- Много… спрашиваешь…

- Как не спрашивать! – Тихон изобразил искреннее недоумение. – Коль есть товар, так чтоб торговать его, знать суть надобно… Где добыт, или пойман, или сделан?

- Ты… это… слышь… - Охрюта сколь мог через стол перегнулся к купцу поближе, обдал смрадом перегара и гнилых зубов, - меньше спрашивай… дело… велико… княжеское… ик… не твоего ума…

- Зовут-то как хоть?

- Да, как хочешь…, ик…, называй. – Сотник начал икать, судорожно схватился за кувшин, стал хлебать прямо из горла, стараясь заглушить судорожное дергание кадыка. Тихон смотрел чуть презрительно, как рубиновые капельки стекают по жидкой бороде татарина.

- Лю…, Любава! – Оторвался наконец от вина осоловевший Охрюта. – За море… ее… надо… - Голова неудержимо клонилась в столу, но он еще силился, - а там… назовут… как хотят… опоил… ты меня… - Сотник рухнул и захрапел.

Тихон Степанович внимательно посмотрел на девушку. Любава стояла также недвижимо, как будто происходившее в комнате ее абсолютно не касалось. Тихон медленно поднялся из-за стола, обогнул его и приблизился к ней.

- Может молвишь сама что-нибудь пока этот пес дрыхнет? – кивнул головой н храпевшего сотника.

Любава подняла на мгновения глаза и тотчас отвела в сторону. Но вздоха глубокого утаить не смогла.

- Н-да… дела… - задумался купец. – Эка напасть! И девка-то видать хорошая… вона глаза какие чистые, искренние… спасать как-то надо…

- Сядь, - показал на лавку у окна, - в ногах правды нет. – Опустилась послушно. Купец присел рядом на краешек. Любава вдруг встрепенулась, на него посмотрела и молвила с жаром:

- Сделай все, как он говорит, добрый человек. Не спрашивай ни о чем, не накличь беду на себя и дом свой. Хватит того, что уже свершилось! – И вновь потупилась, отвернулась от него. Тихон успел заметить, как заалели щечки, да слезинка одинокая скатилась по щеке, замерла и сорвалась на пол.

- Беда с тобой! – Вздохнул тяжело купец и вернулся на прежнее хозяйское место. Покосился на разлегшегося Охрюту. Появился Ермей, отодвинул от спящего посуду, что не перебил, глянул на хозяина:

- Убрать со стола?

Густяк покачал головой:

- Не надо!

- Там Свен Нильссон тебя дожидается.

- А чего сразу не сказал? – Вскинул брови хозяин.

Ермей показал на спящего:

- Этот уже был здесь.

- Хорошо, - кивнул купец, - присмотри за ним, а я выйду.

Глава 10. Сделка.

Найдя во дворе задремавшего Нильссона новгородец опустился рядом с ним на скамью.

Проснулся и Свен. Огляделся по сторонам немного осоловело. Только было к берегу корабль подошел, только он руки протянул, чтоб обнять родных, как вдруг исчезла сначала Аннита с сыночком, а дочь еще оставалась, руки к нему протянула и… пропала. И сон улетучился. А тут и Тихон рядом.

- О, Тихон, здравствуй. – Свен, еще нахохлившийся со сна, приветствовал друга.

Густяк покачал головой, но промолчал.

- Что случилось, дружище? – Обеспокоился швед. Про сон и забыл, хотя что-то приятное, чуть щемящее осталось в груди. Но его больше сейчас озаботил вид старого друга. – Это связано с нежданными гостями? – Показал рукой на бесцельно болтающихся по двору воинов.

- Нежданный гость хуже… - Начал было Тихон, смотря прямо перед собой, а Свен подхватил:

- Знаю, знаю, хуже татарина.

- А если он еще и татарин, то хуже втройне. – Мрачно закончил купец.

- Может я пойду? В другой раз? – Предложил швед, видя, что друг не разговорчив.

- Нет, нет… - Спохватился Тихон и развернулся весь к Свену. Озарило! - Ты-то мне как раз и нужен! – Правильная мысль пришла к нему в голову. Конечно, Свен! Никто другой! – Ты то мне и поможешь!

- Конечно, помогу! – Тут же согласился купец, даже не представляя о чем пойдет разговор.

- И мне, и не только… может и себе… - Хитро вдруг заулыбался Густяк.

- Говори давай! Любите вы русские все загадками… - заулыбался в ответ швед.

- Тогда слушай! – Пригнулся к его уху Тихон. Даже воротник на шубе приподнял, лица спрятал – ни один звук не должен ускользнуть в чужие уши.

По мере рассказа мрачнел старый швед, качал головой осуждающе, порывался что-то сказать возмущенно, но Тихон не давал, знаком показывал – не перебивай!

- И что ты мне предлагаешь? – Были первые слова Нильсона после того, как он наконец дослушал до конца рассказ новгородца. – Купить человека? – Почти бесцветные брови поднялись вверх, морщины превратились в сплошную сетку, а нос угрожающе заострился и покраснел от возмущения. – Да ни в жизнь! – Замотал головой Нильсон.

- Да послушай, ты меня! Только мы сейчас с тобой можем спасти ее! Только ты и я! Ежели этот пес московский к другим пойдет? И нам житья не будет, и девка пропадет ни за грош. Для них она тьфу, монета стертая. Или вовсе ножом, да под лед. Ты морду этого татарина увидишь, сам поймешь – ему человека прирезать, что муху. А девка-то добрая, - шептал горячо, - по глазам ее вижу… в беде она… К себе заберешь, помощницей будет, а на Немецком дворе кто ее потом тронет? Сам говорил – купцы в Стекольну писали, вскорости посол ваш приедет на Москву, новый договор заключать, а ваш двор вне русских земель будет, дабы от распрей временных, что меж государствами случаются, торговым людям убытка не было. Весна придет, с тобой в Швецию и отъедет. А там, вольна себе… отпустишь на все четыре стороны… спасать ее надо, душа-то чистая, христианская… ну, Свен, решайся…

Швед опустил голову задумался… сон почему-то давешний вспомнил… Уллу, дочку свою светловолосую.

- Давай, старче, соглашайся, - настаивал Тихон, - пес этот скоро очнется…

- Ладно, - нехотя мотнул головой Свен, шапку снял, встряхнул волосами густыми цвета снега пушистого, - согласен!

- Вот и молодец! Вот и чудесно! – Обрадовался новгородец. – Дай обниму тебя, друг мой закадычный. – Старики обнялись и почему-то оба прослезились. Так и сидели рядком, по спинам друг дружку похлопывая. Даже пробегавшие по двору приказчики Густяка останавливались, засматривались – чего это старики вздумали обниматься, и даше спешили по делам своим торговым.

- Только торг я держать буду! – твердо заявил Густяк, оторвавшись от друга своего.

- Это почему же? – удивился Свен. – А я что хуже имею?

- Да не хуже, старина! – усмехнулся Тихон, - Может даже лучше моего, но для татарина, ты сделаешь вид, что по-русски не гу-гу. Говорить будешь по-шведски, а я переведу всё! Как от него избавимся, так и с девкой поговорим. Не пожалеешь! – Заметил в конце, видя промелькнувшее в глазах шведа сомнение.

- Тихон Степанович! – вырос перед ними Ермей. – Этот, - головой в сторону дома показал, - заворочался…

- Видать просыпается… вино-то крепко шибает, да не очень долго… - Пояснил Свену Тихон, - значит, пора и нам идти торговаться. Пойдем, что ли?

Свен кивнул, и старики помогая друг другу, д крякнув пару раз, поднялись со скамейки и к крыльцу направились. Ермей, забегая вперед, дверь распахнул.

Любава все также неподвижно сидела у оконца на лавочке, как оставил ее Тихон. Охрюта распластался на столе. Спал еще, но беспокойно. Ворочался, кому-то грозил…

Старики, друг дружку поддерживая за локти, к Любаве сначала подошли. Девушка даже не шелохнулась, смотрела куда-то в одну точку. Тихон слегка подтолкнул друга – смотри, мол. А Свен остолбенел прямо. Перед ним сидела его … Улла, что во сне он видел. Старик даже позвать ее захотел, но горло предательски сжалось, и выдавить смог один лишь звук:

- У-у-у… у-у-у, - и нечего больше.

Тихон посмотрел на него обеспокоенно.

- Что это с ним? Часом не плохо? – и повел, повел в сторонку, на другую лавку, чтоб татарин не особо разглядывал кому девку-то пристроим сейчас. Усадил Свена, головой покачал – старик-то не мог глаз оторвать от девушки. Видно было, как тяжело дышит, а глаза-то загорелись… Жарко стало Свену, шапку скинул, ворот тяжелый распахнул. Ермей выскользнул, ковш с квасом подал. Свен не отводя взора, выпил жадно. Потом к стене откинулся, но все смотрел на нее и смотрел.