Родителям

В сюжете фигурируют силовые структуры и органы власти РФ, церковные учреждения, объекты псковского культурного наследия, но все персонажи и события вымышлены. Совпадения случайны и маловероятны.

Того же лета изыдоша коркодили лютии зверии из реки и путь затвориша; людей много поядоша. И ужасошася людие и молиша бога по всей земли.

Псковская вторая летопись, год 1582

Усопшие деды и пращуры,

Вы солнце любили, как шкуру лосиную оводы.

На прадедов падали мордами ящеры

И рвали и ели их

(новые к солнцу служения доводы).

Велимир Хлебников

Морозный рисунок из кривых линий и неправильных ромбов на стекле у Парамоновых напоминает скорее произведение художника-абстракциониста, чем пейзаж зимнего леса или фантастического цветочного сада, с коими принято сравнивать сей вид природной живописи. По стеклянному холсту бегут разноцветные огоньки. Красный. Желтый. Зеленый. Синий. Оранжевый. Голубой. Фиолетовый. Снова красный. Вдруг лампочки загораются сразу семью цветами радуги, и в избе, которую, кроме гирлянды, освещает только мерцающий на тумбочке телевизор, становится почти светло.

Из окошка над печкой бабушка глядит в экран, где показывают концерт. Когда поют, это музыкальный концерт, а когда смеются и говорят – юмористический. Здесь и то, и другое. Все, кто выступает, в шапках Дедов Морозов или Санта-Клаусов, как нынче модно.

Елка на сцене – огромадная. У Парамоновых в избе поменьше, но тоже ничего: с мишурой, с огоньками, и игрушек больше, чем у них там в телевизоре. Правда, осыпаться начала помаленьку, но зато натуральная, а не пластмассовая, и лесом пахнет.

На рекламной паузе бабушка поворачивает лицо к внуку:

– Ну что, Матюш, добрый подарок Дед Мороз принес?

– Грех жаловаться.

То подбоченясь, то покрутясь, анфас и в профиль, Матвей любуется перед трельяжем новым жилетом. Когда он был маленький, на рыбалку ему надевали другой: дутый, оранжевый и без карманов, так что и не положить ничего. А в новом – карманов больше, чем до скольки он быстро считать умеет, и цвет не оранжевый, а маскировочный хаки, чтобы не пугать рыбу. Как настоящий рыбак стал Матвей. Что разгрузка на животе не застегивается, это не беда, главное – по плечам в самый раз.

Бабушке Дед Мороз подарил запчасть для сепаратора, маме – платок, Дашке – джинсы, как она заказывала, и даже размер угадал. Только папе ничего не досталось: до ветру ему некстати приспичило, а когда вернулся, то волшебного гостя уже и след простыл. Он расстроился, а бабушка, мама и Дашка стали над ним смеяться. Один Матвей не бессердечный в семье: от жалости к отцу даже всплакнул чутка. Пока вчетвером его утешали, пропустили куранты. Уже в первом часу мама с бабушкой за Новый год шампанское пили, и Дашка вместе с ними пила в этот раз. Быстро дети растут.

Утром Матвей встал раньше всех – и сразу за жилеткой. Как только папа проснулся, он стал его на рыбалку уговаривать, но только к вечеру уговорил. День впустую прошел. На улице делать нечего: Никитос болеет, снег не лепится, и дома не лучше: по телевизору – ни одного мультика, одни концерты. Тот, который шел, сейчас как раз закончился, и снова началась реклама, а после рекламы – фильм «Ирония Судьбы». Матвей уже два раза его смотрел, а бабушка – раз сто.

Из сеней с холодом отворилась дверь. Мама вошла в избу и поставила на пол два полных никелированных ведра молока.

– Ма-ам.

Она обернулась на сына, который на родительской кровати лущил конфеты из новогоднего подарка, но ничего не сказала и шагнула к печи.

– Юрка Семенов пропал!

– Как?! – Бабушка высунула голову из окошка.

– Алена заходила, у самой фонарь под глазом. Поругались, мол, в Новый год. Он ушел, телефон не отвечает. Вместе с Андрюхой сейчас по следам прошли до перекрестка в Выбутах. Спрашивает: «Маш, у вас из окна большак видать. Не проезжала из Ящеров «Газель» староверская?»

– Да можно подумать, просидели и в окно проглядели весь Новый год!

Из открытого люка в полу показалась рыжая отцовская макушка.

– Семенов Юрка в Новый год без вести пропал, говорю.

– В полицию заявляли? – Спросил отец.

– К Дим Санычу в Тямшу собираются.

– Ветер какой там?

Мать сверху вниз непонимающе уставилась на него:

– Где?! В Тямше?!

– На дворе.

– Не знаю. Нормальный!

Отец поднялся на одну ступень выше по подвальной лестнице:

– Ершонок, ложку подай.

– Ген, тебе специально совок куплен! – Завозмущалась бабушка на печи. – Сколько говорить, чтоб посуды с кухни не брал?!

– У совка края острые.

– А ложки в рот берем!

Не дожидаясь, чем кончится взрослый спор, Матвей спрыгнул с кровати, бегом бросился на кухню и вернулся с алюминиевой ложкой. Отец снова скрылся в подвале.

К тому времени, как тот выбрался наверх с жестянкой с червями, сын уже успел сходить в сени, и стоял в избе в расстегнутой шубейке и в валенках. Мама заставила его надеть рукавицы, помогла застегнуть тугие пуговицы на шубе, обмотала шею шарфом, а на голову нахлобучила меховую ушанку и завязала завязки под подбородком.

Во двор с крыльца Матвей спустился вперед отца, стащил рукавицу, послюнил палец и выставил вверх. Кожу обожгло морозом.

– Ветер северный.

– Для окуня то, что надо, – сказал отец.

Из будки с заикающимся и каким-то придурковатым лаем вывалился им наперерез пес черно-коричневой масти. Внешне он немного напоминал немецкую овчарку, но размером был почти вполовину меньше. Пес встал в рост, обнял лапами Матвея и пытался лизнуть в лицо.

– Привет-привет, Малек, – мальчишка задрал над головой короткую зимнюю удочку из пенопласта, чтобы защитить ее от собачьих зубов, и свободной рукой потрепал уши дворняги.

Из другой конуры высунулась еще одна морда: заметно толще Мальковой, когда-то бывшая песочной масти, а теперь седая.

– Боцман, пока! – Матвей помахал морде ладошкой и напялил обратно рукавицу.

Вдоль тропинки торчат из сугроба голые кусты смороды и крыжовника. Грядок под снегом не видно. За огородом – баня, парники, курятник и хлев, где засыпают, а может быть, уже заснули Пеструшка, и Тучка, и маленький Тучкин теленок, которому пока не придумали имя.

Мальку охота проветриться перед сном. Отец отгоняет взбаламученного пса от калитки и пускает сына вперед. Сам протискивается следом с рыболовным ящиком на боку.

По улице впереди чернеет заброшенный дом стариков Козаковых. За ним горит синим светом окошко избы, где раньше жили другие Матвеевы бабушка с дедушкой, потом мама с маленьким дядей Андреем, потом дядя Андрей с женой, а теперь живет дядя Андрей – совсем один.

Пропавший дядя Юра Семенов – напарник дяди Андрея: они вместе удили рыбу и продавали ее в Пскове. Избы Семеновых отсюда не видать, да и не надо. С тех пор, как Семеновы коз завели, двойняшки взяли за моду швыряться в Матвея катышками, и тот старался мимо без нужды не ходить. Вдобавок еще дразнили его за то, что рыжий и толстый, хотя он не толстый, а только полный, а то, что рыжий, так это наследственность.

Мелкие оба, еще и в школу не ходят, а нисколько его не боятся. Наверное, плачут теперь. И Пашка, их старший брат, тоже. Хотя он и не плачет, может: совсем большой, с Дашкой в одном классе учится.

– Па-ап, а дядю Юру что, староверы украли?

Отец на ходу оборачивается к сыну:

– Бог его знает, может, и украли.

Над Малыми Удами висит молочный серп луны, сахарной крупой по небосводу рассыпаны звезды. Две пары валенок, большие и маленькие, с тихим хрустом ступают по зимней дороге.

– Па-ап, а Ящеры за что так называются? Там правда, что ли, ящерицы живут?