- Знать, приехал кто-то к Тихону. – Догадался Нильссон. И правда, на дворе стояло несколько оседланных лошадей, да пара воинов в тулупы поверх доспех одетые, топтались неподалеку от привязи – морозило…

- А гости-то, кажись, незваные… - Подумал швед, и тут же из дома показался приказчик Густяка, приветственно помахал рукой истинному гостю и почти бегом бросился к нему.

- Господин Нильсон, не знаю даже, как и сказать. – Почтительно поклонился и шепотом заговорил приказчик, озираясь на стоявших во дворе воинов. – У Тихона Степановича от дворецкого самого великого князя московского люди пожаловали. Зачем – того не ведаю.

- Давно? – спросил купец.

- Да прям перед вами, господин Нильссон. – Приказчик виновато развел руками.

- Не переживай! – махнул рукой Свен. – Нам старикам спешить уже некуда. Погода ныне хорошая, морозец легкий, а шуба у меня теплая – твой хозяин позаботился. Посижу, о делах своих не торопясь поразмышляю, а там, глядишь, и Тихон освободится.

Сказано – сделано. Приказчик, спросив, не надобно ли чего, тут же испарился, а Нильсон присел на широкую лавку, закутался поплотнее в шубу, да задремал тут же по-стариковски. Снилось ему давно умершая сына Анника, сынишка да дочка-малютка Улла, только выросла она уже, а жена с Бернтом какими запомнил их, такими и остались. Все втроем они стояли на берегу моря и махали руками, а корабль со Свеном все ближе и ближе к ним. Только почему-то Аннита с сыночком становились все меньше и меньше. А дочка-то красавица, волосы света пшеницы золотистой, глаза... утонуть можно в глубине бездонной… И ветер паруса наполняет, да только никак не может корабль пристать. Матросы бегают, суетятся, шкипер покрикивает, да все бестолку. А Свену все равно, он любуется… Вот они милые, вот они родные, и кто ж небылицы рассказывал, что черная смерть их забрала…

Старик иногда просыпался, разбуженный каким-то шумом во дворе, то лошадь заржет, то баба-кухарка ведрами прогомыхает. Приоткроет чуть веки и быстрее обратно в сон, к своим поближе…

А гости и впрямь были у Тихона Степановича серьезные. Привез таки Охрюта девку Любаву в бывший вольный, но оставшийся великим, Новгород. Потоптался на дворе у наместника князя Ивана Ивановича Оболенского, понятно, что не к его милости в гости – не по чину, так…, с дворней, да с воинами потолковать к кому из купцов сунуться, кто побыстрее поможет от товара живого избавиться. Что за товар, понятное дело, не сказывал. Языком болтать Охрюта не любил, да и хозяина своего боялся – знал, Шигона в любом деле огласки не потерпит. Девка-то была Соломониева, т.е. Сабуровых, а вторым человеком после Оболенского в Новгороде бы боярин Иван Константинович Сабуров, сродственник опальной царицы и сам в чине дворецкого.

- К Густяку иди! – уверенно подсказал ему старый дружинник, оказавшийся знакомым еще по походу на Тверь.

- К Густяку? – Переспросил Охрюта.

- К нему самому! – Утвердительно кивнул воин. – К Тихону Степановичу. Самый уважаемый купец в Новгороде.

- А где найти Густяка?

- Да, там! – Махнул рукой неопределенно дружинник, показав куда-то за забор. – На Торговой стороне. Спросишь любого – покажут.

Охрюта со двора вышел, оглянулся – не смотрел ли кто в след. В седло поднялся, своим головой мотнул – за мной, мол. Поехали.

Любава совсем сомлела от бешеной скачки. После того что случилось, того что сделали с ее ненаглядной госпожой, собственная судьба мало интересовала девушку. Одеревеневшее тело плохо слушалось, и если б Охрюта вовремя не заметил, да не приказал своим стражникам привязать ее веревкой к седлу, давно бы уже где-нибудь выпала, да разбилась. И не холод ее сковал, нет, Охрюта и здесь позаботился, хоть и щерился ненавистью из узеньких глаз, закутал, замотал в тулуп овчинный. От безразличия окоченела она.

Тихон Степанович сидел в горнице, за столом широким, погруженный в какие-то подсчеты замысловатые, что дела торговые всегда сопровождают. Шум во дворе оторвал от занятия скрупулёзного.

- Что там такое? – Подумал, а дверь уже скрипнула, и на пороге Ермей показался с готовым ответом.

- От дворецкого Шигоны великого князя Василия человек к тебе, Тихон Степанович, а с ним девка. – Молвил и затих Ермей. В комнату не вошел, так и остался в дверях, зная, что хозяин скор на решения.

Тихон хоть и нахмурился – и чего здесь забыли люди московского князя – мелькнула мысль, но вслух бросил, ждать не заставляя:

- Зови!

Приказчик кивнул и исчез.

Охрюта ввалился по-хозяйски. Прямо с порога шагнул на середину комнаты, оставляя на полу мокрые следы. За ним маячила в дверном проеме девичья фигурка. Несмотря на огромный тулуп было сразу заметно, как тонка и хрупка она:

- Имею к тебе поручение от дворецкого великого князя Василия! – Важно начал сотник, даже не удосужившись назвать себя.

- Слушаю тебя. - Спокойно отвечал ему купец. – Что за дело? Может прикупить что захотел великокняжеский дворецкий? Иль продать?

- Во-во, верно подметил, - ощерился Охрюта, - именно, продать!

- Что за товар? – Тихон был по-прежнему невозмутим.

- А вот! – обернулся сотник к Любаве. – А ну, девка, подь сюда, покажись.

Тихон видел, что девушка с трудом оторвалась от косяка и едва шевеля ногами сделала несколько медленных шагов вперед.

- Заморозил совсем, что ли, поганец… - зло подумал про сотника купец. Головой покачал:

- Не по адресу с просьбой такой, служивый… Я медом, воском, пенькой, мехами торгую, но не людьми.

- А я и не с просьбой к тебе пришел… - угрожающе повысил голос сотник, - то приказ самого Ивана Юрьевича Поджогина Шигоны! И я, его сотник Охрюта, затем сюда и прибыл, дабы тебе это передать.

Не ответил купец, промолчал, хоть внутри полыхнуло гневом. Сдержался, подавил в себе. Посмотрел внимательно на Любаву. Девушка стояла не шелохнувшись, отреченно смотря в сторону.

- Не чисто дело! Ох, не чисто… - Заскреблись кошки на душе. – Напаскудили московские… - Догадался купец. – Теперь следы заметают.

И в подтверждение догадки Тихона Охрюта продолжил таким же уверенным тоном, посчитав, что уже запугал купца:

- И не тебе велено продать, а через тебя! И подале! Твой удел сыскать купца заморского, иноземного, дабы увез ее за моря. И поскорее!

- Поскорее не получиться! – Купец жестом показал на широкую лавку, что стояла с другой стороны стола. Сесть приглашал. Тенью мелькнул Ермей, появились кувшины, ковши и снедь нехитрая.

- Это почему ж? – Недовольно буркнул Охрюта, но охотно развалился на лавке, схватил ковш, плеснул в него из кувшина, поднес к плоскому носу, втянул ноздрями, крякнул от удовольствия и выхлебал махом. – Хорошо вино! – Рукавом утерся. – Иноземное?- Глазки хитрые раскосые снова впились в купца. – Почему же скоро не получиться? – Повторил вопрос.

- Вино фряжское… - начал пояснения Тихон, - а быстро не получиться потому, что ты ж девку за море хочешь отправить…

- Ну и… - не терпелось Охрюте. Быстро налил себе еще вина, быстро вылакал. Поцокал языком от удовольствия. – Хорошо живешь, купец, прямо, как боярин!

- Торгуем… - пожал плечами Тихон, а про себя добавил, - морда татарская. – Но вслух сказал:

- Пей вволю. Скажу - еще принесут. А за море отправить лишь по весне можно. Во льду моря ныне. – Руками развел, мол, что поделаешь.

Сотник нахмурился, обдумывая. Опять потянулся к кувшину, налил, выпил, опять налил. Мелькнул Ермей – на столе появился новый кувшин.

- Ха! – усмехнулся Охрюта, рыгнул довольно, - Эк, дворня твоя натаскана. Лишь гость подумал, а оно тут как тут, на тебе! – Пьяно вывернул ладонь, указывая на вино.

- То не дворня, - Все также спокоен был Тихон, - то приказчик мой.

- Один черт, холоп. – Сотник совсем опьянел. Вино на вкус не казалось крепким, но в голову ударило, зашумело, отяжелило, хотелось лечь и заснуть.

- Чья девка-то? Как зовут? Сколько хочешь? – хозяин внезапно забросал охмелевшего гостя вопросами.

Охрюта опешил. Не ожидал. Голова соображала туго и неумолимо клонилась к столу. Но сотник собрался с силами, поднял вверх скрюченный грязный палец, погрозил: