тьмы / Его отверг» = «“Итак, с ним не налажены / Контакты, и не ждем их”».
Но наряду с этим, попав в тяжелое положение, герои размышляют о самоубийстве: «Самоубийство — / Просто чушь» (а в черновиках: «И мы хотим отдать концы: / Мы смертью мстим, мы — беглецы»; АР-14-122) = «Мне впору хоть повеситься» (АР-3-6), — так как сильно истощены: «Больных детей / Больной отец» = «Теперь меня, дистрофика, / Обидит даже гнида» (АР-3-18).
Через год после «Песни Билла Сигера» появляется песня «Чужой дом» (1974), которая также имеет общие мотивы с «Гербарием», поскольку лирический герой ощущает себя инородным телом и в чужом доме, и в гербарии: «Укажите мне место <.. > Где поют, а не стонут…» /4; 229/ = «Стонали муравьи» /5; 370/.
В «Гербарии» герою «нужны общения с подобными себе», поскольку «’чванливые созданьица / Довольствуются сплетнями», и это также имело место в «чужом доме»: «А народишко — / Каждый третий — враг». Сам же герой «лошадей заморил, очень к людям хотел» (АР-8-25), однако вместо настоящих людей он наткнулся на их жалкие подобия: «Сороконожки хмыкают, / И куколки язвят» = «Испокону мы — / В зле да шепоте»; «Паук на мозг мой зарится» = «Своротят скулу — гость непрошеный». Поэтому герой бежит, свободный от пут, из чужого дома и срывается со шпилечек в гербарии.
В 1974 году Высоцкий пишет также «Песню Соловья-разбойника и его дружков», где нечисть является прообразов зоологов, подвергающих мучениям лирического героя и других людей: «Пропесочим и проучим\»& /4; 395/ = «Уж мне пропишут ижицу» (АР-3-4); «И пограбим, и помучим!» /4; 396/, «До того хитры, ребятки!» /4; 181/ = «Мучители хитры» (АР-3-14); «Ты не жди, купец, подмоги» = «Но кто спасет нас, выручит?».
***
Мотив мучений, которым власть подвергает лирического героя и других людей в «Гербарии», разовьется в «Конце охоты на волков» (1977 — 1978).
В обеих песнях ситуация для главных героев переворачивается на 180 градусов: «По детству мне знакомые, — / Ловил я их, копал, / Давил, но в насекомые / Я сам теперь попал» = «Волки гнали добычу до самой реки <.. > И не стали делить кабана мы — / Сами стали добычей сейчас» (АР-3-29).
Вместе с тем они заявляют о своей готовности драться: «.Дрались мы — это к лучшему: / Узнал, кто ядовит» = «Драка — это для волка лишь волчая жизнь» (АР-324), — несмотря на «окровавленность» и горе, которое им причинила власть: «Тянулся кровью крашенный…» = «Кровью вымокли мы…»; «Мы вместе выли волками» (АР-3-14) = «Хитро и старо, но и волки хитры <.. > Я знаком им не только по вою» (АР-322); «Мы вместе горе мыкали» /5; 74/ = «Спят и дышат стрелки, на помине легки, / От которых хлебнули сполна мы» /5; 533/. Впрочем, еще в ноябре 1967 года, выступая с концертами в Куйбышеве, Высоцкий рассказал Геннадию Внукову о гонениях на него со стороны властей: «…там сидит одно начальство, одни коммунисты. Наверняка есть и чекисты из КГБ. А от них я уже натерпелся»[1753] [1754], - то есть «хлебнул горя».
При этом власть наделяется одинаковыми эпитетами: «Но кто спасет нас, вылечит? / Мучители хитры» (АР-3-14) = «Ах, люди, как люди, премудры, хитры» (АР-3-26); «Ко мне гурьбою движутся / Мои собратья прежние — /Двуногие, разумные…» = «Двуногие в ночь запалили костры» /5; 533/.
От всех мучений лирический герой испытывает страх: «В мозгу моем нахмуренном / Страх льется по морщинам» = «.Даже тот, даже тот, кто нырял под флажки <.. > Тоже в страхе взопрел и прилег, и ослаб». Но наряду с этим он выступает в роли вожака, который, несмотря на страх, выводит своих собратьев на свободу: «За мною — прочь со шпилечек, / Сограждане-жуки!» /5; 74/ = «Я скликаю заблудшие души волков, / Желтоглазых собратьев моих» (АР-3-24), «Я кричу обезумевшим братьям моим, / Чтобы к лесу бежали за мною» (АР-3-34). А вырваться на свободу нужно обязательно, иначе сгниешь заживо: «Вот и лежу расхристанный, / Распяленный гнию» (АР-3-14) = «Знать, зубы у жизни — гнилого гнилей» /5; 534/ (да и в основной редакции последней песни лирический герой скажет: «Обнажаю гнилые осколки»), — либо просто будешь уничтожен: «Когда в живых нас тыкали / Булавочками колкими…» = «Только били нас в рост из железных “стрекоз”», — и отправишься в рай: «А с трех гвоздей, как водится, — / Дорога в небеса» /5; 73/ = «Отлетают матерые души волков / В поднебесье» /5; 534/ (сравним еще в черновиках «Песни летчика-истребителя»: «Мы в рай попадем — нам в раю будет туго»; АР-4-160).
Видя подобную картину, остальные люди, прикованные в гербарии вместе с лирическим героем, убеждают его прекратить сопротивление: «Жужжат шмели солидные, / Что надо подчиниться». А в «Конце охоты» уже все волки поняли, что сопротивление бесполезно: «И смирились, решив: все равно не уйдем!».
Власть же преследует простую цель — заставить их унижаться: «Но не ошибка — акция / Свершилась надо мною, / Чтоб начал пресмыкаться я / Вниз пузом, вверх спиною» /5; 72/ = «Мы ползли, по-собачьи хвосты подобрав» /5; 212/, «Я горячим от страха своим животом/Припадаю к снегам» (АР-3-25).
Совпадает даже концовка обеих песен: «И поживают, кажется, / Уже не насе-комо» = «Тает роспись: “Мы больше не волки!”».
Одновременно с ранней редакцией «Концом охоты» была написана «Притча о Правде», которая также продолжает тему «Гербария»: «А я лежу в гербарии, / К доске пришпилен шпилечкой, / И пальцами до боли я / По дереву скребу» = «Голая Правда на струганых нарах лежала» (АР-8-162) («я лежу» = «лежала»; «к доске» = «на… нарах»; «по дереву» = «струганых»).
В обоих случаях говорится о хитрости власти: «Но кто спасет нас, вылечит? / Мучители хитры» (АР-3-14) = «Хитрая Ложь на себя одеяло стянула» (АР-8-160).
При этом лирического героя мучает обида из-за того, что его ошибочно поместили в гербарий и предъявили ложное обвинение: «Но в горле горечь комом» = «Тот протокол заключался обидной тирадой» (а в черновиках «Гербария» сказано: «Теперь меня, дистрофика, / Обидит даже гнида»; АР-3-18). Поэтому он умоляет своих мучителей: «Поймите: я, двуногое, / Попало к насекомым!» = «Голая Правда божилась, клялась и рыдала»; «Ошибка это глупая…» = «Ложь это всё..»[1755].
В «Гербарии» герой надеется: «Накажут тех, кто спутали», — и в «Притче о Правде» главная героиня тоже пытается убедить своих обвинителей в произошедшей путанице: «.. и на Лжи одеянье мое!».
В «Притче» сказано: «Правда блажила, когда в нее камни бросали», «Голая Правда блажила, клялась и рыдала» (АР-8-162). А годом ранее этот же глагол применялся к лирическому герою в «Гербарии»: «Пищат: “С ума вы спятили, / Блажили, свиристели. / Вон ваши все приятели / На два гвоздочка сели”» (АР-3-6). Встречается этот мотив также в черновиках «Двух судеб» и в «Погоне»: «Блажь нашла — остаться живым» (АР-1-6), «Головой тряхнул, чтоб слетела блажь» (АР-8-20).
Если в «Гербарии» «все проткнуты иголками», — то и «чистая Правда по острым каменьям шагала, /Ноги изрезала, сбилась с пути впопыхах» /5; 489/.
В обоих случаях упоминается резюме власти о герое (героине): «Один брезгливо ткнул в меня / И вывел резюме» = «Тот протокол заключался обидной тирадой.
А сам герой (героиня) подвергается изгнанию из общества: «Вот и лежу, как высланный» (АР-3-10) = «Выселить, выслать за двадцать четыре часа!». Поэтому в черновиках «Гербария» власть, обращаясь к толпе, называет его изгоем: «Вы приви-легированы, / А он — уже изгой» /5; 367/. Объясняется это тем, что и лирический герой, и Правда доставляют власти массу неудобств: «Я вечно с ним ЧП» = «Правда колола глаза, и намаялись с ней» /5; 490/.
