– Думаю, он просто переключал каналы, – сказала мама примирительным тоном. – Зачем ты за ним шпионишь? – Потом натянуто улыбнулась. – Давай приготовим сегодня крем-брюле. Достанем бабушкино серебро, будет весело.

Уже час я лежал на спальном мешке в темном подвале Хлоиного дома. Я решил, что дождусь, пока Брендон уснет, и только тогда поднимусь по лестнице. Презерватив я спрятал под резинку пижамных штанов, упаковка до боли расцарапала мне кожу. Я понятия не имел, что делать: прокрасться к Хлое в комнату и объявить о своих намерениях? Встать в дверях и ждать, пока она сделает первый шаг?

– Я не сплю, если тебе интересно, – произнес Брендон. Я услышал, как он сбросил простыни с кровати на пол. – Из-за твоего фильма не могу уснуть.

– Прости, – сказал я. – Думал, будет весело: воры, убийство, машины, тонущие в смоляных ямах.

– А знаешь что? – проговорил Брендон, шлепая босиком по бетонному полу к моему спальному мешку. В темноте я разглядел очертания его прилизанной прически и тонких рук, торчащих из рукавов пижамы. – Ты не похож на других ее бойфрендов. Ты намного приятнее.

– Спасибо.

Он стоял у самого края моего спального мешка, пальцами ног касаясь подкладки из тафты.

– Можно спросить?

Когда глаза привыкли к темноте, я увидел, что его лицо искажено от волнения: две морщинки рассекали лоб. Наверху, за пятном на потолке как раз под спальней Хлои, я слышал чьи-то нервные шаги.

– Как ты доходишь до пятидесятого уровня?

Брендон озорно улыбнулся. Что бы он ни собирался сказать, это осталось несказанным.

Он присел на край спального мешка.

– Ты не против? – спросил он и взял джойстик так, чтобы я его видел. Потом включил телевизор, потянулся к игровой приставке и нажал пуск. Ссутулившись, мы уставились в экран. Перед нами появилась зала большого готического замка, освещенная факелами. На полу была расстелена бордовая ковровая дорожка; перед каждой дверью стояли стражи в золотой униформе.

Брендон неотрывно смотрел в экран. Он рассеянно облизал губы.

– Трудный момент. Охрана сразу же бросится ко мне, если я сдвинусь с места.

– Покажи, что у тебя в инвентаре.

Мы пролистали содержимое сумки и выбрали оружие помощнее. Брендон, судя по всему, в нее особо не заглядывал. Эликсиры здоровья он использовал без видимой необходимости, арбалеты просто выбрасывал, вместо того чтобы продавать торговцам. Я не мог не думать о Хлое, которая ждала меня в спальне этажом выше, но старался выкинуть ее из головы. Я даже придумал себе алиби: как я мог пойти к ней, если ее брат меня видел?

После нескольких часов напряженной игры мы оба растянулись на спальном мешке.

Брендон приподнялся на локте, подперев ладонью подбородок.

– Знаешь, что я думаю? – сказал он.

– Не знаю, – ответил я.

– Я думаю, он гей, – сказал Брендон, и его голос дрогнул на последнем слове. Он отвернулся, часто дыша. Только через несколько секунд я понял, что говорит он о персонаже из игры.

– Гей?

– Ага, – сказал Брендон. – У него волосы как будто гелем намазаны.

Когда он вновь взглянул на меня, мы уже всё друг о друге знали.

Мы продолжили играть до тех пор, пока его герой не получил следующий уровень. К тому времени, когда сквозь жалюзи пробились первые лучи оранжевого рассвета и покрыли пол косыми прямоугольниками, Хлоя уже успела приготовить завтрак.

– Сюрприз, – произнесла она, стоя на нижней ступени и не желая ступать на пол; никакого сюрприза я не увидел. Она даже не стала переодевать ночнушку. Мне не хотелось видеть ее боль, поэтому я не отрывал глаз от дутого спального мешка и смотрел себе под ноги.

– Завтрак готов.

Однажды отец написал письмо Богу и, спрятав его в ящике моего стола, велел никогда не открывать этот ящик и ни в коем случае не притрагиваться к письму. В нем было торжественное обещание, которое он дал Господу после того, как взорвалась машина. Отец сложил листок крошечным квадратиком и спрятал его под кучу механических карандашей. Я часто грыз их в отчаянии, когда не получалось правильно записать бухгалтерскую проводку.

В то последнее лето, которое я провел в автосалоне, я был уже достаточно взрослым, а потому любопытство перевесило послушание, и я прочел письмо.

Отец наш небесный,

Спасибо, что спас меня от настоящего адского пламени. Я даю Тебе обещание, которое собираюсь сдержать. С этого момента я и все мои домочадцы – слуги Твои. Обещаю воспитать сына воцерковленным. Обещаю быть богобоязненным человеком и обратить многих в верную Тебе паству. Пожалуйста, избавь моего сына от тех страданий, которые довелось пережить мне, и от всех моих ошибок. Избавь его от заблуждений мира сего. Из уст младенцев и грудных детей Ты устроил хвалу. Да пребудет он во истине и святости Твоей.

Твой слуга

– Почему ты не отвечаешь на мои звонки? – спросила Хлоя.

С той неудачной ночи прошла неделя, а мы так и не объяснились. Я сидел на полу в своей комнате, положив джойстик между скрещенных ног и зажав телефонную трубку на плече.

– Не знаю.

– Как это не знаешь? Ты или отвечаешь, или нет.

После минутного молчания она повесила трубку.

Прошла еще неделя, другая. Я открывал телефон, собираясь нажать кнопку быстрого набора ее номера, но тут же захлопывал его.

– Не знаю, – говорил я, глядя в экран.

Чувствовал я не облегчение; скорее страх перед неизвестным, страх перед самим собой. Кто я теперь?

Прошла еще неделя. Родители забеспокоились. Они хотели знать, почему мы с Хлоей больше не видимся. Звонила ее мать, интересовались люди из церкви, никто не верил, что мы расстались так внезапно, без видимой на то причины. По воскресеньям я притворялся, что болен, чтобы не столкнуться с ней в церкви.

Еще неделя. Я больше не мог притворяться больным и вызывался работать в кабинке с проектором, в задней части храма, подальше от вопросительных взглядов прихожан. Хлоя приходила временами, но мы старались никогда не пересекаться в одной и той же части церкви.

Еще одна неделя. Скоро я уеду в небольшой колледж гуманитарных наук. Мы с мамой съездили в «Уолмарт», купили все, что может пригодиться в общежитии, и вернулись домой с тяжелыми сумками, набитыми пластиковыми контейнерами, с громоздкими пакетами, полными футболок, носков и нижнего белья. А потом поздно ночью отцу позвонила мать Хлои. Она была в истерике. Брендона застали в постели с другим мальчиком, его близким другом. Они экспериментировали. Она не знала, кому еще позвонить; хотела узнать, сможет ли мой отец поговорить с ребятами и вбить им в головы толику разума. Я всю ночь просидел в гостиной, стараясь не трястись, в ожидании отца. Мама сидела рядом на диване.

– Почему вы расстались? – спросила она. – Вы так мило смотрелись вместе.

Я не мог ей ответить, не мог найти простого объяснения, которое не привело бы к страшному признанию. Я знал, что мое молчание ранит маму, ранит нас обоих. Но всего за несколько месяцев я успел разрушить в своей жизни все, и мне не хотелось усугублять ситуацию.

Отец вернулся в четыре утра с красными глазами и взлохмаченными волосами. Он не делился с нами подробностями, только стоял на кухне, покачивая головой. Сказал, что ребята совершили ошибку. Он объяснил мальчикам, что, если они продолжат грешить, Господь отвернется от них и они лишатся Царствия Небесного. Сказал, что Брендон перерастет это, но голос его звучал не слишком уверенно. Было видно, что отец потрясен разговором и, кажется, заподозрил в чем-то и меня, в чем-то, что раньше не приходило ему в голову. Я повернулся, ушел в свою комнату и закрыл дверь.

Еще неделя. Я играл дни напролет и не думал о том, что ждет меня в будущем. Думал только, как вооружить своего героя, чтобы он смог пройти сквозь дикие земли. В те редкие мгновения, когда я не играл, я старался не думать о том, что ссора с Хлоей означает, что и с Брендоном поговорить мне больше не удастся. Старался не думать, что единственный человек, который, кажется, по-настоящему меня знает, больше никогда не будет частью моей жизни. Что бы мы ни решили по поводу своих наклонностей, нам придется разбираться с этим в одиночку.