В когтях у него оказался кусок веревки, отрезанный наискось ударом ножа…

Через час Тедди уходил прочь. Ему бросили банку консервов и ледоруб. Уходил он, втянув голову в плечи и часто оглядываясь: не всадят ли ему пулю между лопатками. Но никто не хотел марать об него руки.

Тогда и вызвали вертолет.

А что же Адам?..

Передо мной десятки книг и статей о снежном человеке, непальском йети, монгольских аламасах, троглодитовых людях… Я беседовал с историками, антропологами, все они излагали мне свои взгляды, гипотезы… Все это казалось мне мало убедительным.

Но вот статья русского профессора Поршнева^{10}. Он высказывается прямо: снежный человек — вздор. Если говорить о таинственном существе, живущем в Тибете и Гималаях, то оно вовсе не обитает в снегах. Оно может пересекать снежные склоны, переходя из долины в долину, оставляя отпечатки ног на снегу. Это, утверждает профессор, остаточная ветвь человека неандертальского, реликт, который сохранился в труднодоступных местах нашей планеты…

Встреча с Адамом, проведенные с ним три дня дают мне право присоединиться к этому мнению.

Скептики — они есть и среди моих друзей — сомневаются, был ли Адам вообще. Если был, то почему один? — спрашивают они иронически. Не знаю. Да, Адам был один в этой долине, может быть вообще в Гималаях. Недаром с такой привязанностью отнесся он к человеку. Может быть, это был последний неандерталец?

В свою очередь я спрашиваю скептиков, не отказывая себе в удовольствии видеть их вытянувшиеся лица: кто вызволил меня из лавины, перенес в ущелье и после этого три дня водил по гималайским склонам? Кто убил снежного барса? Кто принес мне козленка? О козленке меня спрашивали тысячу раз, горло его было прокушено, это подтвердят летчики. У меня вывихнута рука, я был подобран в таком состоянии, что не мог убить даже мухи… Кто же это был?

Я ВИДЕЛ СНЕЖНОГО ЧЕЛОВЕКА^{11}

Рис. Э. Гороховского, Г. Корниловой

Шерп закричал и, взмахнув руками, исчез в снежном облаке. Страх заставил меня вцепиться в гнущуюся рукоять ледоруба, но ледяная глыба переломила ее, и, перевернувшись через голову, я упал в несущийся по кулуару[5] снег. Только не быть засосанным! Я отталкивался, выгребал руками и ногами, скользил, обдирая лицо, а вокруг, забивая глаза, рот, уши, со свистом и шипением летели струи снега, будто я внезапно попал в кипящий котел.

Ударившись о камень, я рывком бросился в сторону и, вырвавшись из снежных объятий, пополз к угрюмо возвышающимся над бортом кулуара скалам. Снежный поток распался, и только внизу еще клубилось белое облако, пронизанное сияющими радугами.

И все смолкло. Только запорошенные мельчайшей снежной пылью скалы вели странную басовую ноту. Я поднял голову и понял, что в этом безмолвном мире остался совсем один.

Далекая пирамида Джомолунгмы развевала по ветру снежный султан. Она походила на всклокоченное чудовище, и, представив метель, гудящую на ее вершине, я подумал — там еще хуже… Лходзе и Нупзе были так же величественны, и все-таки ни они, ни Джомолунгма не казались отсюда самыми большими. Ама-Даблан придавил все, — его громада по-настоящему закрывала полгоризонта…

Вставай, сказал я себе. Вставай… Там, внизу, Пасанг, шерп, которому ты еще не заплатил за сезон… Шерп, который послушно таскал твои мешки и ни разу не отказался от самых безумных маршрутов, несмотря на страх, который внушала ему поставленная тобой цель…

Я встал.

Только что долина подо мной была затоплена тяжелым туманом, но теперь он расплылся, и я увидел внизу вдавленное как линза черное ледниковое озеро, сжатое почти вертикальными стенами. След лавины шел к озеру, но перед самым берегом отклонялся, разбиваясь о щетку скал, вылезающих из снегов как голые пальцы… Где-то там лежал шерп Пасанг…

Горше всего было сознавать, что все случилось в трех шагах от триумфа. Ведь я видел черную тень, мелькнувшую передо мной, видел отчетливую цепочку следов… Это мог быть только йети! И теперь, когда я это знал, судьба не пускала меня к вершине. Она гнала меня вниз, за потерянным спутником. Я готов был бить кулаками по снегу, слезы подступали к глазам, но изменить случившееся было не в моих силах. Я проиграл. Только это смутное видение тени останется моим, видение, которое никого не убедит и ничего не докажет…

Ладно, сказал я себе, главное сейчас — найти шерпа.

А если он мертв?

Я покачал головой… Я должен найти шерпа. Это закон. Ничто не дает мне права оставить в снегах человека, бросившись в погоню за тенью. Великой тенью, но все-таки тенью!

Но за это время йети уйдет, и ты его уже никогда не увидишь!

Хватит… Главное сейчас — разыскать шерпа. Он мой спутник. Все у нас было на двоих — теплые биваки в палатках, с горячим чаем и ромом, и холодные биваки в стременах, когда мы оба зависали на штормовых лесенках, прихваченных к скалам металлическими крюками… И траверсы по вертикальным склонам… И надежды, хотя и свои у каждого…

Уйдет столько времени, а ты можешь и вообще не найти шерпа. Его могло всосать в самую пасть лавины, похоронить под тысячами тонн льда и снега. А йети будет уходить все дальше и выше…

Странный повторившийся хлопок заставил меня обернуться. По крутой скале, помогая себе крыльями и черными клювами, взбиралась стайка лерв^{12}, глупых и невозмутимых. Птицы подолгу задерживались у каждой трещины, перекликаясь ворчливо и хмуро… Выбив снег из-под куртки, я снова взглянул вниз, на пелену тумана, под которым был похоронен снегами шерп, — человек, так искренне удивлявшийся таким, как я, вторгающимся вдруг в Непал только для того, чтобы взглянуть на царство восьмитысячников и помериться с ними силой… Как он представлял себе Европу? Скалистой страной, в которой все жители одеты в меховые куртки и вооружены ледорубами?.. Ведь шерпы понятия не имели, что делается за пределами их закрытой горной страны…

Лервы приблизились и встревоженно уставились на меня круглыми черными глазами. Я осторожно ступил на ледяную ступеньку, начало лестницы, должной привести меня к озеру… Будь у меня веревка, я проделал бы этот путь за считанные минуты, но у меня не было ничего — и ледоруб, и рюкзак отняла лавина…

Я цеплялся за камни и по холодку, пробегающему по спине, чувствовал, что снова иду по лавиноопасному склону… Туман затопил расщелину кулуара, и иногда я не видел, куда ставлю ногу. Раза два я пересек трещины, заросшие ледяными кристаллами, — настоящий асимметричный лес из пирамид, зубцов, конусов, прозрачных или густо-зеленых, и даже на вид холодных. Еще час назад я надолго бы остановился перед удивительными кристаллами, но сейчас едва лишь на них взглянул…

Когда стены скал, сжавшие чернильное озеро, поднялись надо мной, я остановился, пораженный величиной ледяных козырьков, свисающих вниз как гигантские застывшие водопады. Страх снова мучил меня — я боялся найти раздавленного снегами шерпа. Наверное, мне было бы легче искать его, если бы он был как-то виноват в падении, если бы он допустил хотя бы одну из тех ошибок, от которых в горах не застрахован ни один человек, — но я ни в чем не мог упрекнуть Пасанга. Он был шерп, то есть человек, исключительно способный носить грузы на больших высотах и при этом не ошибаться…

Подняв голову, я увидел в разрывах тумана смутные верхушки зубчатого хребта. Солнце окрашивало их в желтые и зеленоватые тона, но я знал, что через некоторое время каменные гиганты вспыхнут ледяной белизной, чтобы сразу, внезапно, рухнуть в гималайскую тьму.