Все наши принципы являются по сути своей неодимовым стеклом, меняющим свой цвет в зависимости от освещения. Принципы непостоянны, ибо нефундаментальны. Они деформируются под воздействием любой сложной этической загадки. Для более точного ответа на наше уравнение нам придётся добавлять в него переменные в течение целой вечности. Решим же его в конце наших жизней, каждый сам найдёт ответ. Пока что мы добавили в уравнение наши икс и игрек. Теперь добавим отношение к жизни индивидов, то, как они видят мир. Добавим влечение к жизни и влечение к смерти. Пока что не будем выставлять значения. Ах да, в конце нужно добавить сверхмассивную величину под именем совесть.
Если отодвинуть уравнение в сторону и спросить у меня, что я думаю на этот счёт, учитывая определённое проявление амбивалентности во всех моих суждениях, то я более склонен думать так: наверное, стоит отбросить тот факт, что нас не спросили о желании появляться на свет и продолжать жить дальше. Да, возможно, стоит отбросить наш самый сильный козырь в рукаве, являющийся универсальным аргументом на всё. Если у вас есть силы продолжать жить, если у вас нет никаких столь сильных психологических травм и слишком чуткого восприятия мира, если у вас есть любящие вас люди, то определённо точно вам не будет оправдания, если вы принесёте в мир ещё больше страданий. Путь альтруиста – это путь, полный собственных страданий во благо других. Своим самоубийством вы только переполните чашу боли и печали в мире, которому обещали бороться за добро и любовь. Это будет капризное, эгоистичное предательство. Всё же в мире хватает потенциального счастья на каждого, нужно лишь его найти, но, к большому сожалению, у многих нет возможности даже искать. Но это уже тема для другого разговора, друг мой. Мы к ней ещё вернёмся. Что я могу предложить вам взамен столь соблазнительного бессовестного вечного отпуска? Оптимистичный нигилизм. Но к нему мы обратимся чуть позже.
И да, если рассудить, то мир полный альтруистов, гораздо реалистичней, чем мир, в котором человечество осознанно перестанет существовать. Хотя я всё же убеждён в том, что наша цивилизация уверенно идёт к самоубийству, день за днём приближаясь к своей цели. Всё это не имеет никакого смысла. Имеет смысл только бог, живущий в каждом из нас, и имя ему – Совесть. Вот настоящее божество, в которое я верю и предавать которое не хочу. Вот божество, ради которого я возлюблю врага своего и с крестом пойду по жизни. Хотя порой так хочется удавиться!
II
Я удивляюсь тому, как люди находят в себе эгоистические силы любить жизнь за то, что она им может дать. Я ненавижу эту жизнь за то, что я ничего не могу ей дать. Я ненавижу её за то, что в ней есть я. Порой я хочу одним лишь нажатием на курок исчезнуть – всего лишь одно мгновение. Мне больно оттого, как мало люди могут дать друг другу. Это вызывает у меня желание разорвать себя на куски – вся эта бесконечная печаль. Если человек не обладает огнём внутри себя, он не сможет дать его тому, кто в нём нуждается. Также человек не способен одарить огнём тех, кто холоден и лишён чувств. Огонь в людях гаснет, а новый появляется всё реже. Это убивает меня, заставляет рыдать. Моя оболочка тянет меня на самое дно душевных терзаний, на дно этого океана самопознания. Не могу бороться с самим собой. С чудовищем, что скрывается под маской человека. Я хочу покоя для всех, кто меня знал, для всех, кто будет знать меня в дальнейшем. В конце концов, для себя самого. Я не вижу цели моего собственного существования. Как прожить жизнь в виде цели-константы, если ты ненавидишь самого себя за то, кем ты являешься в действительности? Забыть о чём-то намеренно – не блаженное забвение, а лишь эгоистичная ложь о себе самому себе. Истинное блаженное забвение – только в смерти. Смерть очищает человека, она смывает его след в жизни, забирая из него огонь души в уплату за покой.
Для многих смерть – единственный способ исправить неисправимое. Так близко со смертью общаются только те, чья грань мироощущения настолько тонка, что сердца касается даже лёгкий ветерок, снимая с него слой плоти. Для таких несчастных от рождения людей любая драма, любая боль смертельно опасна. Им нужно столько нежности и тепла от этого мира, чтобы укрыться от ветра, срывающего кожу с лица, толстым шарфом любви. Эти ветра снимают кожу с меня, дождь разъедает в душе дыры, солнце стыдливо прижигает меня, а луна вскрывает мне грудную клетку, оголяя всё моё естество. Но всё же я иногда нахожу силы бороться с желанием исчезнуть. Всему виной опять-таки оптимистичный нигилизм.
III
О смерти можно говорить вечно, философствуя и размышляя, ибо не будет конца мыслительному процессу, если центром самого мышления будет то, что невозможно осознать. Смерть, как и жизнь, не нуждается в осмыслении и застое. Наш патологический страх перед смертью пытались вылечить многие мудрецы древности, легендарные личности и деятели нового времени. Однако страх этот очень тяжело поддаётся ремиссии, ибо природа человека такова, что всегда, до последнего вздоха мы будем немного её бояться. Причин для страха может быть великое множество. Многие боятся не самой смерти, но просто не понимают личины своего истинного страха, ссылаясь именно на саму смерть. Если вы начнёте рыться в глубинах собственной души, то поймёте, что боитесь вы не самого факта существования смерти и вашей беспомощности перед фактом её прихода за вами, но смежных волнений. Мы даже не то что боимся, мы скорее горюем и обижаемся, как малые дети, что нашу игру прекращают и зовут домой. Мы не хотим осознать, что всему своё время и мы в этой установке тоже временны. Мы либо наслаждаемся отпущенным нам сроком, либо всю жизнь бьёмся о мягкие стены быта, вопя и крича, что жизнь несправедлива. Жизнь и смерть справедливы и несправедливы всегда и во всём, мы просто не можем этого понять, даже скорее мы не хотим принимать столь явную истину. Эти понятия вне нашего понимания, нам их не осознать, ровно так же, как и бесконечность.
Я вот боюсь, что не прочитаю всех книг этого мира, как прошлого, так и грядущего, хоть судьба и уготовила для мира несметные богатства мыслей, сокрытые в нашем будущем. Не будет конца и края им, пока существует человек и мир, построенный им. Также я боюсь, что не смогу испытывать и дальше всех тех прекрасных чувств и эмоций, равно как и низменных пороков. Фильмы, игры, стихи, развлечения, пьесы и многое, многое другое, сокрытое в днях грядущих, но недостижимое для меня. Да, это убивает меня, ведь я так падок на удовольствия души, что не вижу счастья там, где нет всего этого. С каждым днём жизни я нахожу так много прекрасного, чего я ещё не касался, но понимаю, что мне не дано добраться до всего.
Боюсь ли я смерти? Нет. Я боюсь лишиться всего того, что заберёт у меня смерть. Однако забрать у меня всё может и не только смерть, а вещи и похуже – например, человек. Я хочу всё! Всё, что мне может дать этот мир! Вот чего я боюсь – себя и своих желаний, своих желаний и их обречённости. Мною, как и большинством людей, движут непомерный эгоизм и самообман. Наша жизнь парадоксальна тем, что на каждую истину можно ответить чем-то совершенно противоположным, и оно будет одинаково верно. Я недостоин всего этого, я не должен хотеть всего этого. Почему? Я хочу всё, я хочу хотеть всего. Почему я не могу этого делать? Нравственность принуждает меня отказаться от массового потребления. Эгоизм побуждает меня собирать всё, что мне нравится, и наслаждаться жизнью, раз уж она не вечна. Оба суждения идут изнутри меня самого, они оба правдивы. Человек постоянно сталкивается с расхождениями в собственной голове, оказываясь между молотом и наковальней, между сердцем и разумом. Блаженны те, чьи сердце и разум поют одну и ту же песнь. Например, Махатма Ганди – человек, не нуждающийся в представлении. Он обрёл истинную гармонию с самим собой, не испытывая неуверенности в своих желаниях. К тому же он выбрал сторону условного добра, продвигая философию аскетизма и ненасилия. Даже если пытаться найти в его мышлении дыры, ничего не выходит. Я ощущаю себя достаточно плохим человеком, подвергая сомнению труды Ганди. Сейчас наступили тёмные времена, когда семя сомнения всегда будет расти в людях, независимо от того, что они видят. В моменты пикового уровня душевного стресса я отчётливо ощущаю, как моя душа начинает биться прямо мне в рёбра, пытаясь выбраться из моего тела. Вся наша боль и печаль связана с нашим телом. Я уверен, что душа, отделённая от тела, будет воспринимать всё совершенно иначе, более смиренно и с пониманием.
