– Я поговорю с тобой о руалийской принцессе, когда ты завоюешь хотя бы одну из женщин. Лишь тогда я поверю, что ты знаешь, о чем говоришь!
Ивэн помнил хрупкую Аэрин, ее грацию и певучий южный акцент – в день коронации он танцевал с ней раз за разом, рассудив, что того бы хотел Морган, озабоченный осторожностью, с какой появлению принцессы отнеслись гости. Если он что-то и понял про нее в тот вечер, так это что она привыкла говорить то, что думает, и эта черта была частью ее шарма.
Пожалуй, он хорошо понимал Эрло, но, вне сомнений, знал – это восхищение не значило для него ровным счетом ничего. Оно не имело ничего общего чувством, хранимым Ивэном для Анны. Из-за шутки друга он понял, как легко мир может лишиться всех красок и света, что она дарила ему. Он страшился их потерять, и это делало его глупцом. Ее судьбой он мог распоряжаться даже больше, чем той, что принадлежала ему. Что скажет Морган, узнав, что он не видит подле себя иной королевы? Что скажет ее семья? Что скажет Роллэн, когда поймет, как близка его сестра к тому, чтобы стать владычицей Дагмера?
Крыша их дома, места, где они делили соседние покои, виднелась совсем недалеко. Ивэн надеялся, что Анна вернулась с праздника, опередив их и тогда, быть может, он увидит ее хоть на миг.
– Что случится, если ты просто войдешь в дверь дома, где живешь? – попав в город друзья стали вести себя тише, перейдя на громкий шепот, и теперь их разговор едва доносился до ушей Ивэна.
Роллэн много ночей выскальзывал из окон как вор и крался в замок с торбой, набитой травами и порошками, однако Птицелову не следовало о том знать. Ивэн нисколько не сомневался в решении лекаря о повторении хорошо изученного пути. Никому не хотелось тревожить чуткий сон Стейна Локхарта. Но оказавшись у ограды, увитой плотным ковром плюща, Ивэн почувствовал себя не так уверенно, как прежде. Сорвавшись, Роллэн рисковал рухнуть в кусты цветущего дикого шиповника и тогда только колокола с городских башен смогли бы заглушить его вопли.
Эрлоис тяжело вздохнул и первым шагнул к ограде, но Ивэн проворно одернул его, смекнув, что тот не отличался субтильностью их молодого друга – под крепким ловчим черепки крыши могли с треском превратиться в пыль.
– Следи, чтобы нас никто не увидел, – прошипел молодой король, что являлось лишь отговоркой – дом Локхартов стоял на холме, откуда можно было разглядеть любую тропинку, ведущую к нему. В эту ночь до него не было никому дела. – Твои глаза острее моих!
Он не хотел, чтобы Эрлоис, решив доказать свою ловкость, ринулся на ограду, оттого и предупредил все возможные возражения.
– Если я упаду – беги! – неожиданно громко посоветовал Роллэн, пока Ивэн нащупывал опору, скрытую под листьями плюща.
Взобраться на крышу было даже проще, чем он вообразил. Осторожно растянувшись, Ивэн подал руку Роллэну и подхватил его, когда тот замешкался на самом верху.
– Которое из окон? – Ивэн встряхнул юношу, заметив, что тот потратил на восхождение слишком много сил и готов попросту улечься на черепицу. – Которое из…
– Вот это! – вдруг отозвался девичий голос.
Внизу тут же послушался шорох – Эрло, наученный опытом своих похождений, недолго думая метнулся в кусты. Присутствие короля Дагмера на крыше дома Локхартов не так грозило репутации Анны, как его собственное. Он не разобрал, кому принадлежал голос, а если бы понял, то не подумал бы скрываться.
Ивэн медленно обернулся, придерживая Роллэна, готового теперь встать на ноги.
– Сестра! – сорвавшимся голосом поприветствовал тот.
Девушка, высунувшись из окна, всплеснула руками и беззлобно зашипела на него.
– Вы перебудите весь дом, – сдерживая смех, проговорила она. – Если проснется отец, скажи ему, что хотел пробраться в комнату Роллэна, чтобы выкрасть серебряный подсвечник. Запомнил? Под-свеч-ник!
Ивэн, не отрываясь глядя на Анну, не сразу сообразил, что она обращается именно к нему. Немало трудов было положено на то, чтобы она осмелилась говорить с ним не как с королем Дагмера, а как с юношей, способным оказаться ночью на крыше ее дома. Ее улыбка, такая ясная и открытая, могла разогнать в нем любую тьму. Свет луны путался в рассветном золоте ее распущенных волос в беспорядке разметавшихся по плечам – ничего прекраснее этой ночью Ивэн не видел. Он привык неметь, как только она оказывалась рядом, злился на самого себя, но не мог ничего с этим поделать. Он думал, что это пройдет, как только они привыкнут друг к другу, однако это время все никак не наступало.
Анна помогла брату преодолеть оконный выступ, Ивэн последовал за ним мягко, словно кот – никто не должен был услышать его шагов. Вместе, не сговариваясь, они помогли Роллэну добраться до его узкой кровати.
– А теперь скорее уходите. Оба, – уложив подушку под головой брата, Анна вдруг обернулась и дотронулась раскрытой ладонью до груди Ивэна, нагнувшегося, чтобы стянуть с друга сапоги.
Она лишь хотела показать, что сама справиться с заботами о Роллэне, но этот жест, такой простой и небрежный, заставил Ивэна остолбенеть. Он отчетливо ощутил, как тяжело гудящее сердце рванулось навстречу ее тонкой руке.
В комнате, больше похожей на лабораторию, горела одна единственная свеча, но большего и не требовалось. На девушке все еще была рубаха с красной северной вышивкой, но теперь ее ноги были спрятаны широкими штанами для верховой езды, очевидно позаимствованными у брата. От нее пахло сочной травой и дорожной пылью. Она была не похожа на саму себя, но оттого лишь становилась красивее. Ивэн в изумлении уставился на ее руку на своей груди, и оба чуть было не задохнулись от охватившего их смущения. Он отступил на шаг вместо того, чтобы поддаться желаемому.
– Постой! Что это на твоей шее? – глаза Анны расширились от удивления, а руки сами потянулись к губам, чтобы удержать вырывавшиеся смешки.
Ивэн похолодел. На мгновение ему представилось, что непостижимым образом позорный шрам вновь испещрил его кожу темными отметинами. Неловко дернувшись, он схватился за собственное горло и вдруг понял, что так развеселило девушку. Его пальцы запутались в крупных светлых цветах – венок Анны начал было распускаться, но он наскоро стянул его тонкой травинкой и водрузил на собственную шею. Он представлял, что оставит его у окна девушки, но совсем позабыл про него от волнения.
– Так это был ты! – беззвучно хохотала она.
«Если бы все звезды над Дагмером принадлежали мне, я загасил бы одну за другой, лишь бы видеть тебя», – подумал он, выпутываясь из плена цветов.
– Я не хочу, чтобы ты снова гадала, – он питал надежды, что эти слова прозвучат шуткой, но принялся проклинать себя за всю серьезность, вдруг зазвеневшую в голосе.
Анна замолкла, и, пораженная, приняла протянутый венок и прижала его к себе. Ее ресницы трепетали, подобно крыльям бабочек, а в глазах читались изумление и робость. Ивэн попятился к окну, стараясь не сводить с нее взгляда, оказавшись на крыше, он замер, услышав, шаги Анны. Он почти не ждал, что она снова появится в оконном проеме, но ошибся. Она, все такая же удивленная, наблюдала за ним, пока он не спрыгнул вниз.
– «Я не хочу, чтобы ты гадала», – важничая передразнил Ивэна Эрло. Все это время он поджидал его, прислонившись к стене. – Блистательно, мой молодой король!
Отряхиваясь, Ивэн, оглушенный собственными чувствами, меньше всего был готов выносить насмешки друга, искушенного в любовных делах. Тот, словно хорошо понимая это, широко шагая, ринулся с холма. Ивэн нагнал его, как только смог справиться с мелкой дрожью, пробравшей его тело. Он боялся, что зубы предательски застучат, как только придется заговорить – его переполнял восторг, и он не мог его унять. Он хотел бежать, вновь прыгнуть в ледяное озеро, кричать – сделать хоть что-то, чтобы вернуть себе самообладание. Но в небе уже брезжил розоватый рассвет.
– Распорядись, чтобы на пиру у моих ловчих были самые глубокие кубки. В конце концов, это я надоумил тебя, – глаза Эрло хитро поблескивали. Было ясно, что он ликовал, но говорил не больше, чем требовалось.
