Подруга Высоцкого Оксана Афанасьева в одном из интервью на вопрос «А телевизор часто смотрел?» ответила: «Да… Ложился вот в такой позе на диван, включал телевизор и смотрел все подряд. “Ну, Володя, ну что ты там такое смотришь? Это же невозможно — целый день!”. — “Не мешай! Я пропитываюсь ненавистью!”»7³². Точно такой же ответ Высоцкого со слов его друга Владимира Шехтмана приводит минчанин Владимир Бобриков: «Почему-то вспомнилось. Перед смертью, последние годы Высоцкий мог тупо часами сидеть у телевизора и смотреть всё подряд! “Сельский час”, “А ну-ка, девушки” (из рассказа Володи Шехтмана).

— Я подхожу к нему и говорю: “Володя, как ты можешь смотреть эту херню. Сидишь в очках целый день у телевизора, зачем?”.

Высоцкий:

— Не мешай. Я воспитываю в себе ненависть^³³.

Кстати, именно после очередного просмотра советских новостей у Высоцкого родилась идея анкеты, которой он поделился с Тумановым, — перечислить людей, которые им неприятны. В этот перечень попали и Ленин, и Сталин, и другие «культовые» персонажи.

А о ненависти «до рвоты» и «до одури», направленной против современного поэту режима, говорится также в «Балладе о ненависти» (1975): «И отчаянье бьется, как птица, в виске, / И заходится сердце от ненависти!». Да и в черновиках «Чужой колеи» (1972) про одного из авторских двойников — «чудака» — сказано: «Здесь спорил кто-то с колеей / До одури» /3; 449/. А сам лирический герой мечтает: «Расплеваться бы глиной и ржой / С колеей ненавистной, чужой»⁷³'¹. И поэтому говорит: «Напрасно жду подмоги я — / Чужая, сука, колея!»735. А в черновиках встречается вариант: «Счеты свел с колеею чужой» (АР-12-70), — имеющий явное сходство с «Песней летчика-истребителя»: «Я знаю — другие сведут с ними счеты», — и еще с некоторыми произведениями, где герои хотят расквитаться со своими врагами: «Ему сказал я тихо: “Все равно / В конце пути придется рассчитаться”. <…> И хочешь, друг, не хочешь, друг, — / Плати по счету, друг. Плати по счету!» /1; 106/, «Отыграться нам положено по праву!» /2; 353/, «Отыгрался бы на подлеце!» /5; 47/, «Никогда с удовольствием я не встречал / Откровенных таких подлецов, / Но теперь я доволен: ах, как он лежал, / Не дыша, среди дров!» /5; 26/.

***

В «Песне автозавистника» героя выгнали с работы за то, что он всё свободное время отдает своей борьбе. А мотив увольнения или неполадок с работой очень характерен для лирического героя Высоцкого, выступающего в разных масках: «На работе — всё брак и скандал» /1; 119/, «Подумаешь — с работою неладно!» /2; 459/, «И из любимой школы в два счета был уволен, / Верней, в три шеи выгнан непонятый титан» /4; 142/, «Я бросил свой завод — хоть, в общем, был не вправе» /1; 234/.

Последняя цитата взята из песни «Она была в Париже» (1966), которая содержит еще одну параллель с «Песней автозавистника»: «Засел за словари на совесть и на страх» = «Я целый год над словарями ночевал». А сам Высоцкий, как известно, любил читать словари: «У него была довольно обширная, в идеальном порядке содержавшаяся библиотека, в которой выделялась справочная литература и особенно — словари. Он говорил, что ему нравится читать словари “просто так”»736. [945] ^{[946] [947]}

Если же говорить о пролетарской тематике, то в этом отношении предшественницей «Песни автозавистника» является «Поездка в город», где пародируются многочисленные рассказы о подвигах советских разведчиков: «Чтоб список вещей не достался врагам, / Его проглотил я без страха». Как известно, перед отправкой на задание разведчиков инструктируют, что в случае ареста они должны уничтожить (проглотить) все документы и шифры.

Высоцкому это было известно особенно хорошо, поскольку в том же 1969 году, когда была написана данная песня, он пробовался на роль разведчика Бирюкова в фильме Геннадия Полоки «Один из нас», однако начальник 5-го управления КГБ Ф. Бобков запретил его снимать[948] ^[949].

Кроме того, в «Поездке в город» герой «список вещей заучил наизусть», так же как в «Нотах» и в «Инструкции перед поездкой»: «Я изучил все ноты от и до» /2; 234/, «Я два дня учил брошюру взаперти, / Где, чего, куда и как себя вести. / Карту мира изучил и вместе с тем / Строй взаимно существующих систем» (БС-17-10).

Имеется в «Поездке в город» даже пародийная отсылка к роману Джона Рида «Десять дней, которые потрясли мир» (1919), спектакль по которому был поставлен на Таганке в 1965 году. Речь идет о строках: «Я тыкался в спины, блуждал по ногам, / Шел грудью к плащам и рубахам». Сравним у Рида: «Революционный пролетариат шел грудью на защиту столицы рабочей и крестьянской республики!»738.

Другой мотив из «Поездки в город» — «блуждал по ногам» — через год повторится в «Масках»: «Они кричат, что я опять не в такт, / Что наступаю на ноги партнерам»; и через три — в «Балладе о гипсе»: «Наступаю на пятки прохожим».

Теперь вернемся к разговору о «Песне автозавистника»:

Вдруг мне навстречу нагло прет капитализм, Звериный лик свой скрыв под маской «Жигулей».

Перед нами — едкая пародия на советские пропагандистские штампы: «В романе “Железная пята”, написанном в ту же пору, что и “Мать”, Джек Лондон очень ярко изобразил решительную схватку рабочего класса с силами капитализма, звериный облик последнего…»[950].

Но это лишь внешний сюжет, а на уровне подтекста лирический герой говорит о своих взаимоотношениях с властью, которая притворилась «своей»: «…Звериный лик свой скрыв под маской “Жигулей”». В стихотворении «Посмотришь — сразу скажешь: “Это кит…”» (1969) по аналогичному поводу было сказано: «Не верь, что кто-то там на вид — тюлень, / Взгляни в глаза — в них, может быть, касатка!». Приведем еще несколько цитат: «За маской не узнать лица, / В глазах — по девять грамм свинца» («Вооружен и очень опасен», 1976), «Как злобный клоун, он менял личины / И бил под дых внезапно, без причины» («Мой черный человек в костюме сером!..», 1979), «А вдруг кому-то маска палача / Понравится — и он ее не снимет?» («Маски», 1970). Причем в последней песне также упоминается звериный лик: «Надеюсь я: под масками зверей — / У многих человеческие лица».

Власть часто притворяется «своей», втирается в доверие: «Притворились добренькими, / Многих прочь услали / И пещеры ковриками / Пышными устлали» («Много во мне маминого…», 1978), «И будут вежливы и ласковы настолько — / Предложат жизнь счастливую на блюде, / Но мы откажемся, — и бьют они жестоко… / Люди! Люди!» («Деревянные костюмы», 1967). Этот же мотив развивается во многих произведениях: «Песня про стукача» (1964), «Про попутчика» (1965), «Не однажды встречал на пути подлецов…» (1975), «Неужто здесь сошелся клином свет…» (1980).

Зато ль я гиб и мёр в семнадцатом году,

Чтоб частный собственник глумился в «Жигулях»?!

А это снова ленинская лексика: «Самодержавие глумится над народным представительством, издевается над его требованиями. Возмущение рабочих, крестьян, солдат всё растет»[951] ^{[952] [953]}. Однако если обратится к подтексту, то возникает перекличка с «Приговоренными к жизни» (1973): «Душа застыла, тело затекло, / И мы молчим, как подставные пешки, / А в лобовое грязное стекло / Глядит и скалится позор в кривой усмешке». То есть формально этот «позор», символизирующий советскую власть, вновь представлен в образе автовладельца — «частного собственника», — который из своей машины («лобовое грязное стекло») «глумится» над остальными людьми. Эта же «кривая усмешка» упоминается в черновиках «Песни автозавистника»: «А он смеется надо мной из “Жигулей”» (АР-2-112). Точно так же — через стекло — скалятся манекены в «Балладе о манекенах» (1973): «Твой нос расплюснут на стекле, / Глазеешь — и ломит в затылке, / А там сидят они в тепле / И скалят зубы в ухмылке. / Вон тот кретин в халате / Смеется над тобой: / Мол, жив еще, приятель? / Доволен ли судьбой?». Причем интересно, что и манекены являются «частными собственниками»: «Машины выгоняют / И мчат так, что держись! / Бузят и прожигают / Свою ночную жизнь». Всё это говорит о едином подтексте в упомянутых произведениях.