– Горячка… Иди, зятёк, а я пока мест ее успокою, – Клавдия захлопнула за мужчиной фанерную дверь из пяти частей.

– Говори, Кристина! Сестра что-ли в городе бузит? Иль похуже чего?

– Ха-ха-ха! Я смеюсь, значит ей плохо! Я лежу, значит она бежит! Я хвалю наш барак, значит что-то случилось с ее квартирой! – Клавдия перевернула ладошку дочери, – пора всё исправить… пока не помер кто-то из вас, – уставилась она на пятно в форме запятой, – пусть Софийка приедет…

Из сеней послышался звон летящих по полу пустых ведер. С перепуга младшие Варька с Тамаркой разревелись за тонкой стенкой.

– Гляди, жена! – Вадим снес дверную фанеру, – чего в ящике-то лежало!

– Детей разбудил, ирод! – вскочила теща.

– Мама, да что вы! Уведомление! – тряс он бумагой в тугом кулаке.

– От налоговой, поди! Третий год не уплачено.

– Билет, Кристина, помнишь!? На кассе за подписку сдачей выдали! Победил он!

Теща уставилась на вытянутую яркую картонку в его руке, – и что она проиграла..?

– Выиграла ваша доча, – поправил он тещу и зачитал, – коттедж в Подмосковье, пятьдесят тысяч долларов и… тут внизу экспресс розыгрыш еще… – он нервно тер ногтем серебристую строчку, – … автомобиль БМВэ!

«К срочным новостям. Известная московская художниц, тридцатисемилетняя София Смирнова в канун нового года попала в аварию… – диктор грустно скривил рот, – …возле дома номер 37 на Софийской набережной. Автомобиль потерял управление и врезался в фонарный столб. Машина стоимостью шесть миллионов рублей не подлежит восстановлению. По словам очевидцев девушка отделалась парой синяков и ссадин. Она отказалась от госпитализации и покинула место аварии на такси. Как сообщает мой коллега, Тимур Лапкин, в квартире по адресу проживания художницы Смирновой зафиксировано возгорание, площадью пятьсот квадратных метров. Мы будем следить за развитием событий. А теперь, новогоднее обращение Президента Российской Федерации».

– Вы кто? – Обернутая в захлюпанный слякотью халат, София уставилась на сидящего у квартиры без двери мужчину. На его подбородке висела самодельная борода из ватных дисков, одет в красный спортивный костюм и зеленый колпак с бубенцом.

Он поднял взгляд от экрана телефона «…площадью пятьсот квадратных метров. Мы будем следить за развитием событий», услышала София слова диктора.

Мужчина протянул ей трубку, – вы на тумбочке забыли. Я решил постеречь квартиру, – обернулся он на спиленную болгаркой железную дверь, – огонь потушили, только там… много всего сгорело. – Под ногами хлюпала пожарная пена. – Меня Артём зовут, – он пожал протянутую в ответ тоненькую ледяную руку, – я разговаривал с вами по телефону.

– Консьерж-служба… – Узнала она его натасканные дружелюбные интонации в голосе.

– Вот, – кивнул он за спину Софии, – не смог оставить свою любимую художницу без ёлки и Мороза!

София обернулась на депрессивное лысое деревце в шариках со снегирями, щедро засыпанное серебристым водопадом фольги. – Почему его называют дождиком? В новый год никогда не идет дождь…

– Можем загадать серебряный дождь! Куранты бьют прямо сейчас.

– Я свое уже отзагадывала…

Бой часов сменился гимном. София и Артём стояли друг напротив друга по щиколотку в пожарной пене и перебирали руками гору порезанной фольги на торчащих ветках.

– Вам есть, куда пойти? Подвезти вас?

– Да, – улыбнулась художница, – подвезите до Рязани. – Зажатый в руке телефон боязливо брякнул острожной смской «Приезжай».

Конусы фонарных лучей подмигивали желтым светом опелю с привязанной к крыше лысой ёлкой. Машина летела кометой с серебряным хвостом сквозь снежные звезды вселенной. В дороге София и Артём без устали болтали и подпевали группе АВВА. На короткий миг девушка забыла о зеркальном проклятье.

Позже, паркуясь в сугробе у материнского старенького барака в пять окон, она вспомнит, как обещала никогда не влюбляться. Не сможет София оставить сестру в восемью детьми одну без мужа.

– Приехала… – уставилась Кристина на телефон, – просит вынести валенки. – Она опустила годовалую Варьку в манеж и вышла в сени.

Артём увидел на крыльце высокую дородную женщину с огромным животом в шерстяном платке и валенками в руках. Щеки – румяные половинки помидор, желтая коса до пояса. Кристина походила на деревенскую «Молодуху» с картины Федота Сычкова.

Женщина на сносях кивнула незнакомцу, – твой друг пускай с Вадькой знакомится. А нас мать в баньке дожидается. – Кристина толкнула калитку и пошла первой. Широкая юбка и грузный шаг придавили снег.

– Заходи, – пропустила она вперед озябшую Софию в шелковом халате и валенках. Пахло влажной хвоей и мочеными яблоками. Носик самовара подтекал каплями кипятка, оплавившими клеёнчатую скатерть. Кристина подставила блюдце и сняла с головы платок. – Идём париться. Продрогла вся.

Внутри парильной на широкой лавке сидела мать. Возле нее лежал широкий тесак. Тот самый, которым в пионерском лагере рубала она по две сотни буханок в день.

Мать вытянула перед собой руки. – Положите свои ладони с отметинами на мои.

– Что за староверческие обряды! – сжала кулаки София, – а где зеркало со свечкой?

– Поминальная свеча тебя ждет, дочка, ежели не остановить… ваше зеркало!

– Никто не смог до тебя! Сотня человек пыталась! Заговоры, откатывания, вышептывания! – кричала София, – нужно смириться и жить дальше!

– Сколько ты намерена прожить, врезаясь в столбы и сжигая хаты!?

– Но зеркало не разбить!..

– А его не бить нужно, а склеивать… вот, чего мы никогда не пробовали.

София уставилась на острый тесак, – отсечешь наши зеркальные запятые и склеишь их вместе?

– Не запятые это, а половинки сердца! Чтобы перестать делиться друг с другом судьбой, нужно подставить к ним по недостающей части.

Ловкой рукой чиркнула Клавдия ножом по ладошке Кристины. Она изобразила вторую сторону запятой, подрисовала недостающую половинку.

– Дай руку, дочка…

– Руби́! – зажмурилась София. Быстрый нож оставил изгиб на ее ладони и выпал из белых пальцев. Клавдия разбила свое материнское сердце на две половинки и отдала их дочкам.

– Все кончено… – закрыла глаза мать.

– Начинается! – охнула Кристина.

– …С днем рождения, – прошептала София стремительно явившейся на свет девочке. Сестры держали за пальчики новорожденную. – И нас с днем рождения, сестра, – улыбнулась София. Обе они почувствовали свободу… и любовь, которую больше не нужно отзеркаливать.

В баню вошли трое, а вышли четверо. Артем не понял почему София плачет и смеется? Он протянул руки к бегущей по сугробам девушке. Напаренные баней губы обожгли его ледяные.

Рассвет первого январского утра над их головами обнял проливной серебряный дождик.

Я расскажу вам о сегодняшнем дне. Пять красивых фактов, которые произошли со мной. Они одинаковы равны и равноудалены от того места, где я оказался после того, как доказал на себе собственную формулу счастья.

Один.

Свадьба… я женат. Мы выходим из церкви… над головами взмывают облака белого риса. Триста шесть тысяч сто сорок пять штук. У меня на шее висит фотоаппарат. Я делаю фотографию, щелкаю своей зеркалкой.

В мире за 2 минуты снимается столько фото, сколько за весь 19 век. У меня в кадре два миллиона восемьсот две тысячи пятьсот два пикселя. Нет, пятьсот одни. В матрице оказался один битый. Битый пиксель, как черная дыра.

Микроскопическая бракованная точка, которая не запечатлевает свет картинки. Всегда пустая. Непознанная. Для меня она дверь в иное измерение. Все не может быть ничем. Раз битый пиксель существует, он не равен нулю.

Увидеть битый пиксель на матрице, все-равно что рассмотреть цвет моих кроссовок с орбитальной космической станции.

Два.

Подружка невесты в фиолетовом платье посмотрела на меня сорок восьмой раз за день. Шесть на лестнице, двадцать два в церемониальной зале, восемь в холле и двенадцать раз как бы ненароком. Откидывая волосы с плеч, исподлобья, рыская по гостям в поисках подруг.