Поэтому герои обречены: «Нет — всё тот же конец» (АР-4-10) = «И крои не крои — тот же крой» (АР-4-42)[1630]; «Но свыше — с вышек — всё предрешено» = «И кого из себя ты ни строй — / На спасение шансы малы»; «Нет, всё тот же конец — / Зверь бежал на ловца, / Снес прикладом ловец / Беглецу пол-лица» (АР-4-10) = «Хоть он первый, хоть двадцать второй — / Попадет под стволы» (сравним также тезис всё предрешено с комментарием Высоцкого к своей роли Гамлета: «А эпиграф “Но продуман распорядок действий…” — это самое главное в этом спектакле, потому что всё заранее предрешено, всё известно — чем это кончится»[1631]).
Одновременно с «Побегом на рывок» шла работа над «Охотой с вертолетов», который также имеет много общего со стихотворением «В стае диких гусей…».
В первом случае герои «вымокли… под свинцовым дождем», а во втором говорится о «.дожде из дроби»: «Мечут дробью стволы, как икрой», — в связи с чем возникает мотив безнадежности ситуации: «И смирились, решив: все равно не уйдем!» = «Да пойми ты, что каждый второй / Обречен в косяке!».
В обоих произведениях лирический герой является вожаком стаи: «И вожак я не с волчьей судьбою» /5; 534/ = «Вожаком у них этот второй» /5; 583/ (этот же мотив встречался в стихотворении «Я был завсегдатаем всех пивных…»: «Они — внизу, я — вышел в вожаки» /5; 341/), — и совершает нечто из ряда вон выходящее: «Я был первым, который ушел за флажки» (АР-3-22) = «Тот, который всё рвался вперед» (АР-442) (кстати, в основной редакции «Конца охоты» о герое тоже говорилось в третьем лице: «Даже тот, даже тот, кто нырял под флажки»). А сюжет посвящен охоте: «Конец охоты на волков» = «Но в охоте одной / Только кто с головой / Остается живой» (АР-4-42), — поскольку и волчью стаю, и стаю гусей уничтожают стрелки и их помощники — собаки: «Появились стрелки, на помине легки» /5; 212/ = «…Чтоб стрелок посчитал его первым / И не стал убивать» (АР-4-44); «Свора псов, со стаей не вяжись <…> Ах, люди как люди — премудры, хитры» (АР-3-26) = «Там, внизу, всех нас — первых, вторых — / Псы и люди ловили в реке» /5; 584/; «Новое дело — нас убивают» (АР-3-30) = «Все равно — там и тут / Непременно убьют» /5; 579/; «Я скакнул было вверх…» /5; 535/ = «Всё мощнее машу: взмах — и крик / Начался и застыл в кадыке» /5; 580/; «.. но обмяк и иссяк» /5; 535/ = «Гусь истек и иссяк» /5; 580/; «Схлопотал под лопатку и сразу поник» /5; 535/ = «Но когда под крыло его сбили…» /5; 581/; «Вот у смерти — красивый, широкий оскал» = «Что “во первых” я смерти желал / И, как все, не желал “во вторых”» /5; 578/; «Разбросана и уничтожена стая» (АР-3-34) = «Там, внизу, всех нас — первых, вторых — / Злые псы подбирали в реке» /5; 580/; «Улетающих — влёт, убегающих — в бег» = «Влёт глотать эту гладь, / Зная всё, и плевать, / Что живым будет только второй» /5; 584/.
Что же касается темы «прерванного полета», то она была представлена уже в черновиках песни «Спасите наши души» (1967): «Прервемся во цвете, но лучше при свете» (АР-9-122). Далее — в черновиках «Баллады о гипсе» (1972): «Я недопел, я потерпел фиаско», «Недобежав. я потерпел фиаско» /3; 186/, - что дословно повторится в «Прерванном полете» (1973): «Он начал робко — с ноты “до”, / Но не допел ее, не до… / Недобежал бегун-беглец, / Недолетел, недоскакал». А недопел лирический герой также в «Конях привередливых» (1972) и в песне «То ли — в избу и запеть…» (1968): «И дожить не успел, мне допеть не успеть», «Недопетый куплет, недодарен-ный букет — / Бред!» (кстати, и «недодаренный букет» находит аналогию в «Прерванном полете»: «Но к ней в серебряном ландо / Он не доехал и не до…»).
Стоит добавить, что вариант названия «Прерванного полета» — «Баллада о том, кто не дожил»Х44(> _ вновь напоминает «Кони привередливые»: «И дожить не успел, мне допеть не успеть»[1632] [1633] [1634]. Эта же тема разрабатывается в стихотворении «Я не успел» (1973). Да и позднее недоброжелатели предъявят лирическому герою такую претензию: «Ты только ждешь и догоняешь, / Врешь и боишься не успеть»1443 («Мне скулы от досады сводит…», 1979). Поэтому в «Горизонте» (1971) он стремится «успеть, пока болты не затянули!», то есть пока окончательно не перекрыли кислород, а в «Разбойничьей» (1975) констатирует: «Не успеть к заутренней — / Больно рано вешают». И на своих концертах Высоцкий часто повторял: «.. я всегда не успеваю и хочу у аплодисментов украсть для песен»[1635].
А только что упомянутый «Горизонт» содержит много общих мотивов с «Прерванным полетом», хотя в первом случае лирический герой ведет речь от первого лица, а во втором — о нем говорится как о другом человеке: «Был спор — не помню, с кем» (АР-3-114), «Кто в споре за меня — того не троньте!» /3; 359/ = «Он пока лишь затеивал спор / Неуверенно и неспеша» (ср. в «Канатоходце»: «Был растерян он или уверен»).
Несмотря на то, что в «Горизонте» и в «Райских яблоках» лирический герой готов сопротивляться своим мучителям как на этом, так и на том свете: «Наматывая мили на кардан, / Ни обогнать, ни сбить себя не дам» (АР-3-112), «Я не дам себя жечь или мучить» (АР-3-157), — в «Прерванном полете» его все же «собьют»: «Кто-то высмотрел плод, что неспел, / Потрусили за ствол — он упал. / Вот вам песня о том, кто не спел / И что голос имел — не узнал».
В «Горизонте» друзья просят героя: «Узнай, а есть предел там, на краю Земли». А в «Прерванном полете» «он знать хотел всё от и до» (как и в стихотворении «Вот я вошел и дверь прикрыл…»: «Но всё познать желаю»). Однако в дело вмешались его враги: «То черный кот, то кто-то в чем-то черном» = «Кто-то высмотрел плод, что неспел», — которые хотят сократить ему жизнь: «Я знаю, где мой бег с ухмылкой пресекут» = «Недобежал бегун-беглец, / Недолетел, недоскакал» (позднее глагол «высмотрел» будет применен к представителям власти в «Письме с Канатчико-вой дачи», где они предстанут в образе медперсонала: «Но высматривали няни / Самых храбрых и пытливых, / Самых опытных из нас»; АР-8-51).
Соответственно, лирический герой не может достичь горизонта и добраться до цели: «Конечно, горизонт я пересечь не смог» (АР-11-121) = «Но не добрался он, не до… / Ни до догадки, ни до дна», — поскольку «из кустов стреляют по колесам» (хотят его убить), и «конь на скаку и птица влёт» (убивают), — несмотря на все меры предосторожности: «Я торможу на скользких поворотах» = «Если гонки — а трек подо льдом, — / Осторожнее на вираже» /4; 365/, - и обращения к небесам: «Чего-нибудь еще, господь, в меня всели!» (АР-3-112). Поэтому в черновиках «Прерванного полета» будет сказано: «Ни бог, ни черт его ни спас» (АР-6-122). Однако в некоторых случаях — например, в «Песне Сашки Червня» (1980) — поэт все же рассчитывает на помощь своего ангела-хранителя: «В кровь ли губы окуну / Или вдруг шагну к окну, / Из окна в асфальт нырну — / Ангел крылья сложит, / Пожалеет на лету — / Прыг со мною в темноту, / Клумбу мягкую в цвету / Под меня подложит»[1636], - как уже было в «Романсе миссис Ребус» (1973), где лирический герой (героиня) также предвидит скорую смерть и говорит об ангеле, который придет на помощь: «Но уже я спасителя вижу — / Это ангел с заветным ключом».
Кроме того, если в «Прерванном полете» лирический герой «еле-еле, едва приступил <…> Недораспробовал вино / И даже недопригубил», то и в «Песне Сашки Червня» он не смог выпить свою чашу до дна: «Кубок полон, по вину / Крови пятна — ну и ну! <…> Только-только пригубил…» («еле-еле» = «только-только»; «вино» = «по вину»; «недопригубил» = «только-только пригубил»).
