В Або дед нанялся матросом на лесовоз, который шёл в Англию. Но в датских проливах его барк посадил на мель неопытный лоцман, на котором, как говорили матросы, сэкономил капитан и он же хозяин этого судна. В Дании, где он оказался после этого происшествия, пришлось наниматься на другое судно. Единственный корабль, который взял его в рейс, был колониальным транспортом.

Датская Вест-Индия, а точнее остров Сент-Томас, сначала очень понравились ему. Он нашёл работу в плотницкой артели и даже успел завести подружку в столице этой колонии, городе Шарлотта-Амалия. Но неожиданно подхватил жёлтую лихорадку и почти два месяца провёл в местном монастыре на излечении. Из-за чего, этот тропический островок ему сильно разонравился, и он его покинул, нанявшись как подменный матрос на один рейс на североамериканский военный транспорт снабжения, идущий в Сан-Франциско.

По прибытию в данный город, он соблазнился рассказами о золоте, валяющемся под ногами вдоль реки Американ-ривер и завербовался в немецкую артель. С этой артелью ему очень повезло. Основной костяк группы состоял из австрийцев, баварцев и саксонцев, которые имели опыт горных работ и к тому же могли за себя постоять, так как большинство успело поучаствовать в боях так называемой «Германской Мартовской революции».

За четыре года старательства дед сумел накопить приличный капитал и при этом его не только сохранить, но и остаться живым. На общем собрании артели было решено прекращать добычу золота и выбираться на восточное или южное побережье САСШ. С большим трудом, они сумели пробиться через индейские территории и вышли к Новому Орлеану, где почти все члены их команды и решили осесть, прикупив по ферме. Уговаривали остаться и его, но дед решил вернуться, надеясь поселиться в южных районах Финляндии.

После долгих мытарств из-за начавшейся Крымской войны, он смог добраться до Аландских островов, где даже поучаствовал в сражении за крепость Бомарсунд, в числе местного финского и аландского ополчения. После сдачи крепости сумел с несколькими местными финнами, ночью, на небольшом рыбачьем баркасе, уйти в Або. Где буквально вечером того же дня дед встретил знакомца из Улеаборга, который и поведал ему печальную весть о смерти всей его семьи от чумы.

Оказалось, что чума выкосила не только его семью, но и весь клан Хухта. И он остался единственным представителем этого семейства. Местный барон тоже не уберёгся, и дед Кауко выкупил все земли и озеро, которые раньше арендовал его клан, у баронского наследника. Тому никакого дела не было до ведения хозяйства и он, по бросовым ценам распродал всю землю своим бывшим арендаторам.

…..

Познакомил меня дед и с нашими шведскими родственниками. В первую очередь с семьёй Нюбергов, родителями жены моего старшего братца. Ян Магнус Нюберг, её отец, служил начальником железнодорожной станции Улеаборг и жил в служебной квартире рядом с зданием вокзала. Он и его жена Лина имели восемь детей, и все они были девочками. Поэтому он и не возражал против брака одной из дочерей с наследником богатого крестьянского семейства. Когда я впервые услышал их фамилию, она показалась мне знакомой. И не зря. Карл Ричард Нюберг, изобретатель паяльной лампы и примуса, оказался их родственником. Причем, довольно близким, что позволило Ларсу Нюбергу, младшему брату Яна Магнуса, который имел в Улеаборге завод скобяных изделий, выпускать на нём и лампу, и печь, всего за половину положенного патентного роялти.

Другим шведским родственником был Нильс Викстрём. Мой тридцатилетний двоюродный брат и родной внук деда Кауко. От сына, которого родила та шведка, которой по неосторожности надул пузо мой героический дед. Уж не знаю что там приключилось и почему Нильс остался сиротой, об этом дед ещё не рассказывал. Но именно за его деньги, мой великовозрастный братец, окончил Финляндский кадетский корпус. В финскую гвардию не попал, но уже несколько лет поручик Нильс Викстрём командует второй ротой четвёртого Улеаборского финского стрелкового батальона.

И ему еще повезло оказаться в родном городе. По-тому что хоть батальон и называется Улеаборгским, но размазан тонким слоем от Ваасы на юге, до Кеми на севере. Выполняя сразу и обязанности пограничной охраны, и вооруженных сил, и даже жандармерии.

У него самого уже было, пара сыновей, четырёх и двух лет. И дед всегда, когда бывал в городе, заезжал проведать своих правнуков. Бабушка Ютта не только знала об их существовании, но и каждый раз передавала чего-нибудь вкусненького. Со старшим своим племянником я познакомился довольно близко. Четырехлетний Андреас углядел на моём поясе чехольчик с ножом и требовательно потянул к нему свои ручки.

- Дай.

- Не дам, - я сумел увернуться от ушлого родственника и с укором посмотрел на взрослых, которые с явным удовольствием следили за нашим знакомством и разборками.

- Хочу! Дай! - пошёл на второй заход мой племянничек, и я, не успев увернуться, оказался им схвачен. А его загребущие лапки стали пытаться дотянуться до ножа.

- Отвали! - я попытался вывернуться из его захвата, но он был не только чуточку крупнее меня, но и тяжелее. Пришлось свободной рукой ухватить его за ухо и попытаться высвободиться.

- Аааа! - заверещал этот мелкий гадёныш и принялся своим кулачком мутузить меня по плечу.

- Перкеле! - не сдержавшись, ругнулся я и, бросив его ухо, со всей своей детской силой заехал ему по носопырке.

Брызнула кровь и родственичек наконец отстал от моей тушки и, плюхнувшись на задницу, заголосил во всю мощь своих лёгких. К воплям братца тут же присоединился младший его братец Ларс, который до этого спокойно играл в кубики. С чего он решил присоединиться к старшему, мне было совершенно непонятно. Может, он так его поддерживал?

Прибежала руова Викстрём и молча утащила Андреаса, который успел размазать свою кровь вперемешку с соплями и слезами по всему лицу и части одежды. Как только старшего унесла его мать, младший прекратил верещать и, как ни в чём не бывало, продолжил складывать кубики.

- Ну, что, Вяйнямёйнен? Победил? - почему-то недовольно спросил у меня дед Кауко. - Ты только посмотри на его недовольную мордаху, - обратился он к поручику. - Я его даже наказать не могу, ведь он на целый года младше твоего, а сумел отбиться. Ну, шельмец.

- Да нормально всё, деда. Дядя приструнил племянника. А чего вы ему нож доверили? Не боитесь, что покалечится?

- Пф, - фыркнул дед. - Не, Матти не такой, он у нас вообще особый. С тонтту дружит, уже читать и даже немного писать умеет.

- О как! По-фински? - зачем-то уточнил херра Викстрём.

- И по-фински, и по-русски, и даже немного по-шведски.

- Вот как? - удивился его внук и обратился ко мне на шведском, - Матти, ты вправду говоришь на шведском? - чем вывел меня из размышлений.

Когда дед меня назвал Вяйнямёйнен, я сначала удивился почему меня обозвали броненосцем, который ещё даже и не появился. А потом сообразил, что это не только пароход, а еще и финский былинный герой, первочеловек в местном эпосе.

- Да, говорю, - пропищал я на шведском, и удовлетворённый братец от меня отстал.

Моя трёпка, заданная Андреасу, очень скоро принесла плоды. При наших нечастых с дедом приездах к ним в гости, племянник теперь был как шёлковый, таскал мне какие-то свои игрушки, явно стараясь задобрить меня. А когда я сдуру научил его как из кубиков строить правильные и красивые сооружения, вообще таскался всюду за мной хвостиком. Его мелкий братец Ларс полностью косплеил старшего и уже изображал хвостик у него. И я даже не предполагал какие последствия повлечёт это односторонняя дружба.

Я долго потом размышлял над поведением взрослых, которые даже и не подумали вмешаться в наши детские разборки. И пришёл к выводу, что подобный подход в воспитании, который сейчас окружает меня со всех сторон, самый правильный и жизненный. Ребёнок учится сам принимать решения, драться или мимикрировать. А не как у нас, в моём времени — «а я маме скажу», «а я папе», «а у меня брат старший есть». Правда, в той же современной Финляндии моего времени за подобные действия, а тем более за телесные наказания, ребёнка из семьи забрали, а родителям неплохой срок впаяли бы.