Вероятно, в 1975 году, когда появилось стихотворение «Не однажды…», у Высоцкого было ощущение победы над властью. Действительно: тогда он уже стал выездным, в 1974 году «записал с М. Влади на ВСГ [Всесоюзной студии грамзаписи] программу с ансамблем “Мелодия” <…> В Париже познакомился с Михаилом Шемякиным, впервые за рубежом записал целую песенную программу для альбома, которую не разрешила советская цензура…» /8; 14 — 15/ и т. д.
Ощущение победы присутствует и в другом стихотворении 1975 года — «Говорили игроки…»: «Банчик — красная икра, / И мечу я весело: / В этот раз моя игра / Вашу перевесила!». Сравним с черновиком песни «Передо мной любой факир — ну, просто карлик!»: «Я за успех в игре ручаюсь без сомнений» /1; 402/. Такая же уверенность в победе присутствует в песне «У нас вчера с позавчера…» и в «Горизонте»: «И нам достанутся тузы и короли!», «Вы только проигравших урезоньте, / Когда я появлюсь на горизонте!». Это же победное настроение чувствуется в «Пожарах»: «А Время подскакало, и Фортуна улыбалась <…> Удача впереди…», — и в «Гимне морю и горам»: «Заказана погода нам Удачею самой».
Обратим еще внимание на то, что первая строфа стихотворения «Говорили игроки…»: «Говорили игроки — / В деле доки, знатоки, / Профессионалы: / Дескать, что с такой игры — /Исо штосса, и с буры, — / Проигрыш немалый», — напоминает начало «Пики и червы»: «Помню, я в буру, в очко и в стос тогда играл». В этой песне герой называет своего противника стервой, а в стихотворении «Не однажды…» — подлецом. Существенная же разница между ними заключается в том, что в песне герой первым наносит удар, поскольку находится под угрозой проигрыша (то есть смерти)14, а в стихотворении он мстит за внезапный удар и за подлость.
Еще один мотив связывает стихотворение «Не однажды…» с «Тем, кто раньше с нею был»: «Я здоровый, я выжил, не верил хирург…» = «За восемь бед — один ответ. / В тюрьме есть тоже лазарет, — / Я там валялся, я там валялся. / Врач резал вдоль и поперек, / Он мне сказал: “Держись, браток!”, / Он мне сказал: “Держись, браток!”, -/ И я держался».
Лирический герой охарактеризовал своих восьмерых противников как «восемь бед», переиначив пословицу «Семь бед — один ответ». То есть: враги героя могут «заварить кашу» («И тот, кто раньше с нею был, / Он эту кашу заварил / Вполне серьезно, вполне серьезно»[1648] [1649]), а «расхлебывать» ее придется ему одному («один ответ»).
Что же касается «хирургических» мотивов, то они встречаются еще в ряде произведений: «Я — из хирургических отсеков, / Из полузабытых катакомб — / Там, где оживляют человеков…» /5; 57/, «И хирург, седой старик, / Он весь обмяк и как-то сник, / Он шесть суток мою рану зашивал» /1; 35/, «А врач потом всё цокал языком / И, удивляясь, пули удалял» /3; 265/.
Чрезвычайно важно также, что у «Того, кто раньше с нею был» имеется вариант названия: «Почти из биографии»[1650]. «Почти» — так как реальный, биографический автор Владимир Семенович Высоцкий никогда никого ножом не ударял и не «валялся» в тюремном лазарете, а вся ситуация в песне — это лишь образная ткань, с помощью которой он показывает в художественном произведении свой характер и свое отношение к врагам.
Теперь обратимся к стихотворению 1980 года: «Неужто здесь сошелся клином свет, / Верней, клинком ошибочных возмездий… / И было мне неполных двадцать лет, / Когда меня зарезали в подъезде. / Он скалился открыто — не хитро, / Он делал вид, что не намерен драться, / И вдруг — ножом под нижнее ребро, / И вон — не вынув, чтоб не замараться. <…> Еще спасибо, что стою не в луже, / И лезвие продвинулось чуть глубже, / И стукнула о кафель рукоять, / Но падаю — уже не устоять» /5; 266/.
При рассмотрении исключительно внешнего сюжета сразу возникает вопрос: из первой строфы явствует, что героя УЖЕ зарезали; кому же, в таком случае, принадлежит речь? Духовной сущности героя? Но ведь из слов «Но падаю — уже не устоять» становится ясно, что он падает СЕЙЧАС, а значит, не может вспоминать о том, что его КОГДА-ТО, в «неполных двадцать лет», зарезали…
Но если сюжет с уличной дракой является метафорой конфликта поэта и власти, то все атрибуты драки приобретают, как и в стихотворении «Не однажды…», образный, символический характер.
Сравнивая эти два стихотворения, можно заметить, что в обоих противник героя использовал нечестные приемы: в первом «он коварно швырнул горсть махорки в лицо, / Нож — в живот, и пропал», — а во втором втерся к герою в доверие («Обманут я улыбкой и добром»), после чего тут же ударил его ножом под ребро. Этот образ — удар под ребро (равно как и удар в живот) — широко представлен в произведениях Высоцкого: «Но думал Буткеев, мне ребра круша…» /1; 199/, «Вот дыра у ребра — это след от ядра» /2; 271/, «Я хорошо усвоил чувство локтя, / Который мне совали под ребро» /5; 156/, «Когда давили под ребро, / Как екало мое нутро!» /5; 77/, «С неба свалилась шальная звезда — / Прямо под сердце» /1; 93/.
Интересно, что вторая строфа разбираемого стихотворения в черновике имела несколько иной вид: «“Добро! — сказал он, — встретимся, добро!” — / И правою рукою стал прощаться, / А левой — нож всадил мне под ребро. / Да и не вынул, чтоб не замараться» /5; 590/ (еще один черновой вариант: «.Добро! — сказал он, — так и быть, добро!» /5; 590/, - напоминает концовку стихотворения «Снова печь барахлит…», где «всемогущий блондин» уступает натиску лирического героя: «Так и быть. — говорит сероглазый брюнет, / Новоявленный граф Монте-Кристо» /5; 629/).
«Добро!» — словечко из жаргона советских партийных функционеров. Вероятно, автоцензура не позволила Высоцкому оставить это слово как прямую речь в основном варианте, что обнажило бы подтекст, однако след его в основном варианте все же остался: «Обманут я улыбкой и добром».
А о том, что его враги любят втираться в доверие и притворяться «своими», поэт говорит постоянно: «Ханжу я ненавижу и кликушу / И знаю: он — доверчивостью плут» («Я не люблю», 1968; АР-9-182), «Не верь, что кто-то там на вид — тюлень, / Взгляни в глаза — в них, может быть, касатка» («Посмотришь — сразу скажешь: это кит…», 1969), «Притворились добренькими, / Многих прочь услали / И пещеры ковриками / Пышными устлали» («Много во мне маминого…», 1978).
Сам же он это притворство на дух не переносил: «Я не люблю до тошноты цинизма, / Притворство не приемлю, и еще…»[1651], - и был нетерпим к фальши. Мы уже не раз цитировали воспоминания Вадима Туманова о том, как Высоцкий в 1979 году сказал ему о телеведущем Юрии Жукове: «У него ведь всё фальшивое, и за версту мерзостью несет!».
Интересные сходства обнаруживаются между стихотворением «Неужто здесь сошелся клином свет…» и «Райскими яблоками»: «Съезжу на дармовых, если в спину зарежут ножом» (АР-3-156) = «…Когда меня зарезали в подъезде. <…> И вдруг — ножом под нижнее ребро».
В обоих случаях упоминается любимая женщина, хотя и в разных контекстах: «Ты меня и из рая ждала» —> «Да будет выть-то: ты не виновата».
Последняя цитата, в свою очередь, заставляет вспомнить «Того, кто раньше с нею был», где конфликт между героем и его врагом также формально возникал из-за женщины: «Ее, конечно, я простил <…> Того, кто раньше с нею был, / Я повстречаю». Также и в стихотворении «Неужто…» герой берет на себя всю ответственность за то, что поверил своему противнику и поплатился за это: «И вдруг — ножом под нижнее ребро. <…> Обманут я улыбкой и добром. <…> Но падаю — уже не устоять». Сравним эту ситуацию с «Райскими яблоками» и стихотворением «Вооружен и очень опасен»: «Я, когда упаду, завалясь после выстрела на бок…» (АР-13-184), «Как бы так угадать, чтоб не сам — чтобы в спину ножом» /5; 506/ = «Он врал, что истина в вине. / Кто доверял ему вполне — / Уже упал с ножом в спине» /5; 418/ («ножом под нижнее ребро» = «в спину ножом» = «с ножом в спине»; «обманут я» = «он врал»; «падаю» = «упаду» = «упал»).
