– Что это? – у нас обоих горели глаза.

Я не совсем понимал, на что смотрю. Меня очаровал уже сам логотип. Все рисунки ожили. Мне не терпелось погрузиться в книгу. Не понимал, происходит ли все это на самом деле. Думаю, этим объясняется размытая грань между фантазией и реальностью происходящего. У меня всегда отлично получалось претворять в жизнь грандиозные сны. Свои. Чужие. Хотя некоторые более приземленные реалии вызывают трудности. Я искренне верю, что притчи о добре и зле, которые я почерпнул из комиксов в детстве, как-то связаны с превращением фантазий в реальность. И в жизни, и в карьере. Уже будучи взрослым, я обсуждал это с отцом за парой баночек холодного канадского пивка. Я спросил: «Как думаешь, пап, как такое возможно?»

Хондо посмотрел на меня и улыбнулся. «Себастьян. Это потому, что ты веришь».

Я улыбнулся в ответ.

Убежав в соседнюю комнату, я прыгаю в кресло-мешок, где поглощаю каждую мелочь, каждый миллиметр комикса про Бэтмена. Так зародилась одержимость длиною в жизнь, манящая снова и снова. Раз за разом. Страсть к комиксам. К супергероям. К поп-арту.

К чтению.

В будни прилежного коллекционера комиксов я окунулся еще в детстве. Вступал в книжные клубы, бегал в местный универсам с мелочью. По вторникам туда привозили «Невероятного Халка», «Фантастическую четверку», «Свехлюдей», «Призрачного гонщика» и прочие творения Джека Кирби, Нила Адамса, Майка Плуга, Херба Тримпе. В гараже мы открыли собственный клуб комиксов, через который проходили сотни, если не тысячи журналов. Мой приятель Эндрю Спрингер жил через дорогу. Мы с ним просматривали все экземпляры, расставляли по алфавиту и распределяли по категориям. Обсуждали художников, авторов и сами рассказы. Даже сюжетные линии.

Я пытаюсь донести до своих детей, что тогда у нас было лишь воображение. Никакого тебе интернета, кабельного телевидения, видеоигр, IMAX и прочей виртуальной херни. Ничего, кроме неподвижных картинок, а для всего остального – собственная фантазия. То же самое и с рок-н-роллом. Все, что у нас тогда было, – журналы, фотографии и плакаты, на которые смотрели, слушая пластинки. Вот почему обложки играли такую важную роль, а сегодня, в серую и безвкусную эру iTunes, они кажутся причудливым пережитком прошлого. Позорище.

Мир Marvel и DC стал краеугольным камнем воображения. Дома в Каване, Онтарио, антенна ловила всего три черно-белых канала. Большинство программ канадского телевидения были про керлинг, боулинг, хоккей на траве, а иногда попадались захватывающие спецвыпуски о подледной рыбалке. Не самый увлекательный материал для активного детского ума. Вселенная Marvel была в тысячу раз интереснее телевизора. Я читал о Невероятном Халке и Человеке-пауке и реально верил в истории, в которые погружался. У них была единая предпосылка. Добро над злом. Повзрослев, я нажил врагов и завел друзей благодаря такому черно-белому мышлению. Как по мне, я всегда стараюсь поступать правильно. Иногда случаются неудачи. Могу облажаться. Но цель всегда одна.

и

Как-то раз во втором классе директор и учительница вызвали в школу родителей. Они сказали, что не понимают, «что не так с Себастьяном. Всякий раз, допустив хотя бы одну ошибку в тесте, он отчаянно себя лупит. Мы еще не встречали таких детей». Они объяснили, что я не могу смириться с ошибкой. И если я допускал промашку, сам себя наказывал.

Думаю, это связано с тем, что однажды отец высадил меня из фургона и заставил идти домой по болоту Каван. В кромешной тьме.

Потому что я получил четверку за тест.

Лето 1975 года

Набережная Санта-Крус

Я держу папу за руку.

Мы только что вышли с американских горок и идем через парк развлечений. Жарко. Я ем сладкую вату. Мне семь.

Волшебное место. Сегодня я впервые прокатился на американских горках! Я, конечно, орал, а еще меня стошнило хот-догом на тетю, сидевшую позади. Прикиньте!

Мы с папой идем к набережной. Подходим к высоченной витрине с призами, которые можно выиграть в автоматах.

Что-то в самом верху привлекло взгляд семилетки. Уже издалека я начал рассматривать картинку, но юный мозг никак не мог понять, что же это такое.

Я хватаю отца за руку, и мы направляемся к витрине. Мы все ближе. К чему-то непонятному.

Шум аттракционов в парке развлечений и детский смех постепенно стихают. Взгляд прикован к картинке на витрине, которая с каждым шагом все ближе.

Она завораживает и одновременно пугает. Я совершенно сбит с толку. Персонажи выглядят чарующе и пугающе, но взгляд я отвести не могу.

– Папа! Что это? – отчетливо помню, как посмотрел на отца в поисках поддержки и какого-то объяснения.

– Это, сынок, – сказал он с ухмылкой, – KISS…

1976 год

Питерборо, провинция Онтарио, Канада

А точнее, в восемь.

До того, как я присоединился к хору англиканской церкви Всех Святых, воспоминания о пении неразрывно связаны с мамой – Кэтлин. Ее любовь к вокальным гармониям повлияла на меня еще в детстве. Вместе с сестрой Лесли они целыми днями музицировали дома, распевая Everly Brothers и всевозможные хиты своего поколения, среди которых, например, композиция группы The Bird and the Bee:

Они пели в унисон с Линдой Ронштадт, Элтоном Джоном, Нилом Янгом, The Beatles, Валди, Мюрреем Маклафланом, Rough Trade, Бобом Марли, Джоан Арматрейдинг. Из магнитофона постоянно звучала невероятная Фиби Сноу. Одна из самых талантливых и, возможно, недооцененных исполнительниц. Спустя много лет мы встретились с ней на съемках шоу для канала VH1. Милейшая женщина. Мы пели за кулисами.

– Привет, Фиби! Я – Себастьян! Обожаю твой голос! Слушай, как думаешь, сможешь спеть так же высоко, как я?

– Привет, Себастьян! Я – Фиби! А ты думаешь, что сможешь спеть так же высоко, как я? – так завязался разговор. Мы болтали по телефону, планировали погулять и поужинать. Я тогда бухал и до сих пор корю себя за то, что не ценил нашу дружбу. Она умерла примерно через год после нашей встречи. Нам так и не удалось поужинать. Я до сих пор слушаю «Poetry Man» и другие песни, особенно в самолетах, в машине. Ее голос успокаивает. И каждый раз, когда его слышу, жалею, что игнорировал приглашения.

Мама с сестрой готовили картошку фри, танцевали и пели «Fire» Джими Хендрикса. Я тогда пешком под стол ходил, но уже все впитывал. Радость. Смех. Восторг. Музыка всегда доставляла мне удовольствие.

Пожалуй, самое первое воспоминание о пении связано с «Puppy Love» Донни Осмонда. Мама приглашала друзей со всей округи, ставила меня на кухонный стол, и я пел. Однажды во время исполнения «Puppy Love» мы увидели в окно пожар в доме неподалеку. Все бросились на улицу, а когда вернулись, я продолжил. Мама плакала, когда я пел.

А еще я как-то раз исполнил «Emotional Rescue» The Rolling Stones. Сидя на заднем сиденье маминой машины, я подпевал Мику Джаггеру:

Мама и ее друзья просили: «Себастьян!! Спой еще раз! Спой еще! Еще раз!»

А я смеялся и вел себя так, словно я и есть Мик Джаггер. Именно так мне казалось.