Глядя на то, как быстро мельтешит нож, нарезая всё тонкими ровными ломтиками, я вспомнила о вчерашних посетителях и своём необдуманном обещании помочь.
– Блин! Я ж к Радовым обещалась зайти, – удрученно выдохнула я, – И что я там должна делать?
Я реально не понимала, что от меня хотели. Чем я могла помочь? И самое непонятное, как я объясню свое появление и поведение хозяевам дома? Что им скажу? Здрасте, я тут мимо проходила, вот решила заглянуть, так сказать, на вашу нечисть посмотреть. Экстрасенша недоделанная.
– После полудня пойдёшь, – хмуро проговорил домовичок, – Ежели и есть у Радовых нечистая или мёртвая сила, то после полудня лучше увидеть сможешь.
Я безразлично пожала плечами, абсолютно уверенная в том, что ничего я всё равно увидеть не смогу, и никакая я не ведьма. Ну, подумаешь двух домовых, да одного банника увидела, и что? Может это у меня крыша поехала, и моя больная фантазия так со мной шутки шутит.
– Ладно, я пока к старосте пойду, вещички снесу на обмен, а на обратном пути и к Радовым зайду. Только что я им скажу? Зачем пришла?
– Так сегодня же первый день масленицы, «Встреча». Ты ж сирота, так ничего особенного в том не будет, если ты за милостью придешь, – совершенно спокойно заявил мне Казимир.
– Это я типа побираться должна? Милостыню просить? – ошарашено уставилась я на него.
– А что в этом такого? – также удивленно посмотрел он на меня.
Ладно, потом об этом подумаю. Видимо мой мозг всё-таки ещё не принял произошедшие в моей жизни изменения, новую меня и условия, в которых я теперь пребывала. Что ж поделать, я – нищая и сирота, а ещё подросток и предположительно ведьма. И как всё это принять тридцатипятилетней женщине, начальнику отдела, с двумя высшими образованиями и устоявшимися привычками злобной мегеры? Глядя на колышущееся отражение в воде кадушки бледного и по-детски юного девичьего лица, в моей голове возникал острый когнитивный диссонанс.
К дому Колобова Трифана я подходила нагруженная, словно гужевая повозка. Пройдя мимо злобно скалившегося на меня пса, я бесцеремонно ввалилась в дом старосты и, не спрашивая разрешения, скинула свою поклажу прямо в центре комнаты на деревянный пол.
– Здравствуйте, Трифан Степанович, – с легким поклонов поздоровалась я, стараясь изобразить почтение к представителю местной власти. Староста, всё ж таки.
– И тебе не хворать, – ответил мужичок, с раздражением глядя на два больших тюка, что я свалила в центре комнаты, – С чем пожаловала?
– Вот вещи братьев и отца надумала продавать. Может, что возьмёте на обмен? Сами знаете, мне помощи ждать не от кого, – закончила я многозначительно с нарочитой печалью в голосе.
Жалобные интонации произвели нужное впечатление. И видимо Трифан наконец-таки вспомнил, что он – староста села, а я – бедная сирота, нуждающаяся в помощи.
– Кхм, – крякнул мужчина и, огладив рукой свою немаленькую бороду, подошёл к тюкам и принялся раскладывать их содержимое.
– Денег не дам, – вынес свой вердикт староста, – Могу дать зерна и масло, мяса вяленого могу ещё предложить. Иван, книгу неси!
После последней фразы, адресованной видимо своему старшему сыну, с которым у меня уже было небольшое знакомство, староста принялся тщательно пересчитывать вслух моё имущество, а его сын что-то записывать за ним в огромную книгу, по типу амбарной.
– Три тулупа и три пары сапог, шесть рубах, три больших кожаных ремня и два малых, – называл предметы Колобов старший, – Итого, получается, по мешку зерна за каждую овчину, это два мешка и два кувшина масла, оленины кусок и мешочек соли.
Иван с важным видом старательно скрёб острым металлическим стержнем по берестяной коре, большие и грубо вырезанные кусочки которой и служили страницами в этой огромной амбарной книге.
– Простите, уважаемый, – нахмурилась я, – Вы хотели сказать «три мешка зерна».
Подойдя ближе к столу, за которым сидел старший сын старосты, я нагнулась над его записями. Неровные странные и пляшущие во все стороны буквы, отдаленно напоминающие русский алфавит, складывались в мудреные путанные слова. Мне потребовалось раз десть пробежать по строчке взглядом, чтобы уловить смысл написанного.
– Здесь написано, что я отдала вам два тулупа, но их три, как и пар сапог тоже, – хмуро посмотрела я на старшего Колобова.
– Однако. И читать научилась, и считать, – негромко усмехнулся староста.
А его сын злобно хмыкнул:
– Не иначе, черти в гробу научили, – зло прищурился он на меня, а затем его взгляд сменился какой-то странной заинтересованностью.
– Ладно, не будем бога гневить, – махнул рукой Трифан, – Ванька, Никитка, снесите ей полагающееся, а то ещё пойдет молва по сёлам, что Колобовы сироту обидели.
Дважды говорить не пришлось. И уже через пятнадцать минут двое сыновей старосты, нагруженные тяжелыми мешками, входили в мою избу. Младший Колобов, быстро скинув с себя поклажу, тут же выскочил на улицу, попутно осенив себя крестным знамением. А вот старший отчего-то медлил уходить.
Иван странным взглядом окинул мой дом, затем перевёл его на меня и долго и в упор разглядывал, отчего мне стало ощутимо не по себе. Видимо, он хотел что-то сказать, но внезапный окрик его младшего брата его становил:
– Вань, не надо, пойдём, – послышалось откуда-то с улицы. На это старший Колобов только хмыкнул, прошипел что-то злобное сквозь зубы и вышел. Я же, после его ухода, бросилась запирать входную дверь на тяжеленный кованный засов.
Что меня так насторожило во взгляде этого парня? И вроде бы не было в нем ничего пугающего. Парень, как парень, ничего особенного. Но я отчего-то знала, что его надо остерегаться. Откуда возникло в моей голове это понимание, я бы ответить не смогла, но почему-то была в этом уверена.
И только сейчас мне пришла в голову светлая идея расспросить своего домового о местных обитателях.
– Ванька? Ванька Колобов – парень дурной, – покачал головой Казимир на мой вопрос о сыновьях старосты, – А вот младший, Никитка, добрый, беззлобный мальчишка. Кстати твоего возраста парень. И характер у него покладистый, тихий.
– В тихом омуте черти водятся, – угрюмо произнесла я.
– Очень может быть, – согласно качнул головой домовик, – Однако за младшим худого я не слыхивал. А вот старший, тот да. В прошлую осень над Дарьиной старшенькой дочерью чуть не снасильничал со своими дружками. Вот как, – многозначительно закончил Казимир.
– А в ту первую ночь, что после моего воскрешения, уж не он ли со своими приятелями ко мне в дом ломились?
– Он, больше некому, – утвердительно кивнул домовик. А я призадумалась.
И чем, интересно, было вызвано подобное внимание старшего сына Колобова к моей скромной персоне?
– Пора, хозяюшка, – проговорил Казимир, прерывая мои размышления, – Вон Лукьян уж у калитки топчется.
Поспешно намотав на голову серый пуховый платок, и схватив с печного протвижка теплую лепешку, я плотно запахнула свой тулупчик и выскочила на улицу.
– Здравствуйте, Лукьян, – вежливо поздоровалась я с темным пятном, что притаилось в тени низкого покосившегося частокола моего заборчика.
– И тебе здравствовать, красавица, – послышалось совсем рядом.
– Ну, веди, – кивнула я в сторону дороги, ведущей в центр села, так как куда идти, я не знала.
Пройдя примерно дюжину домов по той же улице, где стоял и мой дом, нечисть остановился возле невысокой ограды и прошмыгнул мимо избы в огород к низенькой закопченной баньке. Я же так и осталась стоять у калитки, не зная, как лучше поступить.
Пока я размышляла, видимо в доме что-то произошло, поскольку не прошло и двух минут, как из избы послышались чьи-то истошные крики.
Поддавшись какому-то совершенно необъяснимому порыву, я рванула к крыльцу, и сама не поняла, как оказалась внутри небольшого дома. На полу лежала девочка лет десяти – одиннадцати вся в синяках. Ребёнок бился в конвульсиях, хватаясь за шею руками и широко раскрывая рот, пытаясь вздохнуть. Рядом с несчастной девочкой на коленях ползала женщина, не в силах помочь своей несчастной дочери. Чуть в стороне стоял бледный мужчина лет сорока. Он был напуган и от волнения и страха кусал губы и нервно теребил в руках мокрое полотенце.
