«Когти, оттяпанные у огромной собаки-альбиноса», – так выразился однажды сиднейский журналист Рон Соу.

«Словно что-то выползло из бухты на сушу и сдохло, – съязвил один враждебно настроенный политик и добавил: — Но пирожками в этой штуке торговать не станешь».

Из интернета, чтоб поменьше патетики

Лично мне это сооружение напоминает пластины на загривке белого мирного дракона, через которые он дышит. Подобно всем истинным шедеврам, Оперный театр уникален и похож лишь на себя самого. Его видно отовсюду. Смотреть на него издалека можно действительно до бесконечности.

Теперь я знаю, что эпопея создания театра длилась почти двадцать лет, начиная с конкурса проектов в 1956 году и заканчивая вводом в действие в 1973 году.

И что автор датчанин Йорн Уотсон, задумавший здание театра, как набор ракушек, изгибы которых одновременно будут напоминать волны океана, не выдержав конфликтов с городскими властями, через десять лет сбежал навсегда из Австралии. А что делать, проект, как положено, в разы дорожает, сроки растут, кому же понравится. За пару лет до расставания со своим детищем Йорн все пытался пояснить ушедшим в глухую оборону власть имущим замысел зачатия и необходимость рождения:

«В основе проекта Оперного театра лежит желание привести людей из мира ежедневной рутины в мир фантазии, где обитают музыканты и актеры».

Наружный замысел великого архитектора осуществился. Успел он строительство здания, пропитанного намерением зашоренную человеческую особь к свободе и творчеству привести, закончить, а вот внутренности и интерьер доделывали всем миром. Занималась этим специально созданная комиссией по «доделкам», которую австралийский критик Филипп Дрю назвал запутавшимся «сборищем ничтожеств». Резко так махнул шашкой. Сил, наверно у Дрю, не было смотреть на несоответствие формы и содержания.

Получилось то, что получилось. В 2007 году здание было включено в список Всемирного наследия ЮНЕСКО. А за четыре года до этого, при вручении Уотсону Притцкеровской премии, член жюри Фрэнк Гери назвал Sydney Opera House «зданием, опередившим время, технологии и изменившим образ целой страны».

Кстати, специалисты грустно и смешно констатируют, что по-настоящему «оперным» театром назвать это великолепное сооружение нельзя… По общему мнению профессионалов, для большой оперы театр непригоден, что-то там с акустикой перемудрили.

После душевных излияний у театра с поцелуями облицовочных плиток мы увековечиваемся на фоне всего, что видим. На ступеньках сидим, здесь это модно, а потом направляемся, куда глаза глядят. Как оказалось, в Ботанический сад. Королевский.

Вот что хорошо в Австралии, как сказал кто-то сметливый, здесь подход к жизни отдает человечностью, а именно: «все, что может быть бесплатным, должно быть бесплатным». И целая куча парков, садов ботанических, тематических, королевских – бесплатны для посещения.

Круглый год, в течение светового дня, да пожалуйста, хоть завались.

Австралийцы вообще фанаты парков. Считается, что это крайне полезно национальному здоровью, потому что дает расслабление.

–Красота, медитация и, как следствие, оздоровление трудящегося народа, – подтверждаю постулат, трясу указательным пальцем в небо, – Потенциал к работе и деятельности. Правильный подход.

–А то, – соглашается дружище Пятак, – Имеющий возможность расслабиться работник больше и наработает, прямая связь. Не то что у нас, без передыха и сверхурочно, а то не поймут.

Ботанический сад Сиднея даже при лондонской мерзкой (на наш взгляд) погоде, хорош. А расположен тут же прямо напротив Сиднейского оперного театра, на берегу Фермерской бухты Farm Cove – мелководной бухточки в Сиднейском заливе, отсюда недалеко до паромной пристани Circular Quay и улицы Маккуори Macquarie Street. То есть на нужном видном месте.

Еще в начале девятнадцатого века посадили, вырастили, а главное, в двадцатом и двадцать первом сохранили то, что до прихода освободителей само здесь росло. В доевропейскую пору. Есть чем гордиться.

Общая площадь парка тридцать гектаров, и народу тьма-тьмущая сюда заглядывает, около четырех миллионов в год

Как он наряден, вылизан, дорожками витиеватыми выстлан, пруды, озерки облагорожены. Фонтанов, памятников, беседок, скульптур всевозможных не меряно. Все зелененькое, подстриженное, птичек миллионы поют, растений десятки тысяч, жизни радуются, в ветвях мелочь млекопитающая снует, от блаженства заходится. Одно слово, Королевский.

Если, насладившись Ботсадом, выйти и пойти в обратную сторону, примерно в направлении знаменитого моста Харбор Бридж, как будто обходя по дальнему кольцу, вынесенному прямо в залив на маленьком островке Оперный театр, то непременно потянет сделать это прямо по краешку берега, по набережной с кованными красивыми решетками, которыми обрамлен этот кусочек врезавшейся в город бухты.

Особенно, если на дальнем причале замечен на привязи манящий лебединой самодостаточностью океанский лайнер. А слева по ходу начинается квартал со стеной высоченных офисных зданий, на которые очень красиво смотреть со стороны. Внутри этого небоскребного сити ты, как лилипут в стране Гулливеров, можешь рассмотреть только шнурки на их ботинках или постоянно пялиться, задрав голову, вверх.

Поэтому, конечно, мы предпочитаем продвигаться по открытой плиточной набережной, с круглыми стеклянными фонарями на чугунных черных ножках, огибая вместе с ней все контуры врезавшейся бухточки, в толпе таких же фотографирующих и взирающих зевак.

Мы завороженно следим за изменением очертаний раковин Оперного по мере продвижения вокруг, это как при съемке панорамы в три D. Сейчас мы лицезреем вид сзади, ничем не уступающий виду с фронта.

–Со всех сторон ты, душечка, хорош! – воркуя, умиляется Людмила.

– Да… Слушай, а действительно с этого ракурса коварное сооружение вполне похоже на внимательные ушки белых лис или монашеские капюшоны, – начинаю удивляться я. Но тут меня, как зомби, опять привлекает очередная случайно принесенная ветром мелодия. Пройти мимо, понятно, не получается, несмотря на сомнения насчет потери времени.

Впрочем, все как обычно – со своей реакцией на любые звуки, издаваемые музыкальными инструментами я давно знакома, смирилась и называю это явление синдромом «дудочки Нильса».

На самом деле уличная живая музыка в Сиднее на каждом шагу: скрипки, гитары, кларнеты, саксофонов, вообще, немерено. Все это несказанно умасливает мое голодное сердце и теплым бальзамом льется в душу, но всего не переслушаешь и не все, скажем так, высшего класса.

Нежные, говорящие о вечном, переливы гобоя доносятся откуда-то спереди, по-моему, это, где возвышается на причале белый круизный гигант. Не особо раздумывая, мы припускаем по набережной, оставляя позади небоскребы со строительными кранами на крышах, перед которыми, как по воздушному мосту, в высоте летают электрички метрополитена. Попутно созерцаем почти обойденный с тыла Оперный театр:

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.