Дитрексен задул свечу и последовал совету, улегся, не раздеваясь, только лицом повернулся к стене. Незаметно для себя задремал, но тут же получил пинок в спину.

- Пора! Поднимайся! – Послышался шепот московита. – С этой минуты ни звука.

Серость наступившей белой ночи разом проглотила две фигуры, выскользнувшие из флигеля и устремившиеся в лес. Дитрексен старался четко следовать указаниям московита, но порой из-под его ноги раздавался слабый треск незамеченной опавшей сухой ветки. Федор замирал, оборачивался, шипел по-змеиному и грозил кулаком. Они останавливались, вслушивались в тишину ночи, беззвучно вдыхая влажный запах подлеска, после московит подавал знак идти дальше. Иногда им на пути встречались большие поваленные березы и сосны, с вывороченными корнями. Здесь им приходилось буквально проскальзывать между огромных веток, прижимаясь всем телом к стволу. Лес был по-прежнему во власти белой тени, но заполнился райскими ароматами земли, по ходу заметно усиливалась влажность, означавшая близость большой воды. К середине ночи они вышли к озеру. Им повезло лес подступал мелким кустарником прямо к берегу, переходя в высокие заросли камыша. Осторожно раздвигая рукой стебли, после придерживая и передавая их из рук в руки Хансу, Шелковников продвигался вперед. Легкий ветер дул им в лицо, он же относил все запахи в сторону, не позволял собакам, если таковые имелись в замке, учуять чужаков, а шуршание камышей заглушало все другие звуки. Им повезло. Они вышли слева от Эрбюхуса. Замок просматривался отлично.

- Молчи и все примечай: этот берег, другой, стены, башни, пушки, часовых, высоту, ширину. Пусть здесь, - Федор постучал пальцем по виску, - все отложится. Мелкое, большое… Все! Твой взор моряка тебе поможет. После, когда вернемся, обсудим, кто и что запомнил.

Справа черным утесом высился замок. Крепостная стена прямоугольная, сложена из крупных валунов, на ней видна одна круглая башня одной высоты со стеной, смотрит на норд-ост, вторая по диагонали смотрит на зюйд-вест. Два других угла крепости без башен. Центральная башня в три этажа, не меньше, расположена не по центру, а сдвинута в сторону озера, на норд-вест. Стены оштукатурены, но есть вкрапления больших камней, на крыше башенка и по углам высокие дымовые трубы. Сам замок выглядел нелепо, будто на небольшой столик взгромоздили несуразный по высоте ящик из камня. Фигуры часовых виднеются на круглой стеновой башне, с нее просматриваются два участка стены, остальных не видать, или прячутся за стенами или где-то есть караульное помещение. Дитрексен прикинул в уме высоту стен и башни, исходя из роста видимых ему часовых. Лая собак не слышно, возможно, без них обходятся. Противоположный западный берег так же зарос камышом. Чернелась рыбацкая лодка, видно, кто-то вышел на ночной лов.

Возвращались обратно с рассветом, спинами ощущая первое тепло солнечных лучей, пробивавшихся сквозь ветви. Лес потихоньку просыпался. Запели, защебетали первые птицы. Дитрексен заметил сбежавшую к ним по ветке белку. Зверек вытянул мордочку, разглядывая путников, но тут же скрылся, поняв, что никакой еды они ему не дадут. Когда вернулись в усадьбу Бьернсона, солнце поднялось, но стояло еще низко, оставляя в тени их флигелек. Они уселись на вросшую в землю низкую лавочку и тихо стали обсуждать ночные наблюдения, дожидаясь, когда хозяева позовут их к завтраку.

- Камыши на другом берегу видел?

- Видел.

- Подходить и отходить водой будем.

- Почему? – Удивился Ханс. – На воде, как на ладони. Стража вмиг заметит.

- Это сейчас. – Согласился московит. – А осенью туманы сплошные. Ни зги не видно. Весла ветошью обмотаете, проскользнете, как нож по маслу.

- Откуда знаешь?

- Тебя сморило вечером, а я вышел, старик еще работал. Слово за слово – разговорились. Ему ж одиноко. Потолковать не с кем. Не со старухой же своей. Было у Бьернсона два сына. Один при короле Густаве в войне с нами сложил голову, другого ваши убили при короле Эрике. Так что к своим правителям старик теплых чувств не испытывает, ну о нас с тобой и говорить не приходится… - Усмехнулся московит.

- Я не датчанин, я норвежец! – Вдруг возмутился Дитрексен.

- А что норвежцы не за датского короля дрались со шведами? – Удивился Федор и продолжил. - На той стороне, - Шелковников глядел прямо перед собой, покусывая травинку, - одна лишь усадьба. Прозывается Шиннар. Живет там одна семья рыбаков – Юханссоны. Это их лодку мы видели ночью. Старшего зовут Свен, его жену Гудрун, сыновья Якоб, Оке, Эдвин. Первые два женаты. Невестки Петра и Мария. Ну и детишки у них. Пять или шесть. Перебьете всех. – Буднично произнес московит, даже не повернув головы, словно речь шла не об убийстве невинных, а о чем-то незначительном, пустяшном.

- Детей-то… - Начал было, но не договорил капитан. Замолк, опустив голову и надвинув на глаза шляпу.

- Ты, Дитрексен, мало крови пролил невинной? Совесть проснулась? Успокой ее тем золотом, что получишь. Тот, кто сидит в замке, стоит сотен, а может тысяч убиенных, ибо война идет, а с его, да Божьей помощью, может прекратиться Дошло до тебя, «праведник» в обличье морского вора? – Рассмеялся Шелковников. Продолжил таким же тихим спокойным голосом. – Глянь, дымок появился из трубы. Знать, хозяйка покормит скоро. – И без заминки к прежнему разговору вернулся. – Стены легко возьмете. Вам морякам привычно карабкаться по вантам. Высоту заметил?

- Стена семь-восемь человечьих ростов, башня повыше будет – пятнадцать-шестнадцать. – Ответил Дитрексен, не подняв головы.

- По часовым просчитал? Верно. Не выше грот-мачты. Заберетесь. Охрану перебить, только тихо, не понимая шума. Зацепиться за дымовые трубы и наверх. С какой стороны думаешь стену брать?

- С норда или оста. Центральная башня ближе всего к этим стенам подходит.

- Снова верно мыслишь. Разделиться вам надобно будет. Одних ты поведешь отсюда, дорога до замка тебе ведома, других… Кому, капитан, доверяешь?

- Штурману, боцману… - Дитрексен, раздумывая, медленно стал перечислять.

- Петер Хазе пусть на корабле останется, с ним пара человек. – Оборвал его Федор. - А Нильс подходящая кандидатура. У Юханссонов есть четыре лодки: две большие на четыре весла, две поменьше по паре весел. Восемь да четыре, двое на рулях, да боцман. Трое на корабле. Всего восемнадцать насчитал. Правильно? Сколь людей остается?

- Трое со мной вместе.

- Вот и отлично! Да я еще, коль пошлют. Я с боцманом с того берега, ты отсюда. Возьми новгородцев с собой. – Неожиданно посоветовал Шелковников.

- Почему их? – Спросил недовольным тоном Дитрексен. Не ему, капитану, решать, кто и с кем пойдет.

- Они к лесам привычные. Их шайка много лет в чащобах пряталась, оттуда на разбой выходила. А тамошние леса не чета здешним. Буреломы сплошные, да болота. Взять их мы так и не смогли. Сами разбежались. Опытные они, капитан. – Объяснил московит.

- А кузнец со старухой?

- Перебить обоих. – Так же, как и с семейством Юханссонов, обыденно произнес Шелковников.

- Ну ты и дьявол! – Вырвалось у Дитрексена.

- Когда надо и дьявол. – Легко согласился с ним Федор. – А ты думал, дьявол похож на то чудище, что рисуют в вашей Библии? Рогатое, - Федор гримасничая приложил пальцы к голове, изображая рожки, - хвостатое, покрытое шерстью, с клыками и кабаньей мордой? Нет, дружище Ханс, дьявол всегда прячется в человеческом обличье. Может быть очень даже привлекательным, разговорчивым, как я, например. – Московит расхохотался. – Может походить на священника, рыцаря, бюргера, ремесленника, знатную даму или портовую шлюху или даже на ребенка или... на самого короля! Черна его суть, а не наружность.

Дитрексен молчал. Да, он убивал людей в море и не раз. Убивал и просящих пощады и тех, кто пытался сопротивляться захвату судна. Но ему не приходилось еще убивать тех, кто предоставлял ему кров, еду, постель… Чем виноваты эти люди?

- Опять вину ищешь? – Нет, черт возьми, этот проклятый московит и правда читает мои мысли! – Да пострадают невинные, но разве не так повелось от Адама и Евы? Вина их в том, что оказались на нашем пути, и не в то время. Мы на войне, где нет места рассуждениям о праведных или неправедных, справедливых или несправедливых делах. Есть лишь последствия того, что нам предстоит совершить. Свидетелей тому быть не должно. Ни на этой стороне озера, ни на другой. Такова их судьба, таков жребий. Как говорят римские святоши: «Mors tua, vita mea», что означает «твоя смерть – моя жизнь». Поэтому и Бьернсоны и Юханссоны должны умереть, а мы выжить, кому повезет, и сделать свое дело. – Шелковников смотрел на капитана холодными, как изморозь, глазами. - Решив дело, все уходят на лодках через озеро и другой дорогой возвращаются в Норданшё.