Что же касается мечты поэта о том, чтобы больше не было «порем и дворцов» (а заодно и «клиник для душевнобольных»), то впервые она была высказана в песне «Эй, шофер, вези — Бутырский хутор…» (1963), где герой также оказывался бывшим зэком: «Пьем за то, чтоб не осталось по России больше тюрем, / Чтоб не стало по России лагерей!». Поэтому и дельфины предъявляют профессору-ихтиологу ультиматум, в котором, в частности, говорилось:
2. закрыть все психиатрические клиники и лечебницы;
3. людей, ранее считавшихся безумными, распустить с почестями;
4. лечебницы отдать под школы /6; 43/.
И все эти пункты вскоре воплотились в реальность, так же как и в «Марше»: «То-то есть смеяться от чего — / На Земле бояться нечего: / На Земле нет больше тюрем и дворцов» = «И все смеются <.. > Мы свободны!» /6; 47/.
В песне герои говорят о своем тюремном заключении: «Нас вертела жизнь, таща ко дну», — поэтому герой-рассказчик повести — узник психиатрической тюрьмы — задается вопросом: «А наш удел — катиться дальше внизЪ> /6; 33/. Этим, как уже было сказано, и обусловлено критическое отношение героев (а также самого автора) к евангельским заповедям, проповедующим покорность и непротивление.
Позднее идея строки «Мы на Земле забыли десять заповедей рваных» отразится в «Песне Рябого» (1968), герой которой от своего лица и от лица своих коллег скажет: «Мне ты не подставь щеки: / Не ангелы мы — сплавщики, / Недоступны заповеди нам\». А в «Мистерии хиппи» (1973) герои провозгласят полный разрыв с государством: «Долой — ваш алтарь и аналой!». Здесь же встречается призыв: «Кромсать всё, что ваше, проклинать!». Отсюда — «.десять заповедей рваных».
Очевидно, что во всех этих случаях представлена одна и та же авторская маска. Встречается она также в «Балладе о маленьком человеке» (1973): «Погода славная — а это главное, — / И мне на ум пришла мыслишка презабавная, / Но не о господе / И не о космосе — / Все эти новости уже обрыдли до смерти» (АР-6-132) (еще ярче этот мотив выражен в черновиках: «Читаю лежа: / Славная погода. / Как всё похоже — / Мне обрыдли до смерти / Оперы о господе / И статьи о космосе / Тоже»[1165]; АР-6-114).
Однако в том же 1973 году поэт неоднократно выводил себя в образе пророка и мессии. Например, в песне «Я из дела ушел» он представал непризнанным пророком, с которым разговаривает Христос: «Открылся лик — я встал к нему лицом, / И он поведал мне светло и грустно: / “Пророков нет в отечестве твоем, / Но и в других отечествах — не густо”».
Здесь очевиден парафраз слов Иисуса из евангелья от Луки: «И сказал: “Истинно говорю вам: никакой пророк не принимается в своем отечестве”» (Лк. 4:24). А лик (во множественном числе) посочувствует лирическому герою в «Таможенном досмотре» (1975): «.Лики, как товарищи, / Смотрят понимающе / С почерневших досок на меня» (черновик: «Святые, как товарищи, / Смотрят понимающе, / Из огромной кучи на полу»; АР-4-217). Еще через год, в «Гимне морю и горам» (1976), с ликами святых сравнит себя лирическое мы: «Лунный свет отражен, чист и неотразим, / Как святые с загадкой на ликах, / Мы бесшумно по лунной дороге скользим, / Отдыхаем на ласковых бликах» (первая редакция /5; 445/). В это же время Высоцкий создает еще ряд произведений, где фигурирует святые: «Все великие земли давно нарекли / Именами великих людей и святых» («Этот день будет первым всегда и везде…», 1976), «Брось креститься, причитая, — / Не спасет тебя святая / богородица» («Две судьбы»; АР-114), «И я воскликнул: “Свят-свят-свят!'. / И грохнул персонал, / Смеялся медицинский брат — / Тот, что в дверях стоял» («Ошибка вышла»; черновик /5; 389/).
Несмотря на то, что в песне «Я из дела ушел» к лирическому герою обращается христианский лик, тот не упоминает самого Христа, однако сравнивает себя с пророками других религий: «Пророков нет — не сыщешь днем с огнем, — / Ушли и Магомет, и Заратустра. / Пророков нет в отечестве своем, / Но и в других отечествах — не густо».
А однажды Высоцкий вывел себя даже в образе исламского пророка, который «приехал на белом верблюде»: «И взбесило толпу ресторанную / С ее жизнью и прочной, и зыбкой / То, что он улыбается странною / И такой непонятной улыбкой, / Будто знает он что-то заветное, / Одному лишь известное богу, / Будто знает он самое светлое — / Что узнать все хотят и не могут» («Из-за гор — я не знаю, где горы те…», 1961959). Точно так же «взбесило толпу» и наличие у лирического героя «фиги в кармане» (данное выражение является квинтэссенцией строки «Будто знает он что-то заветное») в стихотворении «Прошу прощения заране…» (1971): «Чиста, отмыта, как из рая, / Ко мне толпа валила злая / На всех парах, на всех парах. <.. > И, веники в руках сжимая, / Вздымали грозно, как мечи» (АР-9-38).
Наряду с этим песня «Я из дела ушел» предвосхищает одно из стихотворений 1979 года: «Открылся лик — я встал к нему лицом, / И он поведал мне светло и грустно» /4; 41/ = «Я спокоен — он мне всё поведал» (АР-7-14). В обоих случаях к лирическому герою обращается либо Христос, либо святой, однако в первом случае он его утешает, а во втором — ободряет: «Пророков нет в отечестве своем, / Но и в других отечествах не густо» (АР-3-154), «“Не таись”, - велел, и я скажу: / “Кто меня обидел или предал, / Покарает тот, кому служу”» (АР-7-14). Под выражением «гот, кому служу» может пониматься как Бог (ниже мы разберем стихотворение «Ах, откуда у меня грубые замашки?!», в котором поэт называет себя «рабом божьим»), так и народ (в одном из вариантов стихотворения «По речке жизни плавал честный Грека…» имеется следующая строка: «Но говорил, что он — слуга народа»; С4Т-3-107).
А в «Песне Билла Сигера» (1973) автор выведет себя в образе бога, мессии и суперзвезды Мак-Кинли: «Мак-Кинли — бог, суперзвезда, — / Мессия наш, мессия наш!», — которого так же, как Христа, предал Иуда: «Его Иуда / Обыграл…». В черновиках же герой прямо назван Христом: «Он — супермен, он — чемпион, / Прыгун из преисподней. / Вы от всего дрожите! / Комета — без хвоста, / Головка на орбите… / Явление Христа» /4; 383/. В свою очередь, комета без хвоста заставляет вспомнить написанную тогда же «Балладу о Кокильоне», где поэт вновь говорит о себе в третьем лице: «.. .Как в небе астероид, / Взорвался и в шипении безвременно угас».
И в Новом завете, и в «Песне Билла Сигера» люди задаются одинаковым вопросом о Христе и о лирическом герое: «Тогда сказали Ему: кто же Ты?» (Ин. 8:25) ~ «Но кто же он: / Хитрец и лгун / Или шпион, или колдун?». Кстати, Иисуса тоже считали колдуном: «А фарисеи говорили: “Он изгоняет бесов силою князя бесовского”» (Мф. 9:34). Для сравнения — лирического героя Высоцкого «держали в колдунах и в дураках» («Песня о вещей Кассандре»; АР-8-32) и называли «алхимиком-шарлатаном» («Баллада о Кокильоне»). Однако оба они являют собой полную противолож-ность тому, что думают о них фарисеи и толпа: «ибо Сын Человеческий пришел не
959 Цит. по факсимиле рукописи: http://www.vagant2003.narod.nUimages/20011370302.jpg#notes. См. также текстологический анализ этого стихотворения: Тырин Ю. Читая рукопись В. Высоцкого // Вагант-Москва. 0001. № 4–6. С. 25 — 36; http://www.vgegnt2003.ngrod.nU2001137025.htm губить души человеческие, а спасать» (Лк. 9:56) ~ «Душ не губил / Сей славный муж».
Приведем еще несколько общих мотивов: «сие да будет вам известно, и внимайте словам моим» (Деян. 2:14) ~ «Он мне: “Внемли!”, -/Ия внимал…»; «кто любит Меня, тот соблюдет слово Мое» (Ин. 14:23) ~ «Прошу любить, играйте марш!»; «Истинно, истинно говорю тебе: петух не пропоет, как ты отречешься от Меня трижды» (Лк. 22:34) ~ «Вот это да, вот это да! / Вскричал петух и пробил час: / Мак-Кинли — бог, суперзвезда, — / Он среди нас, он среди нас!». Последняя строка в рукописи имела вариант: «Учитель с нами — среди нас» (АР-14-122), — также находящий аналогию в словах Иисуса: «Вы называете Меня Учителем и Господом, и правильно говорите, ибо Я точно то» (Ин. 13:13).
