– Замечательно! Ну… оладьи. Я-то думал, ты философствовать сейчас начнёшь…

– Почему это?

– Ты землянин…

– Ты же сам сказал, мы не пацифисты – значит, по твоей логике, получается, рефлексирующие милитаристы?

– Эм… да.

Ну да… Должно быть, со стороны-то виднее…

Автокухня сегодня гораздо более сговорчива, и у меня со второго раза получается заставить её выдать желаемое. И даже кофе.

– На Тулисии этот напиток запрещён, – заявляет Том, степенно забирая у меня чашку.

– И?..

– И – он приведёт меня в изменённое состояние сознания, – с будничной интонацией объясняет он, делая огромный глоток.

– А, ну… отлично. Чувствуй себя как дома… То есть… ну, наоборот…

Расправляясь с оладьями и одновременно выискивая на его физиономии признаки какого-то рода опьянения (ничего, кроме лукавой полуулыбки – но, похоже, это базовый режим работы), решаю спросить:

– Так что ты хотел сказать, когда я был занят?..

– А… – Он как будто колеблется, стоит ли сообщать, и доброжелательное выражение чуть ли не впервые бесследно его покидает. – Это был корабль расы двадцать шесть.

– Твою же… Откуда ты знаешь?!

– Мне… считай, мне случайно выболтали тайные сведения. Не спрашивай… Просто прими в расчёт.

– Ладно…

– Это варенье – изумительная вещь, – снова облачается в красноречивый смайл Том – и вдруг осведомляется, вычерчивая в воздухе окружность оладушком на вилке: – А как устроена оборонительная система здесь?

Иронически пялюсь в его зрачки секунд тридцать в надежде на понимание, но, наверное, кофе уже действует, так что приходится излагать словами:

– Это военная тайна, Том.

– Понятно: ты не знаешь.

– От системы зависит жизнь миллиардов разумных существ, а рядом с ней – никого, кроме меня. И ты думаешь, я не знаю, как она устроена?.. В случае моей смерти, кстати, уничтожает все инопланетные объекты на Ёжике.

– Но не внутри основных помещений базы? – с непонятной ледяной жёсткостью вдруг уточняет он.

Слов нет… умею же я дотрепаться до победного! Но отрицать очевидное нелепо.

– Не внутри. Но активируются дополнительные программы. На этом лекция окончена. Дай доступ роботу базы к своему кораблю. Починит он там всё сам. – Полагаю, что на сегодня меня уже достаточно занесло, и в наказание лишаю себя удовольствия повозиться с ручным ремонтом. – Собираюсь поспать часа полтора, пока Гончар не начал заколёбывать бесполезными вопросами о вторжении. Входной люк заблокирован. И надеюсь, понятно, что если ты хочешь с кем-то связаться, делай это без помощи моего компьютера. Вопросы есть?

– Да… гончар – это… скудельник? Он будет… А! Прозвище такое? – языковой барьер вырастает перед ним внезапно.

Смеяться нет сил. И когда этот мир перестанет сочиться бредом изо всех щелей?

– Сам ты скудельник! Фамилия это. Моего начальника! Господи! Скудельник! Из словаря какого века ты это выудил?!

В начале девятого утра, вытерпев обстрел продуктами мыслительной деятельности полковника Ску… Гончара, поразглядывав стены и решив, что продолжать общаться с кем-либо настроение у меня ещё есть, с умеренным энтузиазмом выползаю наружу.

Тома я обнаруживаю в его каюте (вваливаюсь без предупреждения) – сидит на полу и беседует с эффектной женщиной средних лет, одетой в серебристое платье в духе, что ли, Викторианской эпохи.

– О, простите. Здравствуйте, то есть… – Стучу по запястью, собираясь активировать переводчик, но обнаруживаю, что оставил планшет в каюте.

И пока открываю рот, чтобы попросить компьютер помочь, Том бешеной скороговоркой произносит несколько слов – и женщина, кивнув мне с обворожительной улыбкой, растворяется в воздухе. Не понял ровно ничего… Мне даже показалось, что он говорил не по-тулисиански. Разумеется, он говорил не по-тулисиански, вот же я дуралей! Так называемый тулисианский – язык их международного общения, а на самой планете уцелевших до нашего века наречий не меньше, чем таковых на Земле…

– Извини, я… Это твоя…

– Дочь.

Он поднимается на ноги, скорчив снисходительную мину и окатив меня ею с высоты двухметрового роста.

– О… а я думал… сколько же тебе лет?!

– Смотря как считать… Её мать умерла.

Моё лицо, должно быть, без слов выражает все возможные вопросы, потому что он продолжает:

– Она была старше меня приблизительно на сотню земных лет.

Средняя продолжительность жизни землянина сейчас около ста двадцати, тулисианцы живут почти вдвое больше, я знаю это с детства и много раз пытался себя представить на их месте, но возможность ещё и мезальянсов с вековой разницей в возрасте как-то не приходила на ум:

– Удивительный опыт… Хотя… в общем-то, каждая из них как будто на сотню лет нас старше…

С интересом рассматривает меня, ностальгически посветлев.

За иллюминатором наступает почти земной день, комната, бессистемно разукрашенная Серёгой в жёлто-оранжевой гамме, оживляется предполуденными лучами, но я-то знаю: снаружи всё равно почувствую себя неуютно. Хотя и понимаю, что чувствовать себя неуютно – это всего лишь обман восприятия. Чувствовать себя неуютно нет никакого смысла, если условия пригодны для жизни.

– Слушай, Том, здесь сейчас подходящее время года и суток для того, что я давно хотел сделать. За хребтом на северо-востоке – долина. Там я увидел интересное растение. Его соцветия похожи… они как пригоршни синего льда в стеклянных чашечках. Сейчас его будет проще всего найти. Хочу выкопать в подарок подруге. Полетели?

– Ох… Бешеной собачке семь вёрст не крюк. – Сворачивает планшет и защёлкивает его на запястье.

– Слушай, в конце-то концов, ты что, учил язык по книгам позапрошлого века?

– М… было дело, да.

– И сколько вообще языков ты знаешь?

– Не пересчитывал. Семьдесят, около того… А почему нельзя снарядить за твоим волшебным цветком дрон?

– Он всё испоганит. Надо делать это бережно, с душой! – Убедившись, что Том всё-таки идёт следом, бодро марширую к выходу. – Семьдесят? Как столько вообще можно было успеть?

– Хотелось вникнуть в суть…

Вот так… Если тулисианец выглядит как твой ровесник – ничего хорошего не жди. Останавливаюсь перед сейфом и извлекаю оттуда бластер. Поразмыслив, возвращаю оружие и Тому. Вместо того чтобы снова нацепить полуулыбку, он просто кивает с серьёзным видом.

А потом бубнит, натягивая скафандр:

– А вот если бы была возможна телепортация, а телепорт мог бы отличить органическую часть и переправить её вместе с корнями, а уже дрон зачерпнул бы почвы… Или… выдолбил, если полагать по виду здешней почвы… Я совсем не хочу никуда лететь!

– Это трындец какой-то… Зачем ты выучил семьдесят языков, если не любишь приключения! Как бы там ни было, я лечу, а ты на базе без меня не останешься. Так что выбора у тебя нет. И шлем!

– Да уж… Спорить с тобой – себе дороже…

– Вот. Любому разумному существу достаточно нескольких часов, чтобы прийти к этому выводу! – Распахиваю люк и морщусь: такое впечатление, что выпал в гигантский павильон с искусственным освещением.

Отсутствие энтузиазма у гостя понятно: наверняка товарищу с такими габаритами оладий с джемом хватает максимум на час нормального функционирования. Но если мы начнём с этим разбираться, точно не успеем вовремя попасть в долину.

Полумрак, который царит на Ёжике почти всегда, этой планете явно идёт больше. К тому же именно из-за такого режима освещённости местные растения наловчились как-то аккумулировать энергию – и как раз потому, насколько я понял, приобрели такой причудливый вид.

– Ага! – ликую, обнаружив годный экземпляр, который точно получится аккуратно переместить в контейнер, не повредив корни и не задев соседние цветки. Ломать экосистему мира в мои планы не входит, несмотря на всю её непривлекательность. – Том, давай сюда капсулу!

Обернувшись, успеваю заметить, что тулисианец в окружении неуютно посверкивающих растений, держа под мышкой контейнер, с пристальным вниманием рассматривает растопыренные пальцы свободной руки. Заслышав мой голос, он тут же прерывает это занятие и приходит на помощь, приняв вполне адекватный вид.