В то время подобные слова действовали сильно. Нас с детства приучали, что есть такой неведомый враг, который только и ждет, когда мы потеряем бдительность, чтобы нанести сокрушительный удар. Теперь я понимаю, что этот «враг» был чем-то вроде коммунистической страшилки, сказки про Буку, которой родители пугают на ночь своих непослушных детей. Но тогда, конечно, я с жаром поклялся памятью отца, что верну все, что смогу найти – любые бумаги и документы. Тем более что военный был прав – мне они были ни к чему, а дрожать за их сохранность мне не очень-то хотелось. Я попросил у него только подождать два-три дня – копаться в отцовских вещах сразу после его похорон мне было неловко.
Стол отца был девственно пуст. Не то, что документов – даже чистой бумаги для записей, и той не оказалось. Я сообщил об этом тому самому пожилому, он хмыкнул, пожал плечами, больше не стал ни о чем спрашивать. На том и закончилась вся эта странная история.
Отголоском той трагедии осталась лишь маленькая заноза, навсегда засевшая в моем сознании. Она заставляла меня всегда обращать внимание на лица покойников, если мне доводилось их видеть. Лица эти неизменно были, что называется, смертельно бледными. Но не синими, как у отца! Всякий раз, вспоминая об этой странной детали, я списывал все на специфическое освещение в морге и на собственное шоковое состояние. Но хоронили отца почему-то в закрытом гробу… Сказали, правда, что эта мера вызвана исключительно заботой о маленьких детях, которые присутствовали на похоронах. Мол, малышам навсегда впечатываются в память лица покойников, ни к чему травмировать хрупкую детскую психику. Пусть лучше все, кто его любил, запомнят его живым – на эту тему над гробом было сказано немало красивых слов. Ничему я не придал тогда значения.
И сейчас, восстановив в памяти прошлое, медленно произнес:
– Да, мой отец умер. Умер своей смертью, от сердечной недостаточности. Думаю, ничего интересного для вас тут нет, и…– я запнулся, натолкнувшись на полный иронии взгляд профессора, сидевшего напротив.
– Именно так, молодой человек. Именно так, – закивал он.
Я недоуменно поднял брови.
– Именно так это и называлось в те времена: «острая сердечная недостаточность», – пояснил он, отвечая на мой немой вопрос. – Всего один укол – и человек умирает от острой сердечной недостаточности. У нас она половину Политбюро, помнится, скосила… Чего уж говорить о простых служаках!
– Не смейте! – я задохнулся от нахлынувшего гнева, хотя и сам не мог понять, чем вызван этот внезапный гнев, почему так задели меня слова профессора. – Слышите?! Не смейте так говорить! Я не хочу обсуждать смерть моего отца в таком тоне! И свои сомнительные домыслы можете оставить при себе! Каким бы ни был мой отец, он не вмешивался ни в какие грязные игры. Он свято верил в свое. К сожалению, он не щадил себя, очень много работал, в этом и только в этом причина его преждевременной смерти!
Логинов с грустью посмотрел на меня:
– Ну, простите, если обидел. Бог с ним. Как говорится, мертвых не воскресишь. Но я все же хочу вам сказать, для чего мне понадобились все документы. Мне необходимо было выяснить: неужели кто-то, имевший отношение к тайной касте жрецов майя, имел неосторожность жить в России в столь смутное и опасное время? К своему глубокому разочарованию, я вынужден признать, что так оно и было. Почему к разочарованию? Потому что горько и обидно, что представитель уникальнейшей древней культуры, быть может, единственный носитель ее тайных знаний, Гонсалес Ачамахес, так нелепо погиб в застенках КГБ. К моему прискорбию, в мировой истории такой порядок вещей не исключение, а, скорее, правило. Стоит на Земле появиться мессии, как его сминает под своими колесами грузовик, вывозящий нечистоты с соседней фабрики. В этом-то как раз нет ничего удивительного. Жаль лишь бессмысленно и бездарно погибающих людей, предназначение которых заключалось в том, чтобы помочь духовному развитию нашего несовершенного мира. Хотя, если смотреть на вещи здраво, что, в конце концов, мог сделать Гонсалес? Наверное, в его понимании, он делал то, что было ему по силам… Но в мировом масштабе – ничего. Скорее всего – ничего. Однако, знаете ли, молодой человек… – ученый испытующе посмотрел на меня, словно ожидая какого-то знака или ответа.
Я молчал, не зная, что сказать.
– Я все же поработаю с документами, которые вы принесли, – продолжил он после паузы. – Как вы и просили, опишу содержание и смысл каждого сегмента утерянного талисмана. Пусть это описание хранится в вашем доме как… семейная реликвия. Мне кажется, вы уж простите меня за такое предположение, что странная смерть вашего отца связана именно с этими документами, а, в конечном итоге, и с камнем-талисманом. Настоятельно советую вам, оставьте мне только фотографию, а остальные бумаги, в том числе и те, что остались у вас дома, соберите и сожгите.
С этими словами старик вынул из кипы листов черно-белую карточку с изображением странного камня.
– Пожалуйста, послушайтесь моего совета! – продолжил он. – Чем быстрее вы избавитесь от документов отца, тем лучше будет для вашей же безопасности. Не удивляйтесь и не спорьте. Я слишком давно живу на свете, да и предмет моего научного интереса – история, так что я, как никто, знаю, что даже из-за гораздо менее важных вещей порой погибали целые народы. Люди, которые охотились за «Тайной вселенной», полагали, что обладание талисманом принесет власть и деньги. Поэтому они не останавливались ни перед чем. Нет никаких гарантий, что не осталось человека, который не потерял надежду завладеть реликвией, и продолжает поиски. Боюсь, вся эта история еще не канула в Лету, поэтому поскорее забудьте все, что я вам наговорил, и не пытайтесь когда-нибудь вспомнить. Для вашего же блага и спокойствия. Ну, а за своим описанием зайдите денька эдак через два-три. Постараюсь его подготовить.
Мы стояли в сияющем разреженном воздухе, белые хитоны тяжелыми складками ниспадали с наших плеч. Мы молчали, внимая словам Верховного жреца. Выражение его лица было сурово и торжественно. Он обвел нас всех тяжелым взглядом, в котором сквозила глубокая мудрость и горькое знание, и каждый, встретившись с этим взглядом, потупился.
– Братья мои, – раздался в тишине его гулкий голос, – я вижу приближение конца нашей цивилизации. Планета, на которой мы столь прекрасно жили многие тысячелетия, стремительно изменяется, и мы исчезаем, один за другим. Мне страшно не оттого, что я перестану существовать. Страшно другое – разум, который мы создали и ради совершенствования которого трудились, не покладая рук, исчезнет вместе с нами. Человекообразные существа, задуманные и созданные нами как носители этого разума, превращаются в нечто бездуховное и неуправляемое. Жажда знаний в них слабеет с каждым днем, уступая место жажде наживы и непрерывного потребления. Я думал, мы создаем уникальную форму жизни, в которой душа соединится со знанием, плоть с духом и вместе они поднимут человека на недосягаемые высоты просветления, счастья и гармонии. Я с горечью признаю, что я ошибался. То, что представляют собой сейчас люди, больше напоминает мне обезьян – те самые биологическими матрицы, в которые мы насаждали разум в самом начале наших опытов. Инстинкты, владевшие обезьянами, по-прежнему руководят людьми, и никакой разум не в состоянии их перебороть. Побеждают жажда наживы, зависть, похоть, гнев, стремление к получению наслаждений любой ценой… Мы должны… – тут он слегка коснулся рукой своей груди, которую украшал бесценный амулет, созданный из материалов, неведомых никому в этом мире, – мы должны предпринять последнюю попытку сохранить разум на этой планете.
Мы стояли, потупившись, не смея поднять на него глаз, не зная, что ответить. Тягучая звенящая тишина повисла в воздухе. И лишь осторожно, украдкой взглянув в его глаза, можно было заметить в них отблеск надежды – она окрылила наши сердца.
– Их алчность, их стремление воровать, – продолжал наш Учитель, – одно из самых страшных, разрушительных свойств, которое только может быть присуще разумным существам. Оно приводит к необратимым изменениям личности и, в конце концов, к полной деградации.
