Современник тех смутных дней, видный деятель партии эсеров В.М.Чернов, так писал об особенностях жизни матросов:

«И другая особенность — жизнь на самодовлеющих “плавучих крепостях” также наложила на матросскую среду свой отпечаток… Буйная удаль, с примесью непостоянства, беззаботная подвижность и неприкованность ни к каким прочным “устоям” и, наконец, самодовлеющее противопоставление остальному миру, при крепкой товарищеской спайке в узком кругу».

Во время бунта на линкорах в Гельсингфорсе, наибольшей жестокостью и призывами к убийствам отличались именно «вожаки» восстания — люди, с революционным, либо с уголовным прошлым, и, как правило, не имеющие отношения к действующему флоту, «отморозки», как мы сказали бы сейчас, за деньги готовые на любую подлость и преступление, были и есть в любые времена. Были они и в 1917 году, были тогда и державы готовые все это оплачивать. Именно они организовывали якобы «стихийные» матросские митинги, направляли толпу по конкретным адресам для арестов и убийств офицеров. Именно безумство вседозволенности, умело сообщенное матросской толпе этими «вожаками»-провокаторами, толкало многих матросов на преступления.

При этом, основная масса матросов не жаждала убивать своих офицеров. Многие из них оказались заложникам того шального, «революционного» времени и действовали под влиянием внешних обстоятельств и провокаторов, что ни в какой мере их не оправдывает.

Память об этих событиях глубоко врезалась в души флотских офицеров, поэтому в дальнейшем, морское командование Белых флотилий, старалось не брать матросов в свои части. Более того, если пленных красноармейцев, особенно из числа мобилизованных, белые офицеры зачисляли к себе на службу, то пленных матросов всегда ждала смерть. Так глубоко прошел «революционный» разлом, по сердцам флотских офицеров.

Появившиеся в конце февраля 1917 года на кораблях и в частях судовые комитеты и общие собрания команд, все больше входили во вкус матросского самоуправления. Они присваивали себе право объявлять доверие или недоверие своим командирам и офицерам. В команде «Расторопного» комитет выдвинул требование убрать нескольких унтер-офицеров, офицеров пока не трогали. Мичман Садовинский знал, «чистки» кают-компаний на других кораблях — в полном разгаре.

Если меня выбросят с флота, — думал мичман, — это станет трагедией моей жизни, но торговать спичками на улицу, я не пойду.

Так как в матросские комитеты выбирались, преимущественно горлопаны и крикуны, люди случайные и далеко не лучшие, то под видом демократии, на флоте процветала самая настоящая анархия.

Свидетель событий, происходивших на кораблях Минной дивизии, офицер эскадренного миноносца «Новик» мичман А.Завьялов, вспоминая «чистки» офицеров инициированные матросами, пиcал:

«На “Новике” был комендор Пашков… После революции он прямо захворал манией величия. Вот мечтал стать офицером, и хотя был малограмотен и еще меньше образован, возомнил себя самым умным на судне. Всегда и всюду старался подчеркивать свое понимание и превосходство в сравнении с массой, а на самом деле вмешивался не в свои дела и, конечно, только все путал.

Я замечал, что многие матросы потому-ли, что раньше были особенно ревностно исполнительны и может за это не пользовались расположением своих сослуживцев или по чему другому, но они точно хотели реабилитироваться в чьих-то глазах и для этого считали необходимым и достаточным списать с корабля какого-нибудь, не пользующегося общим расположением офицера. В результате “деятельности” матроса Пашкова экипаж “Новика” лишился грамотного артиллерийского офицера, а корабль выходил в море с пониженной боеготовностью.

Но, может быть, подобные выходки были следствием разлагающего влияния революционной пропаганды… Так, к моему в то время удивлению, на первом плане стояли не знания, а личные симпатии и антипатии. Так быстро падала боеспособность, уже через месяц после революции».

Из представителей этих самых судовых комитетов 5 марта 1917 года в Гельсингфорсе и был создан Совет депутатов армии, флота и рабочих Свеаборгского порта. 10 марта 1917 года, новый командующий флотом Балтийского моря вице-адмирал А.С.Максимов, «красный командующий», как он любил сам себя называть, своим приказом № 11 объявил по флоту приказ военного и морского министра Временного правительства А.И.Гучкова:

ПРИКАЗ

Командующего флотом Балтийского моря.

Посыльное судно «Кречет» 10-го марта 1917 № 11

При сем объявляю приказ Армии и Флоту от 9 сего марта.

Вице-адмирал Максимов

Приказ Армии и Флоту

Волей народа Россия стала свободной. Для сохранения этого блага офицеры, солдаты и матросы должны тесно сплотившись отстоять возрожденную страну от врага, залившего ее кровью ее многих лучших сынов. Каждый гражданин России, желающий ей счастья и славы, должен проникнуться мыслью, что лишь в единении сила и утверждение нового строя. Призывая всех чинов Армии и Флота к его неослабной защите, выражаю уверенность, что завоеванные ими гражданские права еще больше сплотят вооруженные силы России в одно неделимое целое.

Верьте друг-другу офицеры, солдаты и матросы! Временное правительство не допустит возврата к былому. Установив начала Государственного Строя, оно призывает Вас спокойно выждать созыва Учредительного Собрания. Не слушайте смутьянов, сеющих между Вами раздор и ложные слухи. Воля народа будет исполнена свято. Опасность не миновала и враг еще может бороться. В переходные дни он возлагает надежды на Вашу неподготовленность и слабость.

Ответим ему единением. Свободная Россия должна быть сильнее низвергнутого народом строя. Высокая честь выпадает на Вашу долю офицеры, солдаты, матросы свободной России. Родина ждет от Вас мудрых решений. В Ваших руках судьба народной свободы.

Подписал: Военный и Морской Министр А.Гучков Верно: И.д. Нач. Штаба кап. 1 ранга князь Черкасский

Какой фарисейский приказ, — злился мичман Садовинский. — Пролить столько офицерской крови и после этого призывать офицеров и матросов к сплочению и единению.

7 марта 1917 года Временное Правительство установило новую форму «Присяги или клятвенного обещания на верность службы Российскому Государству для лиц христианских вероисповеданий». На флоте пошли разговоры о принятии присяги на верность Временному Правительству.

Русские воины всегда считали воинскую присягу святыней. Присяга — это клятва. Принятие присяги в Российском флоте и Российской армии в дореволюционной России являлось религиозным обрядом — обещанием перед Богом. Матрос или солдат давал присягу не только государству и народу, но и самому Богу в Кого он верил, на Кого надеялся и от Кого ждал помощи.

Нарушение присяги считалось большим грехом перед Богом и людьми. Если военнослужащий преступал клятву, то, значит, он уподоблялся Иуде Искариоту, он покинул Бога и, сам был покинут Богом, и он уже не настоящий верующий. Такая присяга имела большое значение и большую силу.

Нарушение присяги перед Богом означало отказ от заповеди Божией, призывающей «положить душу за други своя». В дореволюционной России принимал присягу не командир, а духовенство. И, только если не было соответствующего священнослужителя, то принимал присягу командир, при участии корабельного или полкового священника.

9 марта 1917 года, определением Святейшего правительствующего синода присяга была принята по духовному ведомству, о чем по всем епархиям разослали соответствующие указы.

Российское духовенство в марте 1917 года считало, что раз император Николай II отрекся от престола, а великий князь Михаил Александрович признал власть Временного Правительства, призвав граждан России повиноваться тому, то это служило достаточным основанием для принесения присяги на преданность новой власти. Проповеди и воззвания духовенства об этом печатались на страницах церковной периодической печати, начиная с апреля 1917 года.

В 10-х числах марта духовенство Русской Православной Церкви само принесло присягу Временному Правительству. Также было признано необходимым участие духовенства в церемонии принятия новой присяги.