Валентина достала из сумочки фотографию. Это был цветной снимок мужчины и женщины, 9х6, на фоне городского пейзажа. На нем серый костюм, в тон ему – галстук. Женщина в белом длинном платье и белой шляпе с большими полями.
– Прям, семейная пара, может быть, даже молодожёны, – сказала Валентина, внимательно рассматривая лицо женщины на фотографии, и, подняв голову, сравнила с лицом Калерии Германовны.
– Вроде ничего общего, – сказала девушка с заметным огорчением. – Хотя? … Там же ее лицо в тени от огромных полей шляпы… Может быть, если вам сбросить лет 30-40 …, – с робкой надеждой неуверенно произнесла она, ещё раз взглянув на фотографию.
Для удобства сравнивания лиц Валентина держала фото вертикально перед своими глазами, и Калерия Германовна имела возможность прочитать на обратной стороне своё полное имя и телефонный номер. Мурашки вновь побежали у неё по телу.
Девушка, наконец, передала снимок Калерии Германовне, и та углубилась в его изучение. Потом спросила:
– Так, откуда этот снимок у вас?
– Когда Котик оказался в трансе, я занялась поисками контакта с кем-то, кто его знает, и нашла в его пиджаке бумажник, а в нем и это фото.
Калерия Германовна всегда носила в сумочке лупу для рассматривания мелких текстов на ярлычках в магазинах. Сейчас она ее достала.
– Во-первых, фотография недавняя. Ей не может быть 30-40 лет, как вы говорите, – начала она свой анализ, – хотя бы потому, что с обратной стороны фотобумага сохранила свежий белый цвет. Только представьте себе во что бы она превратилась в бумажнике даже за пару лет. А эта – как новая.
Во-вторых, – продолжала она, – эта девушка на фото на меня совершенно не похожа, и мужчину рядом с ней я никогда не видела. У меня хорошая память на лица.
А про себя подумала, что память у неё настолько хорошая, что из-за неё пришлось однажды менять весь образ жизни.
– Допустим, – размышляла она вслух, – что у меня есть молодая тёзка и это она здесь на фотографии. Если это фото семейной пары, то обычно подписывают оба имени, и то только тогда, когда фото кому-то дарится. А почему здесь одно, да ещё в такой полной бюрократической форме – не только имя, но и отчество. Почерк явно мужской: беглый, неровный. Тогда, что же получается? Муж надписывает на семейной фотографии полное имярек собственной жены? Чтобы не забыть, что ли? Для семейных фото это как-то не совсем принято. А зачем телефонный номер? Что, жена живёт по другому адресу? Я могу допустить существование тёзки, но совпадение номеров телефона? Что-то здесь не так, милочка. Я крайне обеспокоена. Им же и адрес мой известен, наверное?
У Калерии Германовны закололо в висках, рука, державшая фотографию, задрожала.
– В самом деле, я как-то даже не подумала, странно это, – проговорила Валентина, – похоже, у вас есть реальные причины для беспокойства. Потому что при свете дня я не узнаю на фото Котика. Это не он, это другой парень. Дома в комнате, в полутьме, я не рассмотрела толком. Меня интересовала надпись, а не само фото. Она не закончила, потому, что Калерия Германовна перебила ее, продолжая размышлять вслух:
– Единственное объяснение, которое мне приходит в голову, это предположение, что в нужный момент у вашего «трупа» не оказалось под рукой клочка бумаги для записи только что полученной срочной информации. И он использовал то, что подвернулось под руку. Чью-то фотографию. Но это ведь информация обо мне, – в ужасе воскликнула она. – С какой стати этот ваш "труп» интересуется мной?
– Очень даже может быть, – откликнулась Валентина, – я сама так часто делаю, использую все что под руку подвернётся.
Калерия Германовна ее не слушала. В ней все сильнее нарастала тревога. То, что в телефонном разговоре вызывало беспокойство, теперь перерастало в знобящий страх. По боли в затылке она поняла, что снова подскочило давление. Человека на фото она не знала. Откуда ее координаты у незнакомого мужчины? Интересно, что ее имя на обороте фото и номер телефона были написаны пастами разного цвета. Логично было предположить, что сначала была получена информация о ее имени, а телефон обнаружился позже. То есть ее искали! Зачем? Неужели?
Женщину подмывало желание броситься домой к телефону. Но ноги ей отказывали. Приподнявшись, она снова в бессилии опустилась на своё место. Она достала пузырёк нитроглицерина, бросила таблетку под язык и, закрыв глаза, откинулась на спинку садовой скамьи.
Валентина, наблюдавшая за женщиной с сочувствием и тревогой, благоразумно помалкивала, вертя в руках фотографию. Потом встала, бросила фото в сумку, отошла на пару шагов, достала сигареты и закурила, стараясь выдыхать дым в сторону.
Немного погодя, Калерия Германовна стала подниматься. Валентина поспешила ей на помощь, поддержав ее под локоть.
– Вот, как все обернулось с вашим «трупом», – раздражённо сказала пожилая женщина молодой, выдёргивая руку. В ней все больше нарастало подозрение в отношении Валентины.
Девушка не нашлась, что ответить, промолчала. Она чувствовала себя не в своей тарелке. Калерия Германовна раз за разом адресовала ей словосочетание «ваш труп» с такой язвительно-саркастической интонацией, что девушке становилось все более и более не по себе. Она сознавала, что создала проблемы пожилому и не совсем здоровому человеку, готова была ему помочь, но не знала, как. Уйти, извинившись, Валентина не решалась. Единственно, что сдерживало ее смущение и недовольство собой, была мысль, что, как бы там ни было, но объективно она ведь фактически предупредила женщину о возможной опасности.
Ее сочувствие к этой, как-то сразу осунувшейся и даже немного сгорбившейся женщине, было столь велико, что она неожиданно для самой себя произнесла:
– Калерия Германовна, не знаю, пойдёте ли вы в милицию, но могу дать вам свой адрес. На всякий случай. За собой вины я не знаю, пусть они с ним разбираются. Заодно освободят мне квартиру от него.
Пожилая женщина, собиравшаяся уже уходить, остановилась, потом, не поворачиваясь, сказала:
– Мне не только ваш адрес нужен, но и фотография.
– Да, я бы с радостью, а вдруг он очнётся и «предъяву» мне сделает. Пусть уж от милиции требует фотку назад, я им отдам, – немного поколебавшись, огорчённо ответила Валентина.
Калерия Германовна медленно повернулась к Валентине и внимательно посмотрела на неё:
– Так, милиции она вроде не боится! – констатировала она про себя. – И даже готова сдать им свой «труп». Но фотографию не хочет отдавать. А это ведь главная улика против тех, кто стоит за этим «спектаклем». Ко мне сочувствие проявляет. Но так ли уж невинна эта красивая овечка? Какова ее роль? Может, просто блефует. Кто-то придумал всю эту историю с летаргией, с «трупом», а она ее искусно разыгрывает передо мной. Но для чего? Вытащить меня на улицу? Ну, вытащила уже, и что?
Она тревожно оглянулась вокруг, удивив Валентину своими резкими поворотами то в одну сторону, то в другую. Никого и ничего подозрительного не обнаружив, Калерия Германовна снова вернулась к своим мыслям о "трупе".
– Лица этого парня на фото я не знаю, а вот на лицо трупа мне бы хотелось взглянуть, – подумала она. – И, вообще, существует ли он реально? Если он, действительно, сейчас лежит на ее квартире без сознания или спит, как она говорит, я могла бы считать себя в относительной безопасности хотя бы какое-то время. Но сначала я должна его увидеть. Почему Валентина до сих пор не изъявила желания показать его мне? Да, потому, что никакого трупа, наверно, и нет. А вот сейчас проверим. Пригласит – не пригласит?
Калерия Германовна снова посмотрела на Валентину.
– А нельзя ли мне взглянуть на этот ваш «труп», – с тем же язвительным подтекстом спросила она, – вы далеко живете?
– О, я боялась вам предложить, – с неожиданной для Калерии Германовны быстротой обрадованно ответила девушка. – Нет, нет, совсем недалеко, пара остановок на трамвае, – и предупредительно добавила, – можете сообщить своим соседкам мой адрес: Ленина, 12, кв.7.
