«Эти указы сразу же обратили ко мне симпатии родных мне офицерских кругов, униженных в своем достоинстве и не находивших себе места, не зная, что с собой делать».

Белое движение на Севере обязано своим существованием именно В.В.Марушевскому. Так считает в своей работе «Северный крест» писатель-историк В.Д.Поволяев. Он пишет:

«Когда генерал-майор Марушевский появился в Архангельске, правительство приняло его хмуро… но Марушевский атаку недоброжелателей отбил, поселился прямо в штабе, а чтобы его особенно не тревожили, выставил в окнах пулеметы. Холодные рыльца станковых “Максимов” подействовали на гражданскую власть отрезвляюще».

Правительство Северной области противилось введению в Северной армии погон. В.В.Марушевский на заседании правительства убеждал:

«…Солдаты без погон — это стадо штатских баранов, которые куда хотят, туда и идут… Солдаты без погон — это деревенские повитухи, брадобреи, мукомолы, свинопасы! Максимум, что они могут сделать — по команде сходить в нужник. А вот по части стрельбы, атак, разведки, инженерных работ они так повитухами и останутся, И таковыми они будут, пока мы в своей армии не введем погоны. Погоны — это дисциплина, форма — это долг, помноженный на честь…».

Введение погон, уставов, наград действительно мобилизовали Северную армию. Мичман Бруно Садовинский с большой душевной радостью вновь открыто надел на свою форму офицерские погоны. Он был горд, что мичманские погоны опять у него на плечах….

Да, — думал мичман Садовинский, — насколько правильным было решение уходить на Север!

Он понимал: погоны поднимают моральный дух, способствуют повышению дисциплины, и, главное, погоны делают офицера — офицером, ответственным перед нижними чинами.

Но не все офицеры приняли возвращение погон с радостью. Часть одела погоны с усталым безразличием, другие же шарахались от них, как от нечистой силы. Насколько некоторые офицеры были замордованы всем произошедшим в стране за последние полтора года, что, как вспоминал генерал В.В.Марушевский: «…другие боялись этих погон до такой степени, что мне пришлось бороться уже с помощью гауптвахты и дисциплинарных взысканий».

Служба продолжалась. В ноябре 1918 года мичман Б. Садовинский был назначен в роту миноносцев (формируемых морских команд) субалтерн-офицером.

ПРИКАЗ

Вр. Командующего Флотилией Северного Ледовитого океана От 16 ноября за № 365

Назначаются:

В роту миноносцев (формируемых морских команд)

Лейтенант Михаил ДУХОВИЧ — ротным командиром, Мичманы: Юрий ДОБРЯКОВ, Бруно САДОВИНСКИЙ, Николай СЕДЛЕЦКИЙ, Николай БЕЛЯЕВ, и Константин ГРИБОЕДОВ, Инженер-Механик Мичман Гарри ГОПП и Подпоручик по Адмиралтейству Алексей БОБРОВНИКОВ — все восемь — субалтерн-офицерами роты.

В соответствие с этим приказом был выпущен приказ начальника всех формируемых морских команд.

Приказ начальника всех формируемых морских команд на берегу от 16 ноября 1918 г. по строевой части № 365

Назначаются: В роту миноносцев (формируемых морских команд) Лейтенант Михаил Духович — ротным командиром, мичманы: Юрий Добряков, Бруно Садовинский, Николай Седлецкий, Николай беляев и Константин Грибоедов, инженер-механик лейтенант Генрих Гефнер, инженер-механик мичман Гарри Гопп и и подпоручик поАдмиралтейству Алексей Бобровиков — все восемь субалтерн-офицерами роты.

Лютый мороз обрушился неожиданно. Сковал реки, сковал корабли, сковал солдат. Фронт на Севере застыл. Запуржило. Всюду снег, снег, снег… и ветер…

В один из зимних дней в Архангельске, мичман Садовинский впервые близко увидел упряжку северных оленей. Упряжка состояла из легких нарт и четырех оленей. Олени были совсем маленькие, по пояс среднему человеку. Темная шерсть на спине и загривке и светлая, почти белая на брюхе. Недлинные, корявистые рога и распластанные, как небольшие лыжи, двойные копыта поразили Садовинского. Благодаря этим копытам олени могли бежать по глубокому снегу, почти не проваливаясь.

Олени имели спереди широкую грудь, большие черные влажные глаза с густыми ресницами. Широкие влажные ноздри были окутаны инеем… Небольшого роста, плотные лопари в меховых одеждах, стояли рядом с нартами. Нарты были наполнены кожаными мешками, полными пушнины. Рядом с лопарями суетилось несколько британских офицеров. Как знал теперь мичман Садовинский, эти люди только числились офицерами в экспедиционных войсках Великобритании, а на самом деле были представителями британских торговых фирм.

Наблюдая действия союзников — англичан, американцев, французов в Архангельске, мичман Б.Садовинский все более убеждался, что эти действия скорее похожи на разграбление очередной колонии, чем на помощь Белому движению в борьбе с большевиками. О таких действиях англичан Г.К.Граф писал:

«Кроме того, англичане усиленно занялись вывозом из Архангельска запасов пеньки, смолы, строевого леса и так далее, объясняя это погашением русского долга.

До чего дошла эксплуатация русских богатств в этом крае, показывает хотя бы тот факт, что англичане вывезли знаменитый холмогорский скот. На официальном языке это называлось покупкой, но в действительности носило характер самой грубой реквизиции: была назначена цена в 120 рублей за голову, и никто не мог уже отказаться от подобной сделки».

Садовинского возмущали непоследовательные действия союзников. Он был полон негодования. Бесконтрольное хозяйничанье англичан на Севере вызывало у флотских офицеров недоверие к «бескорыстности» их поведения. Позже, похожие мысли о целях союзников на Севере в своих воспоминаниях изложит мичман А.Гефтер находившийся в тот же период времени в Мурманске:

«С каждым днем моего пребывания на Мурмане приходится все больше убеждаться в правильности возникшего предположения о цели прибытии англичан. Они прибыли не для помощи русским, а для овладения богатым районом… Для них безразлично, кто такие русские, с которыми они имеют дело, большевики или нет, — и те и другие должны быть под эгидой английской власти…».

Не только мичманы Б.Садовинский и А.Гефтер возмущались тем, что творится вокруг в Архангельске, в Мурманске и в целом на Севере. Многие морские офицеры, энергично возмущались двуличной политикой союзников и бюрократизмом собственных военных чиновников. Н.Кадесников в исследовании «Флот в Белой борьбе» писал:

«Между тем молодые морские офицеры и гардемарины, пробравшиеся с берегов Балтийского моря в Северную область… сражались с большевиками и на сухопутном фронте… и на флотилии Ледовитого океана.

С присущей молодости пылкостью они возмущались как двойственной политикой союзников, так и излишним бюрократизмом отечественных русских военных учреждений. Это последнее обстоятельство в известной мере объясняется тем, что в начале Белого движения во главе с контр-адмиралом Викорстом в ответственных учреждениях сидели люди, служившие большевикам до самого переворота. Они сумели задержаться с благословления англичан на тех же должностях и при белых. Так же успешно они продолжали творить дело развала флотилии».

Дни становились все темнее и темнее и почти сливались с ночью. Лишь к 12 ч становилось чуть светлее от не поднимающегося над горизонтом полярного солнца.

Как-то ночью, когда Бруно возвращался после проверки несения службы караулом своей роты, темное, почти черное небо над головой неожиданно дрогнуло и заколебалось, как занавес, зелено-фиолетовым цветом. Садовинскому на мгновение показалось, что земля поехала у него под ногами. Это похоже на ситуацию, когда стоя на перроне, при начале движения поезда, кажется, что перрон уходит из-под ног.

Бруно остановился пораженный. Такого ему еще не приходилось видеть. Он стоял как вкопанный, запрокинув голову и глядя на небо широко раскрытыми глазами.

До этого он не раз видел северное сияние, но оно было слабым, состоящим из зеленоватых полос или свечения, напоминавшего легкие облака. В этот раз все было не так. Будто электрический разряд потряс небо. С одного его края в другой, мощное, как луч прожектора, со страшной быстротой стало переноситься странное трепетание. Зелено-фиолетовые широкие полосы с трепетанием, заходя одно за другое, гаснув и тут же загораясь вновь, пересекали все небо с явственным шорохом и треском.