Тамара Петровна Давыдова стояла на четвереньках перед открытым трельяжем и листала фотоальбом в коричневом переплете с въевшейся пылью. С ее слов полицейские знали, что полжизни она отработала завучем в псковской школе, и перед тем, как уйти на пенсию, на несколько лет заняла пост директора. Ее сын Михаил Львович Давыдов пошел по стопам матери: до нынешней ночи, когда пропал без вести, преподавал математику в Тямшанской общеобразовательной школе №1 им. князя Александра Невского.

– Вот эта, я думаю, последняя, – она обратила к Сабанееву незаплаканное, привыкшее быть строгим лицо в очках с траурно-черной оправой и протянула групповой снимок.

Класс на фотографии – раза в два меньше, чем был у Ивана в завеличенской школе, всего человек пятнадцать. Классрук в коричневом пиджаке стоит не в середине, а чуть левее, между двух рослых девчонок с прическами, и с доброй, растерянной улыбкой глядит в объектив.

– А покрупнее нету?

– Только старые.

Сабанеев повертел фотографию в руках, раздумывая, возвращать ее или нет.

– Я на компьютере у себя посмотрю. На Новый год в школе фотографировались.

Лейтенант обернулся к дивану, где сидели двое мужчин похмельного вида. Обоим, как и пропавшему учителю, было чуть за сорок. Голос принадлежал тому из двоих, который был с лысиной, а сложением – пониже и покоренастей. Одет он был в огородные джинсы и футболку с застиранным принтом английской рок-группы из 70-х.

– Вы его последним видели?

– Я, – подтвердил он.

– В котором часу?

– Ночью, не помню точно. После того, как в актовом зале мероприятия закончились, мы уже взрослым составом собрались, чтобы День Победы отметить. Павел Петрович первым ушел. А мы с Михал Львовичем еще посидеть остались. Час был, может, два, когда разошлись. На мобильник не посмотрел.

– У жены его лучше спросите! Разве не видите, что он не помнит ничего?! – Мать пропавшего без вести поднялась на ноги и хлопнула дверцей трельяжа, на котором остался лежать раскрытый альбом. Сабанеев вытянул шею и разглядел под пустым местом на странице снимок форматом поменьше: тот же класс в темно-синей форме, но на пару-тройку лет младше: из мальчишек и девчонок не все достают Михаилу Львовичу до плеча.

– Какую вы должность занимаете в школе?

– Завуч, – не без гордости ответил коренастый в дырявой футболке. – Ну и географию с трудами веду. А Павел Петрович – психолог.

Психолог на диване рядом с ним был одет в мятый летний костюм в полоску. Особой приметой служил шрам, которые пересекал щеку и половину лба, и был оставлен, с большой вероятностью, лезвием топора.

– Конфликты у него были с кем-то из соседей или коллег? – Задал вопрос майор Копьев. Он не нашел свободного стула в комнате и устроился на узком деревянном подоконнике.

– Только с директором ругались иногда. Но она ни с кем поладить не может. Старческая деменция.

– Полная клиническая картина, – подтвердил психолог.

Копьев поднялся с подоконника и сделал шаг от окна. Тут же хозяйка бросилась задергивать шторы, хотя на улице и не думало смеркаться. Перед тем, как она щелкнула выключателем и люстра загорелась тоскливым желтым светом, комната на миг погрузилась в полумрак.

Кроме трельяжа с диваном, в помещении уместились еще два шкафа, письменный стол с телевизором и этажерка, из которой торчал сложенный рулоном полосатый матрас. Из-за чрезмерной меблировки комната, на самом деле стандартных хрущевских габаритов, казалась совсем крохотной.

– А вы про бомжа участковому рассказали? – На диване психолог обернулся к завучу в футболке.

– Про какого бомжа? – Тут же подал голос Копьев.

– Может, и не бомжа, не знаю. Приглашал меня выпить один. Ночью, с 1-е на 2-е мая было. Возле дома моего на улице Святой Ольги это было.

– Показать можете?

– Разумеется.

Педагоги встали с дивана. Полицейские вместе с матерью, которая пошла проводить их, последовали за ними в крохотную прихожую, где пятерым было не развернуться.

Когда в подъезде по лестнице они спустились на один пролет вниз, психолог со шрамом от топора начал свой монолог:

– Тамара Петровна считает, что это мы с Александром Николаевичем ее сына споили. Но мы не виноваты. Я не стал при матери говорить, но он и без нас выпивал. Бывало, и на работе. У Тамары Петровны доминирующий тип личности, а отец, к несчастью, рано умер. Отсюда проблемы у сына. С самого начала его семейной жизни у нее с невесткой начались проблемы в отношениях: Тамара Петровна не готова была делить его с другой женщиной. После того, как у Михаила Львовича родился сын, привычные воспитательные практики она стала использовать в отношении внука. Это усугубило разлад. Михаил Львович не мог возразить, мать для него оставалась авторитетом. Итог – развод. После размена они с Тамарой Петровной перебрались в Тямшу, а бывшая жена с сыном – в Москву. До города на автобусе на работу не наездишься, а машины не было, и купить не на что – после развода и так в долгах остался. Устроился на ставку здесь, в Тямше. В Пскове он был директором экономической гимназии, а тут – простой учитель математики. Школа обычная, среднеобразовательная, без уклонов. Снижение социального статуса повлекло снижение самооценки. Вдобавок кризис среднего возраста: тотальная смысловая девальвация, опустошенность – это обычный фон для развития алкогольной зависимости. Своего сына Михаил Львович видел не чаще, чем раз в год, и всю душу вкладывал в классное руководство. Только благодаря работе на плаву кое-как держался. Мать своими методами пыталась бороться с его алкоголизмом, но делала только хуже.

Копьев и Сабанеев слушали его, не перебивая. На улице мужчины вчетвером миновали школу, школьный стадион и повернули в частный сектор. Изогнутая дугой улица Святой Ольги выходила на деревенское поле. На горизонте за полем чернел лес.

Огород психолога с двумя теплицами был предпоследним от края села. Посреди участка из густой поросли девичьего винограда выглядывал зеленый дом в один этаж. Когда компания приблизилась, в ячейку изгороди просунул нос пес, похожий на лайку, с пушистым, закрученным в тугое кольцо хвостом.

Психолог остановился, не доходя до калитки:

– Первомай мы отмечали втроем у Александра Николаевича, на Зеленой, 9А, – завуч кивком подтвердил сказанное. – Михаил Львович у него ночевать остался, а я домой пошел, да не дошел немного: закемарил у забора, – рассказчик махнул рукой в сторону железной сетки, за которой пес наклонил голову набок и с любопытством глядел на чужаков. – Проснулся от того, что кто-то меня толкает. Смотрю, человек надо мной стоит. На вид не то, чтоб бродяга, но одет так себе, какой-то весь неухоженный. «Не спи, – пихает меня, – замерзнешь». Помог подняться. Я смотрю снова: не из наших точно. Сам он пьяненький был, но, может, и прикидывался. «Как звать тебя?» – Спрашивает. «Павлом», – отвечаю. «Ну а я – Петр». С Первомаем поздравил. «Согреться, – говорит, – тебе сейчас надо скорее, а то пневмонию, не приведи Господь, заработаешь. Пойдем, налью строграмминочку». Ночь и правда холодная была, но я отказался, неладное почуял. «Нет, – говорю, – извини. Спешу, дела у меня». «Ну Христос с тобою», – отвечает и по улице обратно в сторону школы пошел.

– А куда приглашал, не сказал?

– Не сказал.

– Возраст?

– Нестарый по голосу. Он вообще в капюшоне был, а я не разглядывал особо. Бороденка мне только запомнилась: плешивая и цвета такого, с зеленцой, как будто ненастоящая.

Завуч, который стоял рядом, щелчком сбил со щеки комара:

– Может, и правда фальшивая?

– Может, – сказал Иван Сабанеев.

Напротив хозяйства психолога через узенькую улочку Святой Ольги зеленела картофельная посадка, у дороги запорошенная пылью. Где-то ревела бензокоса. Ветер доносил аромат первого весеннего покоса.

– Машины не заметили?

– Белой «Газели»? Не видел.

– Почему именно?..

– Потому, – в разговор вмешался завуч. – Перед Михаилом Львовичем был наш школьный сантехник Виктор Иванович, в 90-е – Хороводько, Толик, – начал он загибать пальцы, – Кротов в 89-м, до него – Королев, Лапушкин. Всего шесть человек, кого только я помню. И участкового нашего прежнего так и не нашли, кто зарезал.