1 июля я уехал догонять полк. В это лето Белая армия продвинулась далеко на север, я догнал полк уже в Нежине Черниговской губернии. Подъезжая к Нежину, мы узнали, что партизаны Крашевянского атаковали город и что наш полк в контратаке разбил их без всяких для нас потерь. Городское население нас часто зазывало в дома и угощало нас вкусной едой, которую мы в походе не могли иметь. Наши кухни и обозы были заняты приведением в порядок хозяйства, и мы питались чем попало. Стояли мы недалеко от завода нежинских огурчиков, это было единственное, что мы могли есть в неограниченном количестве, да еще и знаменитое нежинское вишневое варенье. Простояв в городе почти неделю, полк опять выступил в поход.

Пройдя два перехода, около деревни Британы мы встретили сопротивление красных. Конная атака вновь прибывшего эскадрона кирасир Его Величества сбила противника и отбросила его далеко на север. Кирасиры Ее Величества шли в атаку вторым эшелоном и понесли небольшие потери. Штаб полка целый день находился около железнодорожной будки, где было легко связаться по проводам со всеми частями полка. На одном из проводов мы услышали и какую-то часть красных, которая спешила на помощь своим разбитым частям. Наш командир полевой батареи заметил, что красные на опушке соседнего села Кошелевка устанавливают орудия. Мы еще не успели все зайти за насыпь железной дороги, как красные стали пристреливаться. Случайным осколком гранаты был убит ротмистр Деконский[116], стоящий тут же рядом с нами. Наша батарея открыла беглый огонь и заставила замолчать противника.

В сентябре полк стоял в сторожевом охранении вдоль реки Десны. Погода портилась, часто шли дожди, и передвигаться было тяжело и для людей, и для лошадей. С Десны нас бросили на прорыв на Глухов. В Глухове меня, по распоряжению командира полка, откомандировали обратно в Одессу, в корпус, для дальнейшего обучения.

Когда я приехал в корпус, занятия шли уже полным ходом, меня сразу же направили во вторую роту в пятый класс. С фронта уже приехало много кадет. Все мои друзья еще с первого класса оказались старше меня и были уже в первой роте. Коренных кадет Одесского корпуса осталось совсем мало. Мы все еще носили походную форму, но с погонами нашего корпуса. Когда рота строилась, то можно было увидеть погоны почти всех корпусов России. После коротких рождественских каникул в Одессу прибыл из Киева эвакуированный Владимирский кадетский корпус и был помещен в нашем здании.

Фронт Белой армии с невероятной быстротой откатывался на юг. В зимнее время плохо обмундированная армия понесла большие потери в людском составе. Со дня на день мы ожидали эвакуации. Ночью 20 января 1920 года корпусу было приказано немедленно выходить в порт, но директор корпуса решил, что можно подождать до утра. Утром часть первой и второй рот еще успели пройти в порт и погрузиться на пароход, третья же и четвертая роты и кадеты, отставшие от первой и второй, оказались отрезанными от порта. Около 2 часов дня мы получили приказ построиться и выступить в пешем порядке на запад к румынской границе. Начальство надеялось, что румыны нас пропустят. Вместе с нами по дороге двигались остатки Белой армии в надежде добраться до польской границы.

Эта зима была очень холодная, морозы доходили до 10–15 градусов, дороги были покрыты снегом. Через несколько дней мы добрались до Овидиополя, на границе с Румынией, находящегося на берегу Днестровского лимана. Лиман уже замерз и покрылся толстым слоем льда. Не теряя времени, на другой день утром мы перешли лиман по льду в Румынию – в город Аккерман. Румынские солдаты под конвоем отвели нас в школу, где мы обогрелись и переспали, но на другой день утром нас опять под конвоем отвели назад на берег лимана и погнали в Овидиополь. Чтобы никто не мог вернуться обратно, румынская артиллерия открыла огонь и разбила лед. Лед начал трескаться, образуя громадные глыбы, которые переворачивались и уходили в воду вместе с людьми, ожидавшими на льду пропуска в Румынию. Вся эта масса людей, лошадей, телег, попадая в холодную воду, почти сейчас же замерзала, превращаясь в обледеневшую массу. Старшие кадеты бросились спасать людей, но из-за сильного мороза спасти удалось только немногих. Кадеты вернулись в Овидиополь, и никто не знал, что будет с нами дальше. Под вечер я встретил дядю Витю, Коку и Мишу Беляева. Они отступили из Одессы с Лубенским гусарским полком[117]. Полк в мирное время стоял в Кишиневе, и офицеры надеялись, что их пропустят в Румынию, а если нет, то они тогда будут пробиваться в Польшу, куда уже ушла большая часть Белой армии. Дядя Витя не захотел меня оставлять одного и сказал, чтобы я присоединился к ним и я должен распрощаться с кадетами. Ночью гусары выступили в авангарде отряда генерала Васильева[118] на север, по направлению в Тирасполь. В продолжение двух дней мы продвигались довольно медленно, происходили перестрелки с местными большевиками, но при нашем появлении они быстро разбегались и исчезали. Вечером, войдя в деревню Кандель, мы наткнулись на красную часть. Красные не ожидали нас с этой стороны и расположились на ночлег, не выставив даже сторожевого охранения. Тут же завязался короткий бой, почти все красные были перебиты, и мы расположились в деревне. Утром красные получили подкрепление и начали наступление на деревню. Опять завязался бой. К этому времени уже вся наша колонна втянулась в деревню. Бой продолжался весь день. Гусары после вечернего боя стояли в резерве. Ночью офицеры решили снова пробиваться дальше по румынской территории. Утром на рассвете мы перешли Днестр и по плавням хотели идти дальше, но наткнулись на румынскую заставу, которая нас остановила. С нами перешли и другие части. Я увидел полковника Рагойского и кадета Федорова. Они мне сказали, что директор корпуса полковник Бернацкий, находясь в Аккермане, послал телеграмму Королеве Румынской с просьбой дать распоряжение пропустить кадет, но ответ еще не пришел. В Овидиополе, вернувшись из Аккермана, младшие кадеты с директором пошли обратно в Одессу, старшие же решили пробиваться на север с отрядом генерала Васильева, авангардом которого были наши гусары. Накануне кадеты участвовали в бою под командой капитана Ре-мера, но к вечеру полковник Рагойский и кадет Федоров потеряли связь с капитаном Ремером и кадетами. Румыны стали гнать всех назад. Полковник Рагойский был инвалидом войны, без одной руки. Я заметил, что он вынул свой револьвер и пошел в лес, откуда через некоторое время раздался выстрел. Все страшно переживали эту трагедию; идти же обратно – это значило идти на верную смерть и муки. В лучшем случае мог быть плен и ссылка. Мы отошли в сторону, немного подождали, и, когда румыны подошли, мы оставили им наш обоз. Румыны принялись его грабить, мы же, воспользовавшись этим, по плавням перебрались в глубь леса. Я старался не терять из виду дядю Витю, Коку и Мишу Беляева, но Кока из-за чего-то замешкался и оказался на советской стороне, где его нагнал красный разъезд. Что случилось с ним потом, осталось для нас неизвестным, видимо, красные его забрали в плен. Я с дядей Витей и еще с одним гусаром добрался к вечеру до какой-то деревни уже в глубине Румынии. На краю деревни мы залегли в какой-то хлев и, закопавшись в солому, устроились на ночлег. Все были, конечно, страшно измучены, уставшие и промерзшие. Ночью мне на ноги улеглась корова, которая фактически меня согрела и этим спасла мои мокрые ноги. Лежавший рядом со мной гусар отморозил на ногах пальцы.

Утром около хлева собралось еще несколько офицеров Лубенского полка. Было решено как можно дальше пробираться в глубь страны, чтобы в случае встречи с властями, уже гражданскими, нам не грозила передача нас пограничникам. Наши офицеры еще раньше узнали, что только пограничной охране было приказано возвращать беженцев обратно. Мы потихоньку, полями, прикрываясь заборами и кустарниками, обошли деревню и к обеду подошли к следующей деревне, находящейся еще далее от границы. На краю деревни мы постучались в одну хату и попросили за деньги нас покормить. Рослый крестьянин, говорящий по-русски, позвал нас в хату, и хозяйка приготовила нам завтрак из нескольких дюжин яиц. Мы были, конечно, страшно голодные, и такой обильный завтрак нас очень подкрепил. Сам же хозяин, видимо, послал кого-то за полицией – не успели мы закончить завтрак, как явилась местная полиция. Власти были с нами очень вежливы и на санях под конвоем отвезли нас в Кишинев, где передали местным властям. В Кишиневе, кто имел бессарабские документы, был отпущен домой. Дядя Витя и я под конвоем были отправлены в Тульчу, где находилась русская комендатура еще с начала войны 1914 года, комендантом которой был полковник Долгов. Он знал моего отца. От него я узнал, что в Рени находится группа кадет, которых румыны пропустили после боя под Канделем. Он советовал мне примкнуть к этой группе, так как судьба живущих в Тульче была неизвестной. Кадеты из Рени должны были быть отправлены в Югославию. Получив документы, я попрощался с дядей Витей и уехал, чтобы присоединиться к остальной группе кадет в Рени, которые жили в санитарном поезде, оставшемся еще после войны и стоявшем на запасном пути, недалеко от станции на берегу Дуная.